Читаем без скачивания Г. В. Плеханов и задачи марксистской литературной критики - Г. Лелевич

Лелевич Г

Г. В. Плеханов и задачи марксистской литературной критики

Процесс превращения класса из «класса по отношению к другим» в «класс для себя» — длительный и сложный процесс. Но и после того, как основная масса класса осознала себя, как самостоятельную социальную категорию, выработка стройного классового мировоззрения продолжает оставаться столь же длительным и сложным процессом. Класс перерабатывает в соответствии со своим положением в производстве и со своими задачами далеко не все надстройки, не все идеологии одновременно. Наоборот, он овладевает ими постепенно, в соответствии с потребностями развертывающейся классовой борьбы. Тов. В. В. Воровский в одной из своих статей установил историческую последовательность выработки молодым классом различных элементов своей идеологии: сперва идет разработка общей политической доктрины, затем выработка общего научного миросозерцания, наконец, создание своего искусства.

Рабочий класс в общем и целом уже прошел первые два из этих этапов. Ныне условия российской революции поставили перед пролетариатом Советского Союза новую актуальную задачу: создания пролетарского искусства и использования всех ближайших течений искусства промежуточных классов. Но успешное строительство пролетарского искусства, в первую очередь пролетарской литературы, и рациональное использование промежуточных художников возможно лишь при наличии стройного марксистского искусствоведения (я думаю, что это слово должно заменить собою ненаучный термин «эстетика»), в первую очередь, марксистского литературоведения. Задача создания такой системы тем более важна, что наша литературная действительность полностью подтверждает слова тов. С. Вольфсона: «Искусство — та идеологическая сфера, которая слабее других изучена и исследована марксизмом, и в которой потому сильнее, нежели в других, господствует идеализм» («Красная Новь», книга 5 за 1923 г., стр. 154). Пролетариату необходимо такое же последовательное диалектически-материалистическое учение об искусстве, какое пролетариат уже имеет в области философии, политики, экономических наук и т. д.

Сейчас такой разработанной системы мы не имеем. Даже принципы злободневнейшей части литературоведения, части, занимающейся оценкой современной литературы, — литературной критики, — не намечены с такой определенностью и общепризнанностью в марксистской среде, с какой намечены принципы и методы исследования хотя бы в области политической экономии. К счастью, пролетариат и в этой области не абсолютно нищ. Над множеством псевдомарксистских «исследователей литературы» и «критиков» возвышается несколько крупных теоретиков марксизма, оставивших ряд общих замечаний и конкретных исследований. Эти указания являются драгоценной путеводной нитью для каждого, кто желает научиться по-марксистски подходить к явлениям литературы и кто работает над созданием марксистского литературоведения. Первое место среди этих теоретиков искусства принадлежит, безусловно, Г. В. Плеханову, которого тов. С. Вольфсон справедливо называет если не творцом, то основоположником марксистской эстетики (там же, стр. 173). Взгляды Плеханова на искусство частично освещены в статьях на эту тему т.т. Иды Аксельрод [1], С. Вольфсона [2] и В. Фриче [3]. В настоящих заметках я постараюсь разобраться в тех мыслях Плеханова об искусстве, которые либо не затронуты упомянутыми исследователями, либо требуют дальнейшей разработки, в виду их большого злободневного значения.

Характернейшей чертой плехановского искусствоведения является историзм. Блестящий диалектик, Плеханов смотрел на художественное произведение не с точки зрения «вечных» эстетических норм, а с точки зрения исторического развития. Так, сопоставляя утилитарный взгляд на искусство и теорию «искусства для искусства», Плеханов писал:

«Какой же из этих двух прямо противоположных взглядов на задачу искусства может быть признан правильным? Принимаясь за решение этого вопроса, необходимо заметить прежде всего, что он плохо формулирован. На него, как и на все подобные ему вопросы, нельзя смотреть с точки зрения „долга“. Если художники данной страны в данное время чуждаются „житейского волнения и битв“, а в другое время, наоборот, жадно стремятся и к битвам, и к неизбежно связанному с ними волнению, то это происходит не оттого, что кто-то посторонний предписывает им различные обязанности („должны“) в различные эпохи, а оттого, что при одних общественных условиях ими овладевает одно настроение, а при других — другое. Значит, правильное отношение к предмету требует от нас, чтобы мы взглянули на него не с точки зрения того, что должно было бы быть, а с точки зрения того, что было, и что есть». («Искусство». изд. «Новая Москва», стр. 131). Именно по этому вопросу разошелся Плеханов со взглядами на искусство его гениального предшественника Н. Г. Чернышевского.

