Читаем без скачивания Действие есть форма: Выступление Виктора Гюго на конференции TED - Келлер Истерлинг

Келлер Истерлинг

Действие есть форма

Выступление Виктора Гюго на конференции TED

The action is the form: Victor Hugo’s TED talk by Keller Easterling

Перевод с английского Дмитрий Симановский

© Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка», 2012

Мобильные телефоны улавливают микроволны. Кредитные карточки универсальной толщины (0,76 мм) проскальзывают в слот банкомата в любой точке мира. Компьютеры синхронизируются. Мировая транспортная система и промышленное производство регулируются размерами грузовых контейнеров. Эти повсеместные и на первый взгляд незначительные явления – приметы глобальной инфраструктуры.

Слово «инфраструктура», как правило, вызывает ассоциации с физическими сетями – транспортными, информационными или инженерными. Это либо скрытый пласт, либо связующая среда. Однако сети – это не только подземные трубопроводы и переплетения оптоволоконного кабеля, проложенного по дну океана. Это пучки микроволн, отражающиеся от спутников, и рассеянные по миру электронные устройства, и общие технические платформы. Инфраструктура, зачастую вовсе не скрытая, предоставляет точки связи и доступа, позволяющие обнаружить в пространстве повседневности базовые правила мироустройства.

Другое, возможно более важное, наблюдение: здания и даже целые города стали сегодня инфраструктурными технологиями. Повторяющиеся формулы – от типовой пригородной застройки и скоростных трасс середины ХХ века до торговых центров, курортов, гольф-клубов и гипермаркетов современной культуры – определяют значительную часть обитаемого мирового пространства. Из уникальных оболочек, созданных вручную, здания превратились в легко воспроизводимый пространственный продукт. На долю архитектуры в мировом освоении пространства сегодня приходится тонкая струйка, в то время как все остальное выливается из брандспойта стандартизации. Знакомое конфетти ярких коробок на черном асфальте и зеленой траве рассказывает тщательно разработанные истории о кофе Starbucks, булочках с кремом Beared Papa и сетевых гольф-клубах Арнольда Палмера. Эти откровенные шаржи на абстрактное мышление формируют большую часть пространств, в которых мы с вами обитаем. Сегодня не только небольшие поселения и курорты, но и все города мира строятся по формуле, в соответствии с которой в любой части света, как правило, воспроизводится Шэньчжэнь или Дубай.

Какой бы знакомой ни была эта конфигурация, массовая культура все еще не нашла убедительного способа показать разрыв между объектом и средой. Произошло размывание границ между реальным объектом и матрицей: инфраструктура уже не просто основа градоустройства – она и есть само градоустройство, и именно она определяет параметры глобального урбанизма. Город как собрание уникальных архитектурных шедевров остался в прошлом. Непрерывное производство пространственных продуктов и градостроительных формул становится все более инфраструктурным. Архитектура сегодня – это камень, брошенный в воду, где вода – весь мир.

Виктор Гюго на конференции TED

В «Соборе Парижской Богоматери», знаменитом романе ХIХ века, события которого разворачиваются в XV веке, Виктор Гюго писал: «…Вместе с развитием человеческой мысли, стало развиваться и зодчество [речь в данном случае идет о соборе]; оно превратилось в тысячеглавого, тысячерукого великана и заключило зыбкую символику в видимую, осязаемую бессмертную форму». Словами архидьякона, одного из героев романа, он предсказал, что изобретенная Гутенбергом новая технология может побороть этого великана. Печатное слово подчинит себе творческое воображение и похитит у архитектуры ее сверхъестественную силу. «Книга убьет здание».

На первый взгляд, современное представление о городском пространстве как продукте инфраструктурных технологий подтверждает мысль Гюго о смерти архитектуры. Информационный взрыв – также бесспорный факт. И здесь у Гюго, безусловно, есть шанс вступить в XXI век, совершив головокружительный разворот. Он может восстановить пространство в его праве на выражение невербализуемой культурной фантазии. Он способен доказать, что таинственный тысячеглавый, тысячерукий великан воспрял к жизни благодаря бурному росту мощной материальной невербальной среды – матрицы всемирной инфраструктуры. Этот новый великан к тому же является секретным оружием самых могущественных в мире людей. Его нельзя погладить или приручить, зато им можно манипулировать, его можно использовать. Для этого необходимо искусство политики – искусство, основанное, казалось бы, на совсем безыскусном материале. Пространственные технологии могут обладать силой и действенностью если не текста, то программного обеспечения: это постоянно обновляющаяся платформа градоустройства. Руководствуясь принципом «нечто убивает нечто», Гюго мог бы сочинить новый культурный мем: поверженная книгой архитектура возвращается, воплощенная в еще более могучей сущности – в самой информации.

