Читаем без скачивания Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина» - Алексей Маслов

А. А. Маслов

Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина»

Российская Академия Наук

ИНСТИТУТ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

Центр изучения духовной цивилизации Восточной Азии

НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР ДУХОВНО-МИСТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Москва

МИСТЕРИЯ ДАО. МИР «ДАО ДЭ ЦЗИНА»

Перевод с древнекитайского н исследование А.А.Маслова

Москва Издательство «Сфера» Российского Теософского Общества 1996

Составление, перевод, исследование и комментарии д.и.н. А.А. Маслов

Художественное оформление по материалам даосских рукописей Д.Н.Попов

Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина». Сост., перев., иссл. и примеч. А. А. Маслова. Худож. оформление Д.Н.Попова. — М.: Издательство «Сфера» Российского Теософского Общества, 1996. — 512 с. — (Серия «Источники»).

ОТ РЕДАКЦИИ

Сборник представляет собой монографию, посвящённую одному из важнейших основополагающих трактатов китайской мистической традиции «Дао дэ цзин», оказавшему огромное влияние на формирование как даосизма, так и всей духовной культуры Дальнего Востока.

Издание включает анализ раннедаосской (лаоистской) традиции (включая данные о личности самого JIao-цзы); редкое факсимильное воспроизведение ксилографической версии трактата «Дао дэ цзин» Сун Сюэ 1314 г., отличающейся блестящей каллиграфией; первый перевод классического текста трактата непосредственно с древнекитайского языка, выполненный с учётом эзотерической традиции древнего Китая и указанием разночтений в наиболее древних и распространённых версиях; впервые переведённые на русский язык комментарии замечательного учёного и мистика III в., представителя школы «Учение о Сокровенном», Ван Би; а также комментарии переводчика, известного китаеведа, специалиста в области духовных и эзотерических традиций Восточной Азии (не только «внешне», но и «внутренне» знакомого с мистической традицией) д.и.н. АА.Маслова.

Оформление настоящего издания выполнено на основе символических изображений из оккультно-мистических даосских рукописей. Надеемся, что это представит читателю возможность более глубоко погрузиться в мир китайской мистерии. Живой, образный язык перевода и исследования, новые подходы и богатство материала позволяют пролить свет на многие тайны мистической мудрости древнего Китая и формирование особого типа дальневосточной культуры.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Русскоязычному читателю предоставляется благоприятная возможность ознакомиться с одним из самых загадочных философских трактатов древности, оказавших существенное воздействие не только на формирование китайской культуры, но и на «генотип» обыденного сознания китайцев.

Первый перевод «Дао дэ цзина» в отечественной академической науке был осуществлён доктором философских наук Ян Хиншуном и издан в 1950 году. Работая над текстом, профессор Ян Хиншун, по его собственным словам, задался целью «… разоблачить гоминдановских и западных буржуазных фальсификаторов философского учения Лаоцзы и показать истоки зарождения материалистических идей в древнем Китае. Естественно, что такой методологический подход не мог не отразиться и на качестве перевода.

Текст памятника многослоен, насыщен выражениями, умышленно скрадывающими подлинный смысл слов, что допускает самые различные толкования безгранично расширяя рамки «творчества», а особенно если за перевод берётся непрофессионал. Для адекватного перевода подобного мистического текста недостаточно знать древнекитайский язык (весьма отличный от современного), необходимо реально представлять внутренние законы развития древнекитайской философской и социально-политической мысли, поскольку «Дао дэ цзин», как и любой трактат VI–III вв. до н. э., насыщен подчас искусно скрытой полемикой с другими философскими школами, особенно с конфуцианской. Поэтому вполне закономерно, что к настоящему времени в самом Китае, по подсчётам специалистов, на каждые 7 иероглифов «Дао дэ цзина» уже приходится по целой книге комментариев.

