Читаем без скачивания Хлябь: Путь в невесомости (СИ) - Ворон Ольга

Ольга Ворон

Хлябь

Путь в невесомости

Холодным Стиксом под солнцем плывут тела. Медленно и плавно. Появляются из-под сводов Миссии силиконовые саркофаги и над силовой тропой плывут до люка корабля. В морщинах жирных полупрозрачных саванов скрываются бледные пентаграммы людей. Кто-то одет, — как правило, офицеры; с кого-то сняли последнее — наверняка, это волонтёры из отрядов увеселения; большинство — в исподнем, начальном слое защиты. Мародерство не пресекается светскими властями, только духовенство выступает против. А, значит, грабить или нет — дело совести каждого.

Пророк появился со стороны ангаров и широким шагом двинулся к процессии. Он далеко вперёд выкидывал посох и нервно размахивал свободной рукой. Словно готовился к проповеди. Только перед кем бы? Мёртвым уже поздно вещать о том, как нужно жить. Мне — тем более. А больше никого здесь нет. Не бывает желающих наблюдать за тем, как автоматика передаёт и принимает груз для корабля-катафалка.

Подойдя к силовой тропе, Пророк остановился и стал вглядываться в торжественно плывущие саркофаги. Потом простёр руку над потоком и заговорил. Поставленный голос понёсся над металлопластиком стартовой площадки, срикошетил от стены военного космопорта, растёкся струями меж кораблей и разлетелся брызгами, ударившись о Храм Миссии.

— И ждёт дорога! Дорога в колыбель нового рождения! Между звёзд! Между бездушия! Дорога к Земле Начальной! Только там! Только там дух невольный скинет тяжесть оболочек бытия и вознесётся к божествам! Там обретёт покой и силу, и объединится с духами предков, и станет созвучен молитвам потомков! Ждёт дорога! Летите! Летите!

Выкрикивая, Пророк приближался, широко ступая рядом с плывущими телами. Солнце играло бликами на тончайшей паутинке трещин стекловидной поверхности стартовой площадки. Словно набросили вуаль с вплетённым бисером. В каждой бусине — белое пламя.

— Жарковато сегодня…

Пророк на меня не смотрел. Он вглядывался в лица проплывающих рядом и скрывающихся в зеве трюма. Искал кого-то? Или это последствие долговременной обработки сознания — необходимость видеть и чувствовать смерть рядом? Скованную, связанную по рукам и ногам, безопасную смерть.

Я не ответил. Велеречивый оратор не тратил на меня взгляда, я на него — выдоха.

— Кандидатов повезёшь.

Пророк продолжал разглядывать покойников, являющих все виды военной смерти. Один подорвался на мине, другого сжарило разрядом, этот раздавлен роботанком, а того освежевали воинственные аборигены. Большинству же повезло — они погибли от пуль, лазера или силовой струи.

— Пять человек. Солдаты-вольники и десятник, — голос Пророка стал сух и безличен, а фразы отрывисты и просты. Теперь он не оратор. Да и я не один из толпы — на мне искусство словоплетения не отточишь.

Пророк не торопился. Смотрел на силиконовые брикеты и молчал. И не похоже, что наслаждался… Время идёт, тела плывут, солнце нещадно плюётся огнём, стремясь растопить чужеродные сооружения посреди пустыни.

— Отряд «Барсы». Они держали оборону шестого форпоста на Порше. В самом месиве. Осталось в живых только пятеро: четыре солдата и декан, принявший командование осиротевшей центурией. Я знал их… в прежней жизни. Я хочу просить о милости…

Взгляд Пророка уже не провожал саркофаги, он остановился, став безгранично пуст.

— Не в моей компетенции. — Наконец, отзываюсь я. Голос сух и жёсток, как и пустыня вокруг. — Обратитесь к Куратору по обычной или экстренной связи.

Лицо Пророка перекашивает трудной, больной усмешкой. Обычная связь — рассмотрение дела не меньше полугода, экстренная — две недели. Он отставляет посох, отворачивается и, уже уходя, желает мне через плечо:

— Легкого скольжения в невесомости, Харон!

