Читаем без скачивания Разрушь меня - Тахера Мафи

Тахера Мафи

Разрушь меня

Разрушь меня — 1

В осеннем лесу расходились пути,

Я тем, что нехоженей, выбрал идти,

И это решило все остальное.

Роберт Фрост «Невыбранная дорога»

Для моих родителей и мужа, потому что, когда я сказала, что хочу прикоснуться к Луне, вы взяли меня за руку, были рядом со мной, и научили меня летать.

Глава 1

Я нахожусь взаперти двести шестьдесят четыре дня.

У меня нет ничего, кроме записной книжки, сломанной ручки и чисел в моей голове, чтобы составить мне компанию. Одно окно. Четыре стены. Сто сорок четыре квадратных метра пространства. Двадцать шесть букв алфавита, не произнесенных мной за двести шестьдесят четыре дня изоляции.

Шесть тысяч триста тридцать шесть часов прошло с тех пор, как я дотрагивалась до другого человека.

— У тебя будет сокамерник сосед, — сказали они.

— Мы надеемся, что вы сгниете и обратитесь в прах. За хорошее поведение, — сказали они мне.

— Еще один сумасшедший вроде тебя. Больше никакого одиночества, — сказали они.

Они — это приспешники Восстановления. Инициатива, которая должна была помочь нашему умирающему обществу. Эти люди выкрали меня из родительского дома и закрыли в сумасшедшем доме за то, что мне неподконтрольно. Никого не волнует, что я не знала, на что способна. Не знала, что делала.

Я понятия не имею, где нахожусь.

Единственное, что мне известно, — это то, что меня перевозили в белом грузовике, который добирался сюда шесть часов и тридцать семь минут. Я знаю, что была прикована наручниками к своему сидению. Я знаю, что была привязана к своему стулу. Я знаю, что не попрощалась с родителями. Я знаю, что не плакала, когда меня забирали.

Я знаю, что небо падает постоянно.

Солнце падает в океан, и брызги окрашивают мир за моим окном в коричневый, красный, желтый и оранжевый цвета. Миллионы листьев на сотне веток окунаются в ветер, трепещут от лживого обещания полета. Порыв ветра ловит ссохшиеся крылья, только чтобы утащить вниз; забытые, они будут растоптаны солдатами, расположившимися чуть ниже.

Теперь не так много деревьев, как было раньше; так говорят ученые. Они говорят, что наш мир когда-то был зеленым. Наши облака — когда-то белыми. Наше солнце раньше всегда светило.

Но у меня остались очень слабые воспоминания о том мире. Я многого не помню о прошлом.

Единственная жизнь, которую я знаю, — та, что мне дали. Отголоски того, что было.

Я касаюсь ладонью стекла и чувствую, как холод сжимает руку в привычных объятиях.

Мы не одни, где-то мы есть, а где-то нас нет.

Я беру почти бесполезную ручку, в которой осталось очень мало чернил, и смотрю на нее.

Я научилась записывать каждый день. Передумала. Отказалась заставить себя что-то писать.

Наличие сокамерника, может быть, и хорошо. Беседа с реальным человеком может все упростить.

Я пытаюсь говорить, проговаривать губами знакомые мне слова, незнакомые моему рту. Я практикуюсь целый день.

Я удивлена, что ещё помню, как говорить.

Я комкаю блокнот в шар и засовываю в стену. Я сажусь на матрас и заставляю себя заснуть. Я жду. Я качаюсь взад и вперёд и жду.

Я жду слишком долго, а потом засыпаю.

Мои глаза открываются, и я вижу два глаза, две губы, два уха и две брови.

Я подавляю крик охватившего меня ужаса.

— Ты… м-м-м-м...

— Ага, а ты девочка.

Он выгибает бровь. Отдаляется от моего лица.

Он смеется, но без улыбки, и я готова рыдать, глаза наполняются отчаянием, страхом, я бросаюсь к двери и пытаюсь открыть ее, столько раз, что сбиваюсь со счета. Они заперли меня с мальчиком. Мальчик.

Боже мой.

Они пытаются меня убить.

Они сделали это нарочно.

Они издеваются надо мной, издеваются, хотят, чтобы я не спала всю ночь, никогда не спала. Его рукава подкручены под локоть. В его брови не хватает кольца, должно быть, его конфисковали. Темные синие глаза, темно-коричневые волосы, острый подбородок и сильно худое лицо. Великолепный. Невероятно опасно. Устрашающе. Ужасно.

Он смеется, и я падаю с кровати и забиваюсь в угол.

Он оценивает размеры небольшой подушки на второй койке, которую они принесли сюда сегодня утром, с ужасным матрасом и одеялом, слишком маленьким, чтобы его укрыть. Он смотрит на мою постель. Смотрит на свою постель. Толкает их вместе одной рукой. Использует ноги, чтобы подтолкнуть две металлических рамы в его сторону комнаты. Растягивается между двумя матрасами и засовывает подушку под шею. Меня начинает трясти.

Я прикусываю губу и пытаюсь спрятаться в темном углу.

Он украл мою кровать, одеяло, подушку.

У меня нет ничего, кроме пола.

И не будет ничего, кроме пола.

Я никогда не буду сопротивляться, потому что окаменела, парализована, и это попахивает паранойей.

— Так ты... это?.. Сумасшедшая? Вот почему ты здесь?

Я не сумасшедшая.

Он опирается на локоть, чтобы увидеть мое лицо. Снова смеется.

— Я не собираюсь делать тебе больно.

Я хочу ему поверить. Я не верю ему.

— Как тебя зовут? - спрашивает он.

Не твоё дело. Как тебя зовут?

Я слышу его раздраженный вздох. Я слышу, как он ворочается на кровати, которая когдато была моей. Я не сплю всю оставшуюся ночь. Я подогнула колени и, положив на них подбородок, плотно обхватила себя руками, так что нас разделяют лишь мои каштановые волосы.

Я не усну.

Я не могу уснуть.

Я не могу услышать эти крики снова.

Глава 2

Пахнет дождем и утром.

В комнате тяжелый запах мокрых камней, вспаханной почвы, сырого воздуха и земли. Я делаю вдох и, прокравшись к окну, касаюсь носом холодной поверхности. Чувствую свое дыхание туманом на стекле. Закрываю глаза и слышу мягкую дробь, бегущую по ветру. Капли дождя - мое единственное напоминание того, что у облаков есть пульс. И у меня тоже.

Я часто думаю о каплях дождя.

Думаю о том, как они падают, спотыкаясь о собственные ноги, ломая их и забывая свои парашюты, как они падают прямо с неба в неизвестность. Это как будто кто-то вытрусил над землей карман, и кажется все равно, куда упадет содержимое, кажется, что никому нет дела до того, что капли разбиваются, когда падают на землю, разбиваются, когда падают на пол, и люди проклинают день, когда капли постучали в их дверь.

Я капля.

Мои родители стряхнули меня и оставили испаряться на бетонной плите.

Окно подсказывает мне, что мы недалеко от гор и близко к воде, но в эти дни всё близко к воде. Я просто не знаю, на какой мы стороне. Что снаружи. Я щурюсь в свете раннего утра. Кто-то взял солнце и снова прибил его к небу, но каждый день оно опускается ниже, чем днем ранее. Это как небрежные родители, которые знают вас только наполовину. Солнце не видит, как его отсутствие меняет людей. Какие мы разные в темноте.