Читаем без скачивания Точка сборки - Евгений Лукин

Евгений Лукин

Точка сборки

Где событья нашей жизни,

Кроме насморка и блох?

Дверь подъезда, очевидно, была ровесницей блочной пятиэтажки и добрых чувств не вызывала. Разве что какой-нибудь реставратор старинных икон, давно помешавшийся от постоянного общения с прекрасным, пожалуй, остолбенел бы в благоговении, представив, сколько слоев краски можно со сладострастной последовательностью снять с этой двери, погружаясь все глубже и глубже в прошлое, пока наконец не доберешься до сероватого левкаса хрущевских времен.

Однако в данный момент Лариса Кирилловна не имела ни малейшего желания оценивать увиденное с исторической или хотя бы с эстетической точки зрения. «Не тот адрес дали…» — удрученно подумала она при одном лишь взгляде на парадное.

Кто может жить в таком подъезде? Мигранты-нелегалы. Но уж никак не личность, известная всему Баклужино — от Божемойки до Тихих Омутов!

Потянув игриво сыгравшую на двух шурупах дверную ручку, Лариса Кирилловна все же рискнула войти. Стены и отчасти потолок не-

благоуханного помещения были густо заплетены рисунками и надписями антиобщественного содержания. Если верить номерам на увечных почтовых ящиках, нужная ей квартира находилась на пятом этаже. Лифта хрущевке, естественно, не полагалось.

Убедившись окончательно в своей ошибке, Лариса Кирилловна ощутила сильнейшую досаду и, вздохнув, двинулась тем не менее по лестнице (со второго пролета — брезгливо опираясь на перекрученное железо перил). Во время передышки на каком-то из этажей она обратила внимание, что воздух стал чуть свежее, панели почти очистились от рисунков, да и света прибавилось. Это показалось ей добрым предзнаменованием.

Наверху без щелчка открылась и закрылась певучая дверь, посыпались быстрые шаги. Лариса Кирилловна отступила к стене. Вскоре мимо нее сбежал по ступенькам скромно одетый мужчина средних лет. Судя по состоянию плаща, брюк, обуви, прически — женат, но не первый год. Весь, в мыслях, он даже не заметил, что кто-то дает ему дорогу. Внезапно Лариса Кирилловна обомлела: на левой щеке незнакомца пылал свежий оттиск поцелуя, исполненный вульгарно-алой помадой чумахлинского производства.

«Вот стерва…» — чуть было не позавидовала она, как вдруг поняла, почему обомлела. Мужчина только что был окинут взглядом с головы до ног и обратно. Как же ей сразу не бросилась в глаза такая яркая скандальная подробность? Впору предположить, что след поцелуя возник в ту долю мгновения, когда Лариса Кирилловна бегло оценивала степень ухоженности туфель незнакомца.

Несколько сбитая с толку, она достигла пятого этажа и остановилась перед странной дверью, где взамен замочной скважины красовался приколоченный обойными гвоздями фанерный ромбик, а у порога лежал опрятный и словно бы отутюженный квадрат мешковины. Оглянувшись, Лариса Кирилловна удостоверилась, что коврики, брошенные перед тремя прочими дверьми, носят отчетливые следы вытирания ног. А на эту тряпку будто и наступить боялись.

— Ну и долго она там вошкаться будет? — раздраженно продребезжал старческий тенорок. — Открой ей, Глеб…

С тем же напевным скрипом, что звучал минуту назад, дверь отворилась. Лариса Кирилловна вскинула глаза — и беззвучно застонала при мысли о невозможности помолодеть лет на пятнадцать (если совсем откровенно, то на двадцать пять). На пороге стоял рослый юноша с отрешенным строгим лицом, показавшимся от неожиданности поразительно красивым.

Все-таки ошиблась. В парикмахерской, давая адрес, говорили, что колдун далеко не молод. Скорее, дряхл.

— Простите… — пробормотала Лариса Кирилловна. — Я, кажется, не туда…

Юноша смотрел на нее как бы издалека.

— Туда, — негромко заверил он. — Проходите…

Повернулся и ушел в глубь квартиры, видимо, не сомневаясь, что гостья последует за ним. Решившись, она переступила девственно чистую мешковину и, пройдя ободранным коридорчиком с деревянной лавкой вдоль стены, растерянно приостановилась. В смысле опрятности комнатенка была под стать прихожей. Глаза разбежались от невероятного количества вещей, подлежащих немедленной отправке либо в музей, либо в мусорный бак.

Сидящий у требующего скатерти стола сухощавый старичок в потертом лоснящемся халате и таких же шлепанцах одарил вошедшую пронзительным взглядом из-под косматой брови, потом однако смягчился, кивнул. Должно быть, сам колдун. Редкая бороденка, нечесанные патлы… А молодой, надо полагать, помощник. Подколдовок.

