Читаем без скачивания Живая скульптура - Теодор Старджон

Теодор Старджон

Живая скульптура

Незнакомец разжег ее любопытство. Она никак не могла понять, кто он. Впрочем, это было известно немногим. Они встретились в саду на холме, где земля так сладко пахнет поздним летом и свежестью ветра: мужчина ходил вокруг груши, полностью погруженный в свое странное занятие.

Он поднял голову. На него внимательно смотрела стройная девушка лет двадцати пяти. Бесшабашно-отчаянное выражение на свежем личике. Но больше всего в ней привлекали глаза и волосы, сверкавшие пленительным золотисто-рыжим цветом.

Она разглядывала неизвестного, — высокого загорелого сорокалетнего мужчину, сжимавшего лепестковый электроскоп, — все больше чувствуя себя незваной гостьей, помешавшей какому-то важному делу, и наконец решилась прервать затянувшуюся паузу.

— А вы… — начала она приличествующим случаю тоном, но мужчина решительно оборвал фразу: «Подождите, пожалуйста».

Он вложил прибор в ее руку, и она присела, старательно держа его так, чтобы не изменить направление. Незнакомец немного отступил и постучал камертоном по колену.

— Ну как? Что он показывает?

Приятный тембр: людей с таким голосом обычно охотно слушают…

Она вглядывалась в хрупкие золотые лепестки на стеклянном диске.

— Расходятся!

Он постучал вновь, и лепестки раскрылись еще шире.

— Сколько там?

— Когда стучите, примерно сорок пять градусов.

— Отлично! Почти максимум. — Он вытащил из кармана мешочек, высыпал оттуда на землю немного белого порошка. — Теперь я отойду, а вы будете говорить, что показывает электроскоп.

Он принялся ходить вокруг дерева, вновь и вновь постукивая вилкой камертона, а она объявляла результаты: десять, тридцать, двадцать, ноль! Когда золотистые лепестки раскрывались на максимальную ширину, — больше сорока градусов, — незнакомец высыпал еще порцию похожего на мел порошка. В результате постепенно образовался неровный белый круг. Тогда он вытащил блокнот, изобразил дерево, вычертил контуры возникшей вокруг него полосы. Потом взял у девушки электроскоп.

— Вы случайно сюда забрели?

— Да. То есть… Нет. — На долю секунды его губы растянулись. Он не привык улыбаться, решила девушка.

— Будь я юристом, сказал бы, что вы злонамеренно уклоняетесь от ответа.

Она окинула взглядом холм, переливающийся в лучах заходящего солнца, словно слиток золота. Валуны, пучки уже начинающей редеть, поникшей травы, одинокие деревья, сад. За плечами остался тяжелый путь.

— А вы не задавайте таких трудных вопросов. — Она тщетно пыталась улыбнуться: вместо этого из глаз вдруг хлынули слезы.

«Господи, как глупо получилось!» — мелькнула отчаянная мысль. Немного успокоившись, она пробормотала то же самое вслух извиняющимся тоном.

— Почему?

Ошеломленная непрерывной чередой вопросов, — характерная его черта, — она смешалась. Ничего удивительного, такая манера всегда выводит из себя, а иногда становится невыносимой.

— Нельзя так откровенно, на глазах у посторонних, проявлять свои чувства. Нормальные люди так не поступают!

— А по-моему, можно. И я еще не встречал ни одного такого «нормального».

— Да, я, наверное, тоже… Правда, сообразила это только сейчас, после ваших слов.

— Тогда не кривите душой. И не надо все время повторять про себя: «Что он может подумать!» и тому подобное. Поверьте, мое мнение никак не зависит от ваших слов. А если не получается, лучше не говорите ничего и молча уйдите. — Она замерла. — Найдите в себе силы быть откровенной. Все важное становится ясным и простым, а в простых вещах признаваться легко.

— Я умру! — отчаянно выкрикнула она.

— Я тоже.

— У меня… рак груди.

— Давайте зайдем ко мне, что-нибудь придумаем. — С этими словами он повернулся и зашагал прочь.

Выдавив из себя нелепый смешок она, полумертвая от страха, глядела ему вслед. Ее жгла обида, переполняли абсурдные надежды на чудо… А потом она вдруг обнаружила («Господи, когда это я решилась?»), что покорно идет следом.

Ей удалось догнать мужчину почти на вершине холма, где сад начинал редеть.

— Вы врач?

Казалось, незнакомец не заметил ни ее колебаний, ни внезапного взрыва решимости.

— Нет, — отозвался он, шагая вперед, по-прежнему притворяясь, что не видит, как она, остановившись, кусает губы, а потом снова спешит за ним.

— Я, наверное, совсем спятила, — произнесла она вполголоса, поравнявшись с мужчиной, когда под ногами зазмеилась тропинка. Он, очевидно, понял, что девушка просто размышляет вслух, и промолчал.

Здесь пейзаж оживляли мохнатые шарики хризантем и пруд, в котором, словно блестки, посверкивали чешуей золотые рыбки. Таких больших она еще никогда не встречала!

Наконец, показался дом. Эту часть сада окружала колоннада, смыкавшаяся с холмом. Дом стоял на склоне, словно сросся с ним, стал частью здешних мест. Плоская крыша частично опиралась на камни; дверь из грубо обтесанных бревен, утыканных гвоздями, в которой виднелись две щели, похожие на амбразуры, открыта. Когда она захлопнулась за ними, лязг запора вызвал неприятную мысль о тюрьме, но охватившее ее ощущение полной изоляции от внешнего мира было слишком пронзительным и глубоким, чтобы винить лишь зловещие звуки.

Девушка прислонилась к двери, следя глазами за хозяином. Они стояли в небольшом внутреннем дворике, в центре которого расположился пятиугольный застекленный павильон. В нем росло сучковатое изогнутое карликовое дерево, можжевельник либо кипарис, нечто вроде японского бонсаи.

— Идем? — он стоял у открытой двери по другую сторону павильона.

— Бонсаи не может быть высотой в пятнадцать футов, — заметила она, рассматривая деревце.

— Мой может.

Она медленно дошла до двери, не отрывая взгляда от диковины.

— Давно вы его растите?

— Полжизни. — В его голосе звучали гордость и удовлетворение достигнутым.

Расспрашивать хозяина бонсаи, сколько лет его деревцу, нетактично, потому что такие разговоры можно расценить как завуалированное желание узнать, сам он сотворил это маленькое чудо, или принял его из чьих-то рук, продолжив дело, начатое другим. Тут невольно возникает соблазн приписать себе чужую работу. А вот вопрос, давно ли он растит бонсаи, чрезвычайно тактичен и уважителен в отношении владельца.

Она вновь взглянула на бонсаи. Порой встречаются забытые, полузаброшенные бедолаги, стоящие в ржавых банках в какой-нибудь не очень процветающей школе. Их не продают лишь из-за неприемлемой формы, мертвых ветвей или потому, что деревце либо его ветки растут слишком медленно. Как правило, они отличаются необычно изогнутым стволом и уникальной способностью упрямо выдерживать любые превратности злой судьбы, используя малейшую возможность победить смерть. Чтобы вырастить экземпляр, которым она сейчас любовалась, недостаточно не то что половины — всей жизни хозяина дома. Внезапно ее поразила мысль, что такая красота может быть невосполнимо уничтожена огнем, личинками, термитами, белками, другими слепыми силами, для которых не существует принципов справедливости, преклонения перед чужой жизнью и прекрасным. Она перевела взгляд на незнакомца.