Читаем без скачивания Босс Мафии (ЛП) - Грэй Хардин

Босс Мафии

СЕРИЯ Случайная Королева Мафии

Цитаты Мафии…

«Никогда не позволяй никому знать, о чем ты думаешь.»

— Майкл Карлеоне (Аль Пачино), Крестный Отец: Часть 3

Пролог

Рафаэль, Дон

Прощение грехов… моих грехов… это была та часть, где я застрял. Эта концепция возникала несколько раз, когда я читал Святую Библию прямо из Книги Бытия.

Мои родители, в частности моя мама, гордились бы. Обстоятельства, в которых я читал это, омрачили бы триумф, но все же она бы гордилась. Оба моих родителя гордились бы, хотя я и добрался почти до конца и теперь решил бросить это.

Это было не для меня.

Я — читающий Библию — это как метафора моей жизни. Я был почти в конце, почти в конце и задавался вопросом, что я мог сделать, чтобы изменить всё.

У меня все еще была сила, но с силой пришла и ответственность.

Итак, провел ли я остаток своих дней, используя то немногое времени, которое у меня осталось, чтобы получить Божье прощение?

Это то, что должен делать Дон семьи Росси?

Прощение грехов… моих грехов…

Прошлой ночью я наткнулся на камень преткновения, когда понял, что для меня уже слишком поздно, и были более эффективные способы использовать свое время. Попытка найти прощение пусть лучше сохранится для тех, у кого была нормальная семья, ванильная жизнь.

Я мог представить себе мужчину с женой, двумя детьми и собаку, похожую на собаку Питера Пэна. Они жили в аккуратном маленьком домике, который не проявлял терпимость. Сад был бы безупречен, потому что жена сама к этому стремиться. Цветы и все такое прочее дерьмо. Муж стрижет газон. В воскресенье они пойдут в церковь и будут добрыми соседями, потому что Господь так задумал.

Более того, все бы считали их хорошими людьми.

У меня не было этого, и иногда действительно было слишком поздно что-то менять.

Изменения должны были начаться в сердце, а мое было наполнено тьмой в течение многих лет, возможно, с рождения.

Однажды у меня была жена, и я верил, что она любила меня в какой-то степени до того, как ее убили. У меня также был ребенок — дочь.

Этот ребенок был зеницей моего ока. Она тоже любила меня в какой-то степени, до того дня, когда ее глаза открылись чему-то другому, что было вне моего контроля.

Когда ты действительно любишь кого-то, ты должен знать, когда его отпустить. Как по мне, ты также должен знать, когда пришло время вернуть любимых обратно.

Здесь лежит причина моего нестабильного состояния.

Когда человек умирает, у него есть время подумать о своей жизни. Внезапно это становится всем, о чём он думает. Поменяется ли он, чтобы встретить своего создателя с чистой совестью, чтобы его запись была белой, как снег? Сделает ли он все возможное, чтобы его семья была в безопасности?

Эти вопросы были у меня в голове, когда я закрывал глаза прошлой ночью, и когда я проснулся утром, ответ пришел ко мне.

Раздался стук в дверь.

Я выпрямился на стуле и откинулся на мягкую кожу. Я не мог выглядеть таким больным, как чувствовал себя перед этими людьми. Они знали меня вечно, и я ценил и доверял им больше всего, но они были как акулы. Я не мог выглядеть слабым.

Никогда не был и никогда не буду. Я буду сильным пока дышу.

Они пришли сюда на важную встречу со мной. На ту, которую они давно ждали. Сегодня был день, когда я собирался передать эстафету и выбрать нового лидера.

Выбрать нового босса.

Дело в том, что я передавал эстафету, но все еще должен был поддерживать присутствие силы и контроля. Это был мой выбор — заботиться о своей семье, чтобы контроль и власть передавались так, как я этого хотел. Я знал, что это был единственный способ, держать её в безопасности — мою дочь, мою Амелию.

Было приятно подумать, что я могу измениться, но я должен был пожертвовать Божьей благодатью для нее. Это был бы мой последний поступок как ее отца, отца, который должен был выйти за пределы того, что было нормальным, чтобы делать то, что он считал лучшим.