— Располагайтесь, — сказал молодой и, выждав, пока посетительница преодолеет неприязнь к предложенному ей облезлому засаленному креслу, продолжил: — Слушаю вас…

— Помогите мне вспомнить! — вырвалось у нее. Колдуны переглянулись.

— О чем? — спросил молодой.

— Зачем? — спросил старый.

Такое впечатление, что простенькой своей просьбой Лариса Кирилловна всерьез озадачила обоих. Поначалу суровый Ефрем Поликарпович (так звали колдуна) вроде бы вознамерился препоручить гостью рослому красавцу Глебу, но уже после первых минут беседы нахмурился, пододвинул табурет поближе — и стал внимательно слушать.

— Нечего вспомнить? — недоверчиво переспрашивал Глеб. — Как это нечего?

— Так, — безвольно распустив рот, отвечала она. — То ли жила, то ли нет…

— А мужа с сыном?

Пойманная врасплох Лариса Кирилловна нервно рассмеялась.

— О них забудешь! — сгоряча подхватила она. — Домой приду — сидят, как две болячки. Один ноет, другой права качает… — И осеклась, сообразив, что о семейном положении ею не было сказано еще ни слова. Он что же… в мыслях читает? Смотри-ка, такой молодой… С виду и не подумаешь…

— То есть помнить помните, а вспоминать не хочется, так?

— Так, — с неохотой призналась она.

— А мнемозаначек — много?

— Чего-чего много?

— Н-ну… мнемозаначек… — И рослый красавец в затруднении оглянулся на учителя.

— Тайных воспоминаний, — с недовольным видом перевел тот. — Безгрешное ворошить — это, знаешь, и удавиться недолго. А вот как насчет грехов? Тоже без удовольствия вспоминаешь?

Лариса Кирилловна тревожно задумалась. С грехами у нее было не густо: замуж выходила девушкой, мужа любила, изменила ему впервые не со зла, а из чистого любопытства, желая уразуметь, чем один мужчина отличается от другого. Особой разницы не ощутила — и с тех пор, если и изменяла, то скорее с чувством легкого недоумения, нежели с удовольствием.

— А ну-ка припомни что-нибудь навскидку, — отечески грубовато потребовал вдруг колдун.

Лариса Кирилловна растерялась:

— Из тайного?

— Можно и из явного…

— Ну вот… Сняли мы в мае дачный домик за Чумахлинкой… — поколебавшись, начала безрадостно перечислять она. — Природа, озера… Шашлыки… Хорошее было мясо — на Центральном рынке брала… Сожгли. А ночью — лягушки. До утра спать не давали…

Умолкла. Уголки крашеного рта безнадежно обвисли.

— Ну? — с мягкой укоризной вставил Глеб. — Даже лягушек помните…

— Лягушек-то помню! А остальное?

— Что остальное?

— Ну… — Она беспомощно оглядела напоминающую склад комнату. — Начнешь жизнь перебирать — страшно делается. Думаешь: неужели вот только это и было? И ничего больше? — Округлые плечи ее обессилено обмякли. — Может, сглазили меня, что все хорошее из памяти ушло…

— Редкий случай… — вполголоса заметил колдун — и ученик взглянул на него с удивлением. — А давай-ка мы тебя, матушка, того… в гипноз погрузим…

При слове «гипноз» Лариса Кирилловна ощутила щипок беспокойства. Живописная древность чародея и притягательная юность помощника внезапно предстали перед ней в другом свете. Нет, в парикмахерской вряд ли дали бы адрес жуликов, но туда ли она пришла?

— Простите… — торопливо заговорила гостья — единственно с тем, чтобы оттянуть внушающий опасение момент. — Тут по лестнице мужчина спускался… с поцелуем… Он не от вас шел?

— Как? Уже? — И назвавшийся колдуном ухмыльнулся столь бесстыдно, что беспокойство немедленно переросло в панику. — Прыткая «пятнашка» попалась, — самодовольно сообщил он сообщнику. — Прямо в подъезде разукрасила… И много поцелуев? — Последний вопрос вновь был обращен к Ларисе Кирилловне.

— Один. На щеке…

— А-а… — несколько разочарованно протянул Ефрем Поликарпович, если это, конечно, были его настоящее имя и отчество. — Ну ничего. Пока домой дойдет — штук пятнадцать нахватает… во все места…

— За что вы его так? — ужаснулась она.

Матерый аферист скроил траурную физиономию, развел ладошки.

— Ради его блага, матушка, исключительно ради его блага… Тебе вспомнить приспичило, а ему забыть. Ну вот покажется он сейчас супружнице на глаза — мигом все лишнее и забудет… Давай-ка устраивайся поудобнее…