Читаем без скачивания Небьющееся сердце - Кира Ли

Кира Ли

Небьющееся сердце

Иногда небеса выручают нас. Освещают дорогу во тьме, подсказывают верный путь и лечат душу простотой, безмолвием и отсутствием приказов.

Лин любил свое королевство. Кропотливо готовился изо дня в день стать его главой, заменив собственного отца. Его привлекали позолоченные коридоры, большие холлы с гулким эхом, презентабельный вид замка и бесценные знания о том, как управлять не только своей жизнью.

И каждый день он понимал, как не готов. Лину хватало ума, сил и терпения, но не доставало истинного желания. Оно было, но слишком маленькое, крохотное. Вечные вопросы, речи Короля и Королевы о том, что делать важно и почему не существует того, что делать не важно, их указы и головокружительные детали. Обязательства душили его с пробуждением, а неудачи ломали кости перед сном.

Безусловно, легко быть не должно, но Лин ощущал, как на него давит все вокруг, только солнце поглощает тьму на земле. С возвращением же Луны, которая никогда не бросала в одиночестве принца — жизнь скидывала оковы.

И Лин любил ее. Девушку с небес. Она его не просто привлекала — она была для него совершенно всем в этом мире. Самим миром.

Словно придя на зов одной серебряной ночью, она покинула пустое небо и Луну, явив собой не яркую далекую звезду, а девушку из плоти и крови. Ее улыбки освещали мрачное сознание Лина, а глаза, будто бы лазурное небо в самый прекрасный день, выхватывали из громадных волн тревоги парня, а молчание заставляло дышать. Чудесная, с идеальной чистой кожей, белоснежными волосами, что никогда не смели меняться: всегда прямые и завязанные маленькими прядками в хвостик за спиной, ниспадающий до поясницы. Изящество рук уносило Лина в полет, а грация походки оживляла из могилы.

Она никогда не говорила. Не умела, ведь та была не обычной девушкой. Она была звездой. Не знала слов и не нуждалась в них. Не понимала грубости и не встречала ее ни разу. Все же Лин понимал ее.

Глаза умело отвечали, а улыбки говорили больше, чем какие-то не были звуки. Лин рассказывал ей о многом, пока та охотно слушала и понимала речь парня. Он поведал ей о путешествиях, непроходимых зимах и влажных джунглях, соседних королевствах, их прелестях и недостатках. Пересказывал любимые книги — не все являли собой нечто увлекательное для внеземной девушки, посему Лин открывал для себя небольшие истории не про управление королевствами, боевые искусства или значения заумных слов, а про мечты с крыльями, что порхали словно бабочки, и желания совсем недостижимые.

А она слушала забвенно. Радостно и с нетерпением. Так хотела узнать конец очередной истории, но Лин держал паузу, знал, как лучше преподнести финальные слова и как сделать из искусства еще большее искусство.

Она никогда не пела. Просто не умела, не знала, что это такое, и не видела прекрасного в сочетании звуков. Но пел Лин. Он навевал ей свои знакомые мотивы, забытые, отложенные в дальний угол, с надеждой когда-то вспомнить то, что учил давным давно в детстве. Ему хотелось большего и он вспоминал вместе с лучами солнца старые песенки, играл на фортепиано, желая передать ей ночью все чувства музыки. Он пел и она покачивала головой в ритм, преподносила мягко, нежно, как облака плывут по небу, фарфоровые пальчики к бледным губам, когда звучание захватывало дух.

Голос Лина — не громкий, а приятный на слух и приглушенный — наполнял низовья пустой поляны. Далеко покоился его замок с безразличием к Лину, его сказкам и песням. Лишь Луне, девушке, что спустилась с небес, и одинокому высокому дереву были понятны не слова, а чувства.

Лин приходил всегда на одно и то же место — дальше чуть от деревца и намного дальше от своего дома. Не хотел беспокоить растение — высокое и статное. Свой замок же Лин не мог беспокоить — там происходили вещи, которые наполняли сооружение вечными проблемами. Лин должен был быть спасением.

Она никогда не танцевала. Не умела двигаться слишком быстро, не умела кружиться — теряла равновесие, не умела создавать телом искусство в движении. Это ей и не было необходимо. Ровная осанка, строгие руки и кукольная голова и без того представляли собой ценную скульптуру. Но и Лин не танцевал. Конечно, умел, однако вот не желал, чтобы девушка спокойно сидела, пока тот показывал ей мелочи танца. Он просто хотел быть рядом — в тишине и безопасности.

Звуков порой вовсе не существовало. Ветер ни разу их не тревожил, светлячки изредка — когда ночь столь сгущалась, что Луна не справлялась. Они лежали на приятной траве изумрудного цвета, касаясь кожей кончиков травинок и смотрели друг на друга. Он взлеталв ее небесных глазах, а она гуляла по его карим глазам, наполненными нежностью. В редкие моменты она сплетала их руки в единое целое — Лин женикогда не позволял себе первым сделать это, пускайжелал более глотка воздуха. Кожа девушки: бархатная, гладкая и словно не настоящая. Трудно было поверить в ее реальность. И казалось, только тронь ее, она рассыпется — превратиться в несбыточные мечты Лина, оставит после пепел, который наконец унесет ветер.

Но когда его за руку бралаона, то никуда не исчезала. Не менялось ничего вокруг, но внутри Лина каждый раз возникали новые краски. Он ощущалтакие же чувства, какой была эта девушка — внеземные.

— Знаешь, я в детствевсегда тянулся, словно деревцо к солнышку, к необычным историям. К книгам, на первый взгляд ничем не отличающимся, ностоило прочесть страницу, как прямо на них возникали краски.

Она приподняла светлые ровные бровки и удивленно склонила голову влево, ожидая пояснения. Совсем как птичка.

— Мне не нравились научные книги с невероятно мелкими буквами и иногда даже читал с лупой их, представляешь? — Лин усмехнулся чуть громче, а она шире улыбнулась, не в силах ощутить свой смех и показать его. — Серые, скучные правила, как жить, как управлять своей жизнью, а также чужими, как заставлять, принуждать, щадить, прощать и обвинять. Законы природы, всеобщие знания, написанные сложными словами — ячитал все, понимал каждую строчку и наизусть знал целые тома. Но когда брал в руки нечто из другого измерения, я в действительно понимал, насколько моя душа плачет без этих историй. Я помнюодну — самую любимую. Мне было, наверное, шесть. Не смогу вспомнить все до единого слова, однако вот помню, там была девушка… —