Читаем без скачивания Игры шестидесятилетних - Андрей Дашков

Андрей Дашков

Игры шестидесятилетних

В этой долине молчания

Нет родственных душ.

Хорошо обставленная комната с высокими окнами, погруженная в уютный полумрак. В камине весело резвится огонь. За столом женщина и двое мужчин. Один из них – филолог, бывший преподаватель местного университета. Его жена погибла в автомобильной катастрофе восемь лет назад. Второй – совладелец посреднической фирмы, вовремя удалившийся от дел. Женщина – вдова профсоюзного деятеля регионального значения. У всех троих приличный счет в банке. Все трое – примерно одного возраста, им за шестьдесят. Знакомы они с юности. Когда-то (но в разное время) женщина была любовницей филолога и коммерсанта.

Обеспеченная старость. Внешне вполне благополучный закат.

Их единственный враг – скука, поэтому большую часть времени они проводят втроем. Этой привычке лет пять, хотя до этого все трое безвыездно жили в одном городе.

Идея устроить небольшое представление приходит коммерсанту в голову ненастным вечером двадцатого декабря. Всю бессонную ночь он сомневается, а на следующий день уже определенно знает, что идея недурна.

Во всяком случае, вдова и филолог принимают ее с восторгом.

– Неплохо, неплохо, – говорит преподаватель и благосклонно потряхивает своей седой шевелюрой, лишь немного поредевшей на темени. – Все сделаем так, будто нам снова по двадцать!

– Ну, а как же это будет выглядеть? – позволяет себе усомниться вдова. – И потом – мой муж… Ведь он давно умер.

Коммерсант машет руками.

– Ты ничего не поняла. Это будет нечто вроде мелодрамы.

– И, во всяком случае, – никакого одиночества, – подхватывает филолог. – За это, черт побери, надо выпить.

Поставили шампанское в лед.

– Отлично, – соглашается вдова. – Никакого одиночества. Это все, что мне нужно. – Она смотрит в высокие черные окна, за которыми беззвучно падает снег. – Кто бы мог подумать…

– Что? – переспрашивает коммерсант.

– Ах, – она смеется. – Это я о себе. Разве могла я подумать сорок лет назад… – она не заканчивает фразу.

– В этом ты вся, – улыбается коммерсант. – Утраты становятся для тебя утратами как раз спустя сорок лет.

– Утрата – это не более, чем ощущение, – изрекает филолог, склонный к педантизму в определениях. – А одиночество – образ жизни. Нет, я уже чертовски стар.

– Ну что ты, – вдова проводит ладонью по его обрюзгшей щеке. – Ты еще достаточно молод. Спустя сорок лет мы можем позволить себе небольшое сумасбродство.

– Нет-нет, я – за. Надеюсь, я снова буду иметь у тебя успех.

Каждый из них внимательно прислушивается к издевке, прозвучавшей в словах другого.

К полуночи роли распределены. Вдова благосклонно принимает ухаживания филолога и коммерсанта и, в конце концов, предпочтет кого-нибудь. Но кого? Им кажется, что эта тайна – лекарство от одиночества и пустоты.

– Смотрите же, – предупреждает вдова. – Здесь должен быть не легкий флирт, а бо-о-ольшая любовь. Вы должны подарить мне целый мир, сияющий, немного таинственный и огромный, в котором будет все – приключения, любовь, страх, ошибки юности и тоска по несбыточному, и…

– О, дорогая! – восклицает филолог. – Ты требуешь от нас того, чего нет и быть не может… В наши годы, во всяком случае…

– Это не по правилам, – протестует коммерсант. – Вы портите игру в самом начале. Забудьте о том, что вы надели маску. Поступайте так, будто все происходит на самом деле, впереди у вас – вечность и больше всего вас тревожит расположение нашей очаровательной дамы, – он подмигивает филологу так, как подмигивал в молодости, когда хотел намекнуть на свои любовные победы.

– Приношу свои извинения. Я меланхолик по натуре. Надеюсь, дама оценит это по достоинству?..

В два ночи мужчины расходятся по домам.

Всю следующую неделю они играют в эту нелепую игру, играют настолько самозабвенно, насколько вообще можно играть. Но один изъян все же есть. Они слишком спешат, пытаясь вогнать всю прошлую жизнь в узкие рамки отпущенных им лет и вновь пережить безвозвратные ощущения юности.

Квартиры коммерсанта и вдовы превращаются по их желанию во дворцы, где они встречают друг друга, в холлы гостиниц, в ревущие пространства городов, аэропортов и вокзалов, словно спрессованные временем, и, как ни странно, они перестают испытывать эту придавливающую к земле скуку, вопиющее отчаяние и ощущать бессмысленность их прошлой судьбы.

Изредка кому-нибудь из них приходит мысль об абсурдности происходящего, но тот, кто высказывает ее, объявляется нарушившим правила игры и карается немилостью возлюбленной или же возлюбленных.

Коммерсант сияет, чувствуя, что сделал, наконец, нечто важное для себя и своих партнеров.

К концу недели на свет извлекаются старые фотографии. Странное дело – всех троих вовсе не поражает собственная молодость и красота. Филолог так и заявляет вдове:

– Безусловно, ты была очаровательна, но, честное слово, ты и сейчас недурна!

– Да она же похорошела! – подхватывает отставной коммерсант. – Бог ты мой, каким я был размазней!

– Вот он – первый комплимент, – безрадостно отмечает вдова.

…Всю неделю стоит отвратительная погода. Бродит по городу пронизывающий насквозь ветер, сухой и мелкий снег носится по улицам, нагоняя тоску, но троим наплевать на это. Они чувствуют себя вполне счастливыми. Зловещий шелест ветра кажется им всего лишь аккомпанементом тем радостным событиям, которые происходят с ними, но никак не довлеющей музыкой жизни.

Более того – они задали себе загадку. Если бы кому-то пришло в голову понаблюдать за ними, он не понял бы, что происходит.

– Просто нам не о чем сожалеть, – терпеливо объясняет это вдова.

– В сторону! – прерывает ее коммерсант. – Может быть, нам съездить в апреле на пикник, как сорок лет назад?

– Да ты что? – говорит вдова. – Мы и тут можем прекрасно провести время! У нас тут свой пикник. Господи, какой же у нас пикник!

Однако изъян, подтачивающий этот наспех сколоченный из обломков прошлого мирок, все же дает о себе знать. Ведь всегда не успеваешь, когда боишься не успеть.

Они боятся не успеть.

Филолог становится все более любезным, а коммерсант – все более раздражительным и у обоих это является признаком слабости. Игра к тому времени становится неуправляемой.

– Безумный мир, – говорит филолог. – Почему бы не жить наоборот – рождаться стариком и знать, как много времени еще впереди, потом становиться моложе и моложе и, наконец, умереть младенцем, в полном неведении и с безмятежной душой…