Это, конечно, потребовало бы от людей из TEDа некоторых дополнительных усилий. Гюго должен был бы стать немного бодрее, жизнерадостнее. Решающее значение здесь имеет диспозиция выступления: кто говорит и как, кто повторяет и для кого. Новый, предприимчивый Гюго не станет выступать перед архитекторами. Гюго ХIХ века наделил архитектуру экзистенциальной тревогой по поводу утраты ее мистической силы, отчего «архитектурная» часть романа утомляет заламыванием рук и критическим самоанализом. Нет, Гюго ХIХ века, если его должным образом направить, будет выступать перед совершенно другой аудиторией, нацеливаясь на главных игроков в зале, которые если что-то и понимают про силу пространства, то именно потому, что не обременены архитектурной культурой. Искусство архитектуры – это то, что нужно, но здесь-то и таится главная сложность для Гюго. Ему необходимо отойти от архитектуры, чтобы вернутся к ней в куда более осмысленной аудитории.

Магию придется искать в самых заурядных пространствах, но Гюго отлично справится. Для этого у него есть борода. «Архитектура и есть информация». Требуются, конечно, пояснения, но звучит хорошо. На неопределенности тоже можно сыграть. С микрофоном-петлицей и хорошим пиарщиком Гюго может претендовать на статус этакого таинственного – пусть даже немного сектантского – гуру. В промоматериалах и на суперобложках его произведений будет часто появляться слово «одержимый». Все это отлично продается, и самая разная публика, затаив дыхание, будет внимать непредсказуемому Гюго. «Архитектура и есть информация». Гюго становится прибыльной отраслью. TED процветает. 

Великан как глобальное пространство инфраструктуры

В загадочном тысячеглавом тысячеруком великане, созданном Гюго, аудитория TED увидит правильную модель для описания роли пространства в глобальной политике. Некоторые из наиболее радикальных перемен, связанных с глобализацией, описываются не языком юриспруденции или дипломатии, а с помощью «вирусных» пространственных формул. Исключенные из законодательного процесса, глобальные инфраструктуры de facto создают свои формы правления быстрее, чем официальные государственные органы могут их узаконить.

Попытаемся взглянуть на великана через инфраструктурную модель Дубая и Шэньчжэня – зон свободной торговли. В начале ХХ века зона свободной торговли представляла собой обнесенную забором территорию для хранения беспошлинных товаров. Когда на этих же территориях стало развиваться производство, Организация Объединенных Наций по промышленному развитию (ЮНИДО) начала продвигать их как средство для стимулирования экономики развивающихся стран. Свободная зона, управляемая особым образом, освобождается от соблюдения налогового, трудового и природоохранного законодательства, действующего на остальной территории страны. Изначально эти послабления задумывались как способ обойти местную бюрократию, но вскоре туда устремились корпорации и представители городской администрации. Чтобы опробовать принципы свободного рынка, Китай решил распространить эту модель на целый город. Первым и самым заметным из таких городов-зон стал Шэньчжэнь. Так в мире возникла почти маниакальная страсть к поощряемому урбанизму. Хайтек Сити в Хайдарабаде или Экономический город Короля Абдаллы в Саудовской Аравии вскоре пополнят список урбанизированных свободных зон, рассредоточенных по всему миру. Вступление в подобную сеть принято праздновать, украшая свои корпоративные бизнес-парки сверкающими небоскребами и пафосными cимволами национальной гордости. Растущие по экспоненте города-зоны, занимающие от нескольких гектаров до нескольких квадратных километров, появились уже почти во всех странах мира. Зоны поглощают города.

Свободная зона стала синонимом глобального рынка. Это идеальная структура для «экстернализации» – уловки, с помощью которой корпорации обходят препятствия на пути к прибыли. Например, разместив штаб-квартиру в Дубае, компания Halliburton уклоняется от соблюдения законов своей страны. Разрекламированная как стратегия свободного рынка, свободная экономическая зона превратилась в инструмент манипулирования рынком на основе «вашингтонского консенсуса», предложенного Всемирным банком и МВФ. Будучи субоптимальным экономическим инструментом, зона стала так популярна, что многие крупные города создают двойников – собственные, не подконтрольные государству территории. Так, двойником Мумбая стал Нави Мумбай, а Нью-Сонгдо Сити уже отбрасывает тень на Сеул. Но всем им далеко до казахской Астаны, застроенной знаменитыми архитекторами, которые использовали древние мотивы в духе Чингисхана (пирамидальный Дворец Мира и Согласия, гигантский шатер со своим микроклиматом, под которым расположился развлекательный центр Хан Шатыр). Астана – это особая экономическая зона, ставшая столицей государства, от которого она, по сути, отделена. Для государства зона – это лазейка в собственном законодательстве и посредник в тайных и потенциально высокоприбыльных сделках. (В TED это принято называть «полный улет».)