Читаем без скачивания Времена Антона. Судьба и педагогика А.С. Макаренко. Свободные размышления - Михаил Фонотов

Михаил Саввич Фонотов

Времена Антона. (Судьба и педагогика А.С. Макаренко. Свободные размышления)

Педагогические параллели

Серия «Педагогические параллели» выходит при поддержке директора 31 лицея г. Челябинска А.Е. Попова

В качестве иллюстраций к книге использованы, в частности, фотографии из архивов колонии им. Горького и коммуны им. Дзержинского, которые возглавлял А.С. Макаренко. За их предоставление издательство благодарит А.Ю. Федосова (г. Москва).

Часть 1

Пролог

Нет, Макаренко – не Корней…

В годы войны, в самый ее разгар, в 1943 году, Корней Чуковский обратился к И. В. Сталину с письмом. К самому Сталину? Да, к нему.

И что заставило известного детского писателя «сигнализировать» вождю? Повод был важный? Важный. Детский писатель сообщал Сталину о «социально опасных детях». Корней Иванович подробно, со знанием дела, с примерами писал о малолетних ворах, грабителях, насильниках.

Из письма: «Я считаю своим долгом советского писателя сказать Вам, что в условиях военного времени образовалась обширная группа детей, моральное разложение которых внушает мне большую тревогу».

Из письма: «Около месяца назад в Машковом переулке у меня на глазах был задержан карманный вор».

Из письма: «Мне известно большое количество школ, где имеются социально опасные дети, которых необходимо оттуда изъять, чтобы не губить остальных».

Из письма: «Вот, например, 135-я школа Советского района. Школа неплохая. Большинство ее учеников – нравственно здоровые дети. Но в классе 3 „в“ есть четверка – Валя Царицын, Юра Хромов, Миша Шаковцев, Апрелов, – представляющая резкий контраст со всем остальным коллективом».

Из письма: «В протоколах 83-го отделения милиции ученики этой школы фигурируют много раз. Сережа Королев, ученик первого класса „в“, занимался карманными кражами в кинотеатре „Новости дня“. Алеша Саликов, ученик второго класса „а“, украл у кого-то продуктовые карточки».

Из письма: «Для их перевоспитания необходимо возможно больше трудколоний с суровым военным режимом типа колонии Антона Макаренко. Режим в этих колониях должен быть гораздо более строг, чем в ремесленных училищах. Во главе колоний нужно поставить военного».

Из письма: «В качестве педагогов должны быть привлечены лучшие мастера этого дела, в том числе бывшие воспитанники колонии Макаренко».

К. И. Чуковский и А. С. Макаренко были знакомы, и, кажется, довольно близко. Если не ошибаюсь, какое-то время они жили в соседях. И все-таки – как они далеки друг от друга…

Нет, А. С. Макаренко не сигнализировал Сталину о социально опасных детях. Он не жаловался вождю на социально опасных первоклассников. Он их не боялся. Он их любил.

И поступил он иначе.

Калабалин

Все дальше на восток, все дальше от дома…

Поезд прибыл в Катав-Ивановск поздней ночью. 1941 год, конец ноября. К удивлению Галины Константиновны, их встречали. У вок-зальчика стояли подводы, какие-то незнакомые люди принимали детдомовские ящики и корзины, тащили их к телегам. Детей и воспитателей – а их было больше двухсот человек – сразу же повели в баню. Потом накормили горячим супом. Уже под утро уложили спать в школе.

Казалось, все позади – многолюдные вокзалы, бомбежки, тревожные ночи, бидоны с супом, которым кормили детей, усталость от езды и от нудных остановок… Надо было устраиваться – неизвестно, как долго, – на новом месте, далеко-далеко от Подмосковья. Но и далеко от войны.

После двух недель дороги – Челябинск, место назначения. Впрочем, как Галина Константиновна выяснила в облоно, не в Челябинске было отведено пристанище детскому дому, а в трех сотнях километров от него, в обратном направлении – в неведомом Катав-Ивановске. Надо было за два часа погрузиться в два товарных вагона, оборудованных только лавками и буржуйками. И снова – стук колес, теснота, ожидание неизвестности. Беспрерывно топились буржуйки, на остановках ребята, те, которые постарше, добывали уголь, набирали свежего снега, чтобы вскипятить то, что следовало называть чаем.

Как бы то ни было, можно было успокоиться, как-то жить и опять ждать.

Галина Константиновна ждала писем от мужа, от Семена Калабалина. Но Семен как уехал с Ярославского вокзала, так и пропал.

Как в воду канул. Ни строчки от него, ни весточки. И куда бы Галина Константиновна ни обращалась, ей отвечали, что ее муж нигде не числится – ни в списках убитых, ни в числе пропавших без вести, ни в каких других списках.

