Читаем без скачивания Фанфик Everything I am - Фанфикс.ру

Serpensortia

Фанфик Everything I am

Шапка фанфика

Пейринг: Гарри Поттер/Северус Снейп

Рейтинг: NC-17

Жанр: Romance

Размер: Макси

Статус: Закончен

События:

Саммари: Шестой курс. Угроза жизни, ставшая почти обыденностью, первая любовь, принесшая разочарование, знание, что живешь только ради того, чтобы стать убийцей. И безумный май, который изменит всё.

Файл скачан с сайта Фанфикс.ру - www.fanfics.ru

Глава 1. Отношения.

I need to know the way you feel,

I’ll give you everything I am

And everything I want to be

I’ve put it in your hands…

«The Color of the night»

— Подожди! — я делаю тщетную попытку удержать его. Как всегда, зря. Симус раздраженно дергает плечом, стряхивая мою руку.

— Черт, Гарри, ну я же попросил — потом, мне некогда, — в сердцах произносит он. А потом почти убегает, не обернувшись.

Вот так каждый раз. Как только я предпринимаю попытку прояснить природу наших отношений, Финниган напускает на себя донельзя озабоченный вид и под любым благовидным предлогом сматывается в неизвестном направлении с максимальной скоростью. И избегает меня потом несколько недель. Можно быть уверенным, что и сегодня, и завтра он будет приходить в комнату только к отбою, раздеваться, стоя ко мне спиной, и запрыгивать в постель, на ходу задергивая за собой полог. Не оборачиваясь.

Как будто я не знаю, как именно он выглядит, когда обнажен.

Как будто я сожгу его взглядом.

Как будто между нами никогда ничего не было.

Так будет продолжаться две или три недели, а потом он как ни в чем не бывало подойдет ко мне в пустынном послеобеденном коридоре и выдохнет прямо в ухо, не тратя времени на приветствия:

— Ты хочешь, Поттер? — в его устах моя фамилия звучит почти непристойно.

Как ругательство. Как пароль.

И мы судорожно будем искать пустой класс или проверять, пуста ли наша общая спальня. И вновь сделаем то, что Симус называет «взаимной мастурбацией», а я — я не знаю, как я это называю. Всякий раз, когда мне хочется подобрать слово, я пытаюсь вызвать Симуса на откровенность.

Всякий раз он называет меня в ответ «Гарри», показывая, что мы лишь друзья и не более того, и мы ссоримся — если можно назвать ссорами эти затяжные периоды молчания.

Я смотрю в конец коридора, где скрылся Симус, и чувствую себя до смерти уставшим. По-моему, мне уже надоело. И всё-таки я не знаю, как положить этому предел.

* * *

Кажется, я умудрился простудиться на вчерашней тренировке. В горле саднит, а вдоль позвоночника, заставляя ежиться, то и дело волнами пробегает озноб. Вчера был не лучший день для полетов, ветрено и вьюжно. Однако Джинни гоняла нас почти до темноты. Хорошо хоть, что в феврале еще рано темнеет. Вчера я не замечал, что заболеваю, а сегодня еле пересидел занятия.

Нужно спуститься в госпиталь к мадам Помфри и принять необходимое количество зелий от простуды, но то ли от поднимающейся температуры, то ли от усталости мне лень двигаться с места. Я сижу в опустевшем классе по Трансфигурации и тупо смотрю в стену прямо перед собой. В моих ушах еще звучат последние слова Финнигана. А в голове, перебивая друг друга, вертятся картинки-воспоминания недавнего прошлого.

…Помню, никто не воспринял всерьез, когда Анжелина решила, что капитаном команды после нее должна стать самая младшая из Уизли. Но Энжи всегда отличалась настойчивостью — и мы проголосовали «за». Лично я поднял руку с чувством скрытого облегчения: по крайней мере, это избавило меня от жребия стать капитаном Гриффиндорской сборной. Я радовался самому факту восстановления в команде, тому, что вновь ловец — и трибуны стонут, кто от восторга, кто от разочарования, когда моя ладонь сжимает сопротивляющийся шарик снитча. Мы уже выиграли первый матч в этом учебном году, ребята были просто на седьмом небе от счастья, в гостиной после матчей нас носили на руках и пели шутливые пеаны.

А предводительствовать… Мне и в жизни хватает ответственности. После того, как угасла деятельность «Отряда Дамблдора» — теперь вся школа изучает боевую магию открыто, так что необходимость в тайне отпала — я веду жизнь рядового студента. Самого что ни на есть рядового… если не считать шрама на лбу.