Приведя взгляд Чернышевского, будто в русской литературе до Гоголя почти не было содержания, Плеханов замечает:

«Как и все просветители, он слишком склонен был принимать за абсолютную (курсив автора) ту „норму разума и благородного чувства“, которой держался он со своими единомышленниками. Он забывал, что норма эта изменялась вместе с изменением обстоятельств времени и места. Так как его собственные разум и благородное чувство во многих отношениях очень сильно отличались от разума и благородного чувства литературных деятелей прежних эпох, то он и полагал, что для этих деятелей форма была почти все, а за формой у них не было почти ничего» («История Русск. обществ. мысли», том III, стр. 9). В другом месте Плеханов нападает на ту же черту Чернышевского: «Чернышевский писал когда-то в своей диссертации „Эстетические отношения искусства к действительности“: „В растениях нам нравится свежесть цвета и роскошь, богатство формы, обнаруживающие богатую силами, свежую жизнь. Увядающее растение нехорошо: растение, в котором мало жизненных соков, нехорошо“. Диссертация Чернышевского есть чрезвычайно интересный и единственный в своем роде пример приложения к вопросам эстетики общих принципов Фейербахова материализма. Но история всегда была слабым местом этого материализма, и это хорошо видно из только что цитированных нами строк. „В растениях нам нравится“… Кому же „нам“? (курсив автора). Ведь вкусы людей чрезвычайно изменчивы, как на это не раз указывал в том же сочинении сам Чернышевский» («Искусство», стр. 57).

В этих двух выдержках Плеханов отмежевывается от просветительской критики. Просветители, — передовые идеологи буржуазно-демократической революции возводили свои философские, политические и моральные взгляды в абсолют, превращали их в вечные нормы, и, если в художественном течении или художественном произведении эти нормы отсутствовали, просветители просто отвергали данное явление искусства. Естественно, что диалектик не может подходить к искусству таким образом: для него произведения искусства — прежде всего продукт исторического процесса. Но не одни просветители грешили метафизическим подходом к искусству. И аристократические эстеты, чрезвычайно далекие от освободительных стремлений просветителей, склонны подходить к искусству с точки зрения абсолютных норм. Но у этой категории теоретиков искусства в качестве абсолютной нормы выступает уже не философская, политическая или моральная идея, а чисто эстетический формальный канон. Естественно, что Плеханов чрезвычайно решительно отмежевался и от этих эстетических метафизиков и идеалистов.

Эта сторона взгляда Плеханова очень хорошо выражена в его рассуждениях об известной фразе И. С. Тургенева: «Венера Милосская несомненнее принципов 1789 г.» Плеханов очень убедительно доказывает, что красота Венеры Милосской вовсе не является вечным «об'ективным» идеалом красоты. Во-первых, действителен ли идеал красоты, нашедший себе выражение в Венере Милосской, для готтентотов и вообще людей черной расы? Во-вторых, и у людей белой расы идеал красоты далеко не всегда выражался в Венере Милосской. «Мы, вопреки Тургеневу, — пишет Плеханов, — можем сказать, что Венера Милосская становилась тем „несомненнее“ в новой Европе, чем более созревало европейское население для провозглашения принципов 1789 г. Это не парадокс, а голый исторический факт. Весь смысл истории искусства в эпоху Возрождения, рассматриваемый с точки зрения понятия о красоте, в том и заключается, что христианско-монашеский идеал человеческой наружности постепенно оттесняется на задний план тем земным идеалом, возникновение которого обусловливалось освободительным движением городов, а выработка облегчилась воспоминанием об античных дьяволицах». («Искусство», стр. 148–149).

В статье «Об искусстве» Плеханов нанес удар в самое сердце метафизической эстетики. Он доказал, что и такая «об'ективная» «вечная» вещь, как природа, различно воспринимается художниками в разной исторической обстановке. Обрисовав роль пейзажа в итальянской живописи, Плеханов пишет: «Для французских художников семнадцатого и даже восемнадцатого столетия он (пейзаж, Г. Л.) не имеет самостоятельного значения. В девятнадцатом веке дело круто изменяется: пейзажем начинают дорожить ради пейзажа, а молодые живописцы: Флер, Каба, Теодор Руссо ищут на лоне природы, в окрестностях Парижа, в Фонтенебло и в Медоне таких вдохновений, самой возможности которых не подозревали художники времен Ле-Брена и Буше. Почему это? Потому что изменились общественные отношения Франции, а вслед за ними изменилась также психология французов. Итак, в различные эпохи общественного развития человек получает от природы различные впечатления, потому что он смотрит на нее с различных точек зрения» (Там же, стр. 56).