Не было писем от Семена до Катав-Ивановска, не было их и в Катав-Ивановске. Иногда Галина Константиновна по какому-то необъяснимому побуждению сама садилась за письмо мужу. Как бы отвечая ему, она просила его не беспокоиться, писала, что дети здоровы и устроены, что она продолжает «его дело» – руководит детским домом. Писала, что ждет его и верит, что он жив.

Письма она писала, но не отправляла. От них ей почему-то становилось легче.

Однажды в «Комсомольской правде» Галина Константиновна прочитала стихотворение Константина Симонова «Жди меня», и сразу поняла, что стихи – о ней и надо на них ответить. В ту же ночь ответ был готов.

Жду тебя, хороший мой,Очень крепко жду.Жду уральскою зимой,Жду весной в цвету.

………………………

Снятся мне твои черты,где же ты теперь?Милый мой, когда же тыПостучишься в дверь?

Верю, ты придешь опять,Ласковый, родной…Милый, я умею ждать,Как никто другой.

А Семен Калабалин в это время находился не на фронте, а за фронтом, во вражеском тылу. В разведшколе. В немецкой. Абверовской.

Он сразу же после призыва попал в разведчики. И его сразу же строго засекретили. Недолго учился новому ремеслу. Потом – заброс за линию фронта. Неудачное приземление – сломал ногу. Плен. Лагерь. Побеги. Побои. Угроза бесславной и безвестной смерти. И тогда – новый замысел. Путь в немецкую разведшколу. Опять учеба, теперь уже по-немецки. И, наконец, долгожданный заброс в районе города Горький, давно задуманная явка в «Смерш». И – новая игра, с немецкой разведкой, которая продолжалась до конца 1944 года.

А в Катав-Ивановске детдом № 60, калабалинский, его и ее, признан лучшим из детских домов области. Ему было вручено Красное знамя. В 1943 году, в самый разгар войны, Галине Константиновне – первой в области – было присвоено звание Заслуженный учитель школы РСФСР.

Семен Калабалин

Правда, на первых порах город был настороже. Соседство малолетних преступников его беспокоило. И не зря. Однажды случилась кража, и очень серьезная: исчез чемодан с карточками для работников военного завода.

Подозрение сразу пало на детский дом. Галина Константиновна собрала ребят: кто? Виновник не объявился. Но ребята обещали найти вора. И нашли. А потом детдом не раз помогал городу – то картошку убрать, то дрова заготовить.

К тому времени в Катав-Ивановск стали приходить письма от уже воевавших детдомовцев. А от Семена писем не было…

Дворянка Галина фон Мейер

Некогда, очень давно, жила-была маркиза Мария де Траверсе. Она родилась в 1822 году в семье капитана первого ранга и к сроку стала прекрасной невестой, блиставшей на балах. Эта маркиза – прабабушка Галины Константиновны Калабалиной.

В те же годы рос Александр Паткуль. С семи лет Александр жил при дворе императора Александра I, почти как сын, почти как брат наследнику Александру. Александр Паткуль – прадед Галины Константиновны.

Мария и Александр стали мужем и женой. Жили – счастливо и беззаботно – то в Петербурге, то в Варшаве, но более всего – в Царском Селе.

А был еще в те времена дворянин и очень богатый помещик (1800 крестьян) Карл фон Мейер. Карла и его супругу Амалию, среди прочих семи детей, радовал сын Иван, родившийся в 1833 году, а воспитание получивший в Императорском Александровском лицее на казенном иждивении. Иван фон Мейер – дед Галины Константиновны.

Иван женился на дочери генерал-адъютанта Александра Патку-ля – Марии. Это случилось в 1869 году. Мария – бабушка Галины Константиновны.

В семье Ивана и Марии росли три дочери и два сына. Один из их сыновей – Константин. Это – отец Галины Константиновны. А мать ее – Нина Михайлова, о которой я мало что знаю. Они воспитывали двух дочерей – Галину и Ольгу. (В Катав-Ивановске Ольга похоронит своего грудного ребенка).

В 1915 году Галя (ей шесть лет) и Оля (ей три года) были записаны в дворянскую родословную книгу Псковской губернии, и им были выданы свидетельства об этом.

На берегу речки Аполь, в живописной холмистой местности, в деревне Бардово, росли и надеялись на счастливое будущее две сестры фон Мейер. Господский дом, картинная галерея, интерьеры в росписях, библиотека, парк и пруды при нем, хозяйственные постройки, четыре тысячи десятин земли, прекрасно налаженное хозяйство – казалось, ничто не может омрачить их светлые надежды. И вдруг – невероятные перемены.