И того, что меня не интересуют девушки.

Первой «интересный» факт заметила, разумеется, Гермиона.

Это произошло пару месяцев назад. Мы сидели в библиотеке, готовясь к очередному занятию, и она попросила принести ей какую-то нужную, но забытую на полке книгу. Я принес, положил толстый том на край стола и машинально отвел прядь гермиониных волос, упавшую ей на лицо, когда она кивнула в знак благодарности. Отвел и отвел; сел на свое место и углубился в расчет какой-то формулы для очередного снейповского зелья, заданного на самостоятельное изучение с проверкой на следующем занятии.

Нельзя, конечно, сказать, чтобы я стал много лучше понимать в зельях, однако откровенных ляпов уже не делаю. То ли выработался иммунитет на снейповское презрение, то ли он просто уделяет теперь моей особе меньше внимания. Как-никак он согласился взять меня в класс — уж не знаю, какими посулами его убедил это сделать Дамблдор, но факт, что называется, налицо. Теперь Снейп редко обращает на меня внимание во время урока. А потому мои дела по части приготовления зелий пошли на лад.

Гермиона заправила волосы за ухо и пробормотала что-то вроде «спасибо». Я ответил ей таким же нечленораздельным «пожалуйста». Минуту спустя она встала и решительно произнесла — вполголоса, чтобы не привлекать внимания мадам Пинс:

— Гарри, давай пойдем погуляем.

Я опешил и уставился на нее в крайнем недоумении:

— Гермиона, ты что — перезанималась? Быть такого не может!

— Пойдем, Гарри, — отозвалась она, не обращая внимания на мой тон, — я хочу спросить тебя кое о чем.

Мы молча сдали книги и вышли из библиотеки.

— Куда теперь? — полюбопытствовал я, — в гостиную?

— На улицу, — сосредоточенно ответила Гермиона. На лице у нее читалась крайняя озабоченность.

На улицу так на улицу — зимний день уже угасал, однако часа полтора светлого времени в запасе у нас еще было. Мы оделись и направились к недавно замерзшему пруду, в котором на дне спал огромный кальмар.

Гермиона шла молча, но я не заводил разговора первым. Сколько раз мы с Роном нарывались на раздраженное «не мешай мне думать», трудно сосчитать, так что я помалкивал.

Наконец Гермиона решительно повернулась ко мне и тронула за рукав, приглашая остановиться. Она, видимо, уже заготовила начальную фразу, однако стоило нам встретиться глазами, как она смутилась и потупилась.

Это мне совсем не понравилось.

— Гермиона, — начал я осторожно, — у тебя какие-нибудь неприятности? Что-нибудь произошло?

Она отчаянно потрясла головой. Я заметил, что щеки у нее пунцовые, и вряд ли дело в морозе — на нас были зимние мантии с меховыми воротниками и теплые шапки, а прогулка длилась не так долго. Гермиона не могла еще замерзнуть. У меня зародилось смутное и очень нехорошее предчувствие. Я торопливо загнал его обратно туда, откуда оно вылезло. Не может она догадываться об этом, твердил я себе, переминаясь как дурак с ноги на ногу и созерцая гермионину чёлку и заалевшую мочку уха. Наконец она справилась с собой.

— Гарри, — проговорила она негромко, полузакрыв глаза, — ты знаешь, что я твой друг. Так же, как Рон. Ведь так? Скажи?

— Да, — ответил я осторожно, еще не понимая, куда, собственно, она клонит.

— Тогда, Гарри, пожалуйста, скажи правду.

Ах, как я не люблю, когда меня призывают быть правдивым. Так и тянет поступить наоборот. Ну да ладно, подумал я, еще не представляя себе, что именно мне предстоит сказать.

— Гермиона, ты бы лучше объяснила, что случилось — или спросила то, что хочешь спросить, — предложил я, слегка улыбнувшись. Она помялась несколько секунд, а потом проговорила, с трудом подбирая слова:

— Гарри… это, наверное, не моё дело, и ты вправе так и сказать мне… Только пожалуйста, пожалуйста, не сердись на меня… Ну, словом: Гарри, мне кажется, тебя не интересуют девушки?

Если я и опасался чего-нибудь в подобном роде, я все равно оказался неподготовлен. Я стоял, не в силах выдавить ни звука, и только моргал на Гермиону из-за стекол очков, которые машинально поправлял и поправлял на переносице. Гермиона стояла тоже ужасно смущенная и теребила разноцветные кисти своего красно-жёлтого шарфа. Я не сразу обрел дар речи: