Читаем без скачивания Леди в бане - Виктор Рябинин

Виктор Рябинин

ЛЕДИ В БАНЕ

Юмористические фантазии на эротические темы

«Нечистых слов нет, есть только нечистые представления».

ЛЕДИ В БАНЕ

Который год отдаюсь я любимому делу хлебопашества на необъятных полях родного колхоза «Красный спец». Однако, бороню ли я яровые, или перепахиваю озимые, поднимаю ли зяби, или просеиваю пары, но всегда нахожу неурочное время для пополнения своего носимого багажа знаний через прессу или изустно. А иначе нам, механизаторам широкого профиля, просто нельзя, ибо так давно служим жизненным примером для остального местного жителя и малолеток, что даже выцвели на районных «Досках почёта» и засиделись до мозолей на сценах с краю президиумов. Поэтому и набираемся мы в любых полевых и погодных условиях новостями до краёв, невзирая на аппарат и систему, так что к вечерней дойке всегда готовы поучить уму-разуму любого, будь ты хоть здешний политик, хоть другой какой сват и кум.

Помню, как-то раз в посевную, сразу после начатой нами с партией перестройки недоделок, мы с другом Петькой, тоже механизатором широкой души, разложились около сеялки кой-чем закусить перед началом ударного труда и бдения на родимых просторах. Надо сказать, что всегда уважительно относимся к любому народному обычаю и не можем начать день без бодрого почина, а иногда и призывной песни. Вот тогда-то и сказал мне Петька с горечью в сердце, разглядывая газету под съестными припасами:

– И тут опередила нас с тобой гидра капитализма, дышло ей в рынок!

Читаю я бегло и в охотку, а потому тут же ухватился за печатный лист и, прищурившись для верности восприятия на один глаз, стал рассматривать указанный другом материал. И то, что я вычитал, навсегда запало мне в душу, прокатившись волной возмущения по устойчивости сознания, но с оттенком обиды на нашу нерасторопность.

А напечатано было там, что моральный устой за границей загнил окончательно, и тамошние леди и джентльмены, отбросивши нормы приличия, с целью помывки ходят в общие бани, не разбирая дней половой очерёдности и не таясь друг от друга. Нас так возмутила эта копеечная экономия ресурсов и времени, а ещё более – их наглое безразличие к природному разделению человечества на два лагеря, что мы уже в тот день полновесно трудиться не смогли, а развернулись в бурную дискуссию. Лишь к вечеру, наложив на всё резолюцию, правда, с посильной помощью бригадира, пришли к единому выводу, что совместное это мероприятие, хотя и рискованное для баб, но вполне подошло бы и для наших краёв. Тем более, что ты всякому друг, товарищ и брат, поэтому особо стесняться один другого не приходится. Это был бы для любого члена общества широкий шаг вперёд на правах человека, закрепляющий наши завоевания, как на пути неминуемых побед, так и по дорогам привычных потрясений.

Но как далеки оказались наши светлые мечты от грубой правды жизни родных подворий!

Оказалось, что не все обыватели способны так глубоко проникнуться нуждами народонаселения, как мы, механизаторы. Даже моя супруга и жена, Анна-Роза-Мария, прозванная в деревне так за мою слабую память на женские имена в первые годы нашей счастливой совместной жизни, и та месяц не пускала меня на порог жилища после того, как я в тот же вечер претворил в жизнь свой почин по совместному обмыванию с близлежащей соседкой в её же бане. А наше начинание было разогнано заборной доской и неприличным словом, едва успев зародиться. И я до сенокоса приволакивал правую нижнюю оконечность, хотя и левая действовала слабо, не говоря уже о муках при исполнении сидячих работ.

Так и остались бы эти неиспользованные знания в моей голове мёртвым грузом, да только грянуло время демократических реалий, и народ получил полную свободу в шествиях и волеизлияниях в толпе. Это меня сильно обрадовало, но ещё больше весть, которую привёз Петька из райцентра.

По его словам выходило, что в связи с бережливым отношением к природным богатствам и падением кой-какого производства, в нашем городишке баня стала работать раз в неделю по пятницам, и, кто успевает, моется так без внимания на свой возраст и пол.

Я тут же смекнул, что цивилизация докатилась и до нас, а потому в ближайшую же пятницу, пока слухи не потревожили устои моей Анны-Марии, наладился в райцентр по своим техническим делам, хоть и налегке, но с поллитровкой для храбрости.

Помывочное хозяйство я нашёл сразу, но париться не поспешил, а засел в кустах при дороге с умыслом самоличной проверки Петькиного донесения.