Отличительной чертой данного перевода является то, что его автор не только использовал широкий круг традиционной (прежде всего Ван Би) и современной китайской комментаторской литературы (включая списки «Дао дэ цзина», найденные в 70-х гг. в Маваньдуе), но и сумел на профессиональном уровне приобщить читателя к специфике духовной жизни Китая эпохи Борющихся царств (VI–III вв. до н. э.). Я согласен с предложенной автором концепцией дальневосточной культуры как некоего «зеркала», ибо таким образом ему удалось подобрать один из основных ключей к раскрытию потаённой мысли памятника. Это отнюдь не значит, что предложенная трактовка (Дю дэ цзина» не оставляет ниш для последующих исследователей. Уверен, что в ближайших столетиях появятся учёные, которые предложат своё видение некоторых основных понятий и концепций, и их перевод будет созвучен эпохе, ибо проблемы, поднимаемые в тексте, общецивилизационны. В этом и состоит прелесть «Дао дэ цзина», ибо его недосказанность оставляет поле для бесконечного исследования. Но эта работа несомненно использует опыт всей предыдущей комментаторской литературы.

Не претендуя на абсолютную академичность и детальный анализ всех смысловых, исторических и семантических нюансов текста, А.А.Маслов поставил своей задачей ознакомить широкого читателя с первичными слоями памятника в «контексте духовной и мистической традиции Китая», и я думаю, что он успешно справился с поставленной задачей.

Об этом свидетельствует уже сама организация материала: вступительная статья вводит читателя в духовную атмосферу Китая VI–III вв. до н. э., как бы готовя его к восприятию текста; комментарии яркого философа и мистика Ван Би (III в.) позволяют взглянуть на «Дао дэ цзин» глазами китайских последователей тайной традиции; краткие комментарии переводчика, сопровождающие каждый параграф трактата, помогают уяснить основной его замысел. Кстати, именно по такой традиционной схеме готовят свои издания и китайские исследователи текста — именно комментарий должен раскрыть суть сказанного, и в Китае всегда уделяли большое внимание этому особому виду интеллектуальной деятельности.

Поскольку «Дао дэ цзин» оказал заметное воздействие на политическую культуру Китая, а через неё опосредовано и на политическую культуру стран всего конфуцианского культурного региона (Япония и «четыре малых дракона»), хотелось бы обратить внимание читателя на одну особенность лаоистов — ранних даосских философов, близких по духу к учению, издлжснному JIao-цзы. Несмотря на порой полярные расхождения с конфуцианцами в понимании ценностных ориентиров личности и её роли в общественном устройстве, существовало нечто, что сближало обе школы: судьба этноса зависит от степени стабильности общества. Стабильность же возможна лишь в том государстве, где народ верит вышестоящим. Показательно, что как тс, так и другие использовали общий термин «синь» — «вера, доверие». «Там, где недостаточно веры («синь»), появляется безверие» («Дао дэ цзин» § 17). Весьма характерно, что Чжо Шэнчунь, один из многочисленных современных переводчиков «Дао дэ цзина» в Китае, трактует это же суждение чисто традиционно: «Там, где недостаточно веры («синь»), народ перестаёт верить правителю».

Не о том ли учил и Конфуций: «Если народ перестаёт верить («синь»), то государству не устоять» («Лунь юй» 12.7.).

Уверен, что это издание, показывающее всю многогранность раннего даосизма, позволит полнее и глубже осознать духовные истоки дальневосточной традиции.

А.А. Маслов

СТРАННИК ВЕЧНОСТИ

Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну.

У меня сердце невежды — столь замутнено!

Не хотел ли каждый из нас хотя бы раз в жизни взглянуть в некое магическое зеркало, которое отразило бы как все красоты нашей души, так и всю её низменность? Естественно так, чтобы положительные стороны были отмечены другими людьми, а о тёмных сторонах нашей души никто не узнал, то есть общение с «зеркалом» получилось бы сокровенно-интимным, доступным лишь одной личности. Но какое же зеркало способно отразить всю глубину той традиции, на которой стоит каждый из нас (то, что эта глубина существует, мы благодаря самолюбию Допускаем априорно)? Ответ напрашивается сам собой — это прежде всего литература, философия, практически все виды искусства. Но кто осмелится утверждать, что в своих философских построениях мы действительно рисуем самих себя, а не вымышленный и весьма приятный нам идеал? Это вопрос вопросов — насколько адекватно мы можем понять самих себя и осознать тип той цивилизации, которую столь долго создавали.