Они хорошо держались. Топтались возле входа и едва слышно переговаривались. Анатомические скафандры обрисовывали налитые мышцы, щитки брони соответствовали рельефу мускулатуры, а трубки системы жизнеобеспечения выглядели как напряжённые вены. Скафандры специально для планет с населением гуманоидного типа. В них солдаты Империи казались богами — грация и красота тел сохранялись и усиливались за счёт гибкости и пластичности бронеткани, а сила и выносливость добавлялись мощностью псевдометаллов. Геркулесы. Атланты. Титаны. Просто — пехота.

Декан хмуро рассматривал корабль. «Белый снег» на этой планете выглядел чудовищем — сверкающая громада, пульсирующая отражениями солнца. Подобен глыбе льда на вершине. Также холоден и опасен.

На мои шаги офицер обернулся.

Глаза у десятника оказались цвета виванских болот. Помнится: открылся люк, дохнуло в лицо разряженным холодом, а внизу заколыхалась равнина живой тёмно-зелёной тины. Вот и его глаза такие: пока смотришь, не задевая — спокойная гладь, тронешь — всколыхнутся яростью, забурлят и поглотят.

Десятник привычно сложил руки на груди, но замер, не довершив приветствия духовному лицу. Солдаты тоже не закончили движения. В складках моей черной хламиды сверкал нагрудный щиток со знаком песьих голов.

Монах в доспехе.

Пауза затягивалась.

— Полагаю, декан, — медленно заговорил я, — воинский салют будет уместен.

Он задумчиво кивнул и, распрямившись, вскинул руку к солнцу. Солдаты повторили жест. А я неторопливо свёл руки на груди:

— И вам мира, живущие!..

Бойцы растерялись, услышав монашеский ответ на только что оговорённое приветствие и лишь декан, закаменев лицом, шагнул вперёд и подал письмо. Проявившиеся на карте строчки сложились в прошение трибуна о доставке героев в штаб.

— Доставить героев… — задумчиво повторил я.

Десятник не отозвался. Ответить даже кратким «да», значит не только подтвердить прошение, но и согласиться со званием героя. Назваться героем — проявить гордыню, недостойную офицера. Впрочем, не ответить — проявить неуважение. Значит — квиты.

— По слухам, Император наградит вас орденами мужества. И пожалует дома на Земле.

Слух, который повторяет духовная особа, сродни разведданным. Солдаты возвёли очи к небу в благодарственной молитве. Лишь декан спокойно отозвался:

— Воля Императора священна. Путь Императора неисповедим.

Да. Теперь не сложно поверить в то, что он командовал центурией и удерживал форпост два дня до прилёта роботанков. Награды Империи заслужены. И награда Миссии — тоже.

— Декан, вы понимаете, на каком корабле полетите?

— На катафалке, — равнодушно ответил он. — Бывшем десантном легион-каре модели «Белый Снег», снятом с вооружения из-за недоработки в механизме десантного портала.

Я отвёл глаза первым. Мало кто может узнать крейсер флагманского типа в изменённых конфигурациях моего корабля. За одно это декан достоин шанса.

— Большая часть умерших, — неторопливо начал я, — это те, кто погиб под Поршом. Ваши товарищи… Их собрали уже в фазе разложения. Вне родного мира души прикованы к телам и нестерпимо страдают. Только на родине они могут вознестись к небу или снизойти в ад. Они измучены тленом. И злы на жизнь, так далеко забросившую их от возможности быстрой смерти. — Помолчал и добавил, посмотрев прямо: — Вряд ли этот рейс будет спокойным…

Белое солнце. Белая пустыня. Белый катафалк. Белые лица. И тишина.

— Мы не можем не лететь, — медленно проговорил декан. — У нас приказ. Если только вы откажитесь везти… как неподвластные трибуну?.. — теперь уже глаза отвёл он.

Миссии нужны герои. Миссии нужны воины. Миссии нужны люди…

Значит, не судьба тебе, декан «Барсов», герой Порша. Не судьба.

— Входите!

Предоставленные сами себе, они занялись изучением корабля. Вбитые на уровень рефлексов защитные процедуры работали даже в мирных условиях. А сейчас воины не ждали увеселительной прогулки. Скафандры на максимуме защиты, оружие в руках, разбивка на пары.

— Никогда не видел раньше, чтобы Харон был и Цербером…