Так как время было обеденное, то примерно с час никакого продвижения на объект не наблюдалось. Затем стали появляться мужики, и лишь к вечеру, с неясной для меня пока целью, в баню стали проникать женщины. Не сказать, что их было густо, но и этих хватило бы надолго. Поэтому я, для большей самоуверенности и успокоения нервов, на скорую руку хватил из бутылки, вылез из кустов и смелой походкой, как будто тут полощусь с пелёнок, направился на этот пункт общего сбора.

Билет я купил, не глядя на кассиршу, так как совестился своего не банного вида, и поскорее протиснулся в раздевалку. Тут вдоль стен, как и положено, стояли шкафчики и скамейки, но народу, кроме двух замшелых долгожителей, не было. Старые пни вольготно располагались на низкой лавке, развесив, как на смотринах, обессиленные прежними трудовыми годами свои мудейные реликвии почти до пола, и, важно беседуя, отдыхали.

Оглядев такой неприкрытый натурализм срама, я сильно запереживал за городских дам, если они и впрямь окажутся поблизости и смогут нечаянно увидеть этот древний износ шатунов. Однако бабами в предбаннике и не пахло. Поэтому я не стал разбираться с ветеранами домашних очагов, а смело разделся до трусов и стал ждать дальнейшего разворота событий, опустившись у шкафчика на лавку. И минут через десять, прополоскав горло своим питьевым запасом, я стал было развлекаться игрой воображения ума о совместной с бабьим полом парилке. Вот как-то раз в этот момент в раздевалку и вошла особа другой статьи устава, но моих лет, с высокой причёской на голове и полной пазухой всякого женского добра. Сердце у меня стукнуло где-то под подбородком, по спине побежали знакомые муравьи, а глаза от непривычной действительности сошлись на переносице.

Женщина же, уверенно и ни на кого не глядя, подошла к шкафчику напротив меня, поставила сумку на лавку и стала раздеваться. Стоя ко мне спиной, она стащила через голову своё лёгкое платье, а затем, выгнувшись и расстегнув на спине лифчик, скинула и его. Когда же она, сначала подняв руки и разбросав причёску по плечам, принялась стягивать с себя не по-деревенски мелкие трусы, показывая мне пышную и белую, обхватом в два передних крыла «Москвича» первой модели, свою кормовую часть, я вдруг отрезвел до звона в ушах.

А женщина, тем временем, развесив одежду, взяла сумку и нагнулась, чтобы поставить её в шкафчик. И в тот же момент её задний борт вырос прямо на глазах до нестерпимых для моего ока размеров и плавно округлился двумя путеводными прожекторами, а меж ног, дай тебе, Петька, бог здоровья, где они вверху сходятся, прорвалась на волю, сжатая бёдрами, а потому растянутая, прямо-таки маслосъёмная манжетка с мелкой стружкой волос по краям, и с едва выступающими двумя розовыми прокладками по центру. Видение этих с виду малоизношенных деталей и узлов женского организма длилось всего какое-то мгновение, но его в самый раз хватило на то, чтобы мой Григорий, головастый заместитель по бабьей части, враз осатанел и так дёрнулся вверх, что мои семейственные трусы должны были треснуть, не успей я перехватить неуёмного зама рукой и загнать его под лавку, сжав после этого ловкого манёвра свои крепкие ноги.

Едва я провёл эту операцию, как женщина повернулась и с банным пакетом в руке независимо проследовала в помывочное отделение. И я едва не поздоровался с ней, потому как узнал в этом голом чуде Анну Ивановну, культурного руководителя при районном клубе. Я пару раз возил на спевки нашу самодеятельность, поэтому ещё тогда обратил на культпросвет своё неослабное внимание. Анна Ивановна мне и в платьях смотрелась, а тут ангелы сподобили увидеть её и вовсе без облицовки. Нет, чтобы там ни говорила моя жена, а всё-таки Петька – наипервейший друг, может даже брат после такого наглядного подарка.

Долго я сидел в тупом одиночестве, уговаривая Григория быть человеком и вылезти из-под лавки в потребном виде. Уже и ветераны жизни ушли домываться, и два новых девичьих и плоских недомерка, раздевшись, что, правда, их нисколько не украсило, убежали полоскаться, а я всё сиднем сидел на лавке в угрюмом напряжении, словно кот перед закрытой банкой со сливками.

И лишь когда одним духом опростал все остатки в поллитровке, заместитель унялся и принял вполне сносный и сонливый вид.

В тот же миг я быстро скинул остатки одёжки и сунулся в отделение для мытья, а там, не пяля глаза по сторонам, схватил ближайшую свободную шайку, налил воды и пристроился в укромном закутке, поставив, на всякий случай эту лохань прямо себе на колени. И лишь после этих мер техники безопасности позволил себе расслабиться и оглядеть окрестности.