«Входите», — крикнул я, крутя пальцы и держа локти по бокам.

Дверь открылась, и Маркус вошел в мой кабинет с Люцианом и Клавдием, двумя его сыновьями.

Маркус Мориентц был моим старшим другом, и мы прошли вместе всю жизнь, разделили секреты друг друга — слишком много секретов.

Тем не менее, был один секрет, который он не знал, один секрет, который я подумал лучше скрыть от него, чтобы он тоже был в безопасности. Это был секрет, который, как я думал, никто не знал еще два дня назад. Это был секрет, предвестник смерти, без сомнений.

Смерть всегда была в уравнении, прямо с того момента, как все пошло не так. Это подходило мне, потому что я сам спровоцировал смерть больше, чем мог сосчитать. Я никогда не был бы белым, как снег, с Божьим прощением.

Я столько лет молчал, неся бремя истины. Это был яд для меня. Когда я посмотрел на своего лучшего друга, человека, который был мне как брат, я не мог поверить, что скрыл это от него. Мы были близки, как семья.

Даже его сыновья были, как мои, хотя братья не могли бы быть более разными, если бы попытались. Оба были лидерами; это была правда. У них обоих были сильные качества, но важно для меня было только одно по ряду причин.

Они сидели на трех стульях передо мной, и Маркус улыбнулся, когда он кивнул в знак почтения.

«Это не займет много времени», — объявил я. «У нас нет времени на длительную дискуссию».

«Как пожелаешь, Раф», — ответил Маркус.

Клавдий выпрямился с таким самодовольным отношением, к которому я привык за эти годы. Мне нравилось то, что он думал, будто я выберу его, хотя он не дал мне никакой реальной причины.

Люциан — Люк, как мы его звали, — с другой стороны, сидел так же, как и я, с изуродованными пальцами и задумчивым взглядом на лице. Он хотел этого больше, чем Клавдий, и так…

«Люк, я выбираю тебя», — сказал я медленно и целеустремленно.

Пока Маркус выглядел довольным, Клавдий выпрямился, гнев заполнил его лицо и покраснел. Именно в это время я заметил поразительную разницу между его глазами — один синий, другой коричневый, оба смотрели на меня с антагонизмом.

«Как ты мог выбрать его?» Клавдий бросил вызов.

Все, что я сделал, это посмотрел на него, и тот сразу понял свое место. Я наблюдал, как гнев кипит, когда он пытался контролировать себя передо мной.

Он знал, что не имело значения, кем он был; если он бросит мне вызов снова, он в конечном итоге потеряет конечность или умрет.

Мне не нравились те, кто не уважал, и я также не терпел наглости.

Я снова сосредоточил свое внимание на Люке, у которого все еще было такое задумчивое выражение лица.

"Люк, что ты скажешь?" Я спросил.

«Спасибо», — последовал его простой ответ, и в этом была разница между Люком и Клавдием — Люк мог контролировать себя, хорошо это или плохо.

Я знал, что этот выбор может вбить клин между ними как братьями, но я знал, что принял правильное решение. Они были как масло и вода, но старались изо всех сил, когда Маркус был рядом. Люк был маслом, Клавдий водой.

Масло оставалось под контролем само по себе и не сгибалось по воле эмоций. Оно только смешивалось, когда условия были правильными, и только в нужный момент.

Вода, с другой стороны, текла повсюду и пыталась одолеть все на своем пути. Не было никакого контроля, только движение.

Мне нужно масло, а не вода. Мне нужен Люк, а не Клавдий, потому что, когда ситуация потребует, Люк возьмет на себя управление и сделает то, что необходимо. Он никогда не подводил, тогда как Клавдий был слишком безрассудным. Люк был бы настоящим капитаном, но что более важно, он сделал бы то, что я не смог.

Для такого могущественного человека, как я, было трудно принять то, что я больше не могу выполнять свои обязанности. По крайней мере, я принял это, и я был полностью уверен в Люке, что он будет тем человеком, в котором я нуждаюсь.