Читаем без скачивания Чемпионат - Андрей Ваон

Андрей Ваон

ЧЕМПИОНАТ

Ноги после игры гудели. Бобров стаскивал щитки, попутно отмечая, что сегодня обошлось без крови. Сознание утомлённо вновь и вновь возвращалось к проигранному матчу. «Откуда во мне это вечное перемывание костей себе и оправдывание перед ребятами?» — Бобров поёжился от прохладной струи воздуха из открытой двери. «Проиграл — и забыл. Удел профессионала, всего и делов…» Но он никак не мог отбросить липкие мысли о том, как не сделал пас, как дал не тот угол при ударе со злополучного штрафного. «Бросить бы этот футбол к чертям!»

«Московия» проиграла свой десятый матч в первом после возвращения сезоне ПреЧемпионата. Сезон не складывался, и казалось неизбежным, что погонят их после вылета обратно в «подвалы» из команды. Бобров устало оглядел московитов. Клаксон и Рубен возбуждённо предвкушали поход на Полигон. Алмаз набирал на кисти программу восстановления мышц — он был один из пяти люденов в команде. Из-за их дорогущих контрактов бюджет команды трещал по швам. Плохое настроение от созерцания партнёров ещё больше наполнилось тусклыми тонами. Единственный, кто вызывал в Боброве хоть какую-то симпатию, был Рома Васильев. Его голова ещё была не полностью затуманена жаждой наживы. Он был по-юношески азартен и бился искренне. Бился… Только вот и жестокость у него тоже была искренней. Арены Древнего Рима с его кровью и песком всё чаще всплывали в голове Боброва при выходе на нынешние стадионы. А Рома Васильев как будто облачался не в пралапсановые щитки, а надевал бронзовый шлем и латы. «Только меча не хватает», — глядел Бобров на полуголого атлета Рому.

Сам Бобров был отмирающим представителем естественников. И только мозг, не отравленный «витаминами» и изобретавший «кружева» искуснее, чем люденовские компьютеры, спасал его заканчивающуюся карьеру. А вот стареющий (его неполные «естественные» 40 лет были вполне себе «старостью» в сравнении с наполовину и целиком искусственными партнёрами) организм всё тяжелее вписывался в рамки стремительно меняющегося футбола. Да и сама «Московия», ещё десять лет назад бывшая на вершине мирового Чемпионата со своим ажурным футболом, стала такой же архаикой. Сегодня секстет защитников был бит превосходящими силами противника, несмотря на пятёрку люденов. Что было в них толку, если «Острейх» со своей гром-защитой затоптал и смял все зачатки комбинаций старомодного футбола «Московии». Бобров выводил несколько раз в прорыв умными пасами Васильева, но его телохранители во главе с Алмазом из раза в раз были биты немецкими головорезами. Если бы это был сам Бобров, он уже не то чтобы играть, ходить вряд ли смог. «А этот ничего, подлатает сейчас себя и будет, как новенький».

— Юрец, хватит думать, дым пойдёт, — забурлил Рома своим басом. — Давай, собирайся быстрее, пойдём в ресторации посидим.

— Да, отметим «десятку», — мрачно ответил Бобров. Кряхтя, встал и поплёлся в душ.

В ресторане они заказали еды, и через пять минут стол материализовал их заказ. Бобров устало посмотрел на «правильные» яства и, не спеша, принялся наматывать «пасту из твёрдых сортов ГМпшеницы». «Их там и есть приучают с детства эту дрянь. Не дай Бог, поджаренный кусочек мяса! Это же вредно!» — подумал Бобров, глядя на уплетающего с неподдельным удовольствием «полезную» еду Ромку. Разница в двадцать лет тяжёлым грузом ложилась на их общение — Бобров чувствовал себя старым и чужим, хотя он единственный из команды родился и вырос в Москве. «В Москве… — кривая усмешка скомкала его лицо, — двадцать лет назад это место тоже называлось Москва».

Ему исполнилось десять лет, когда второго декабря две тысячи десятого года Россия была выбрана страной, в которой должен проводиться Чемпионат Мира по футболу две тысячи восемнадцатого года. Сколько знакового было для Боброва теперь в том событии! Мрачного и трагичного. И день рождения он не любил именно поэтому. Слова «Россия», «государство» — с тех пор потеряли своё значение и смысл, а сам футбол имел мало общего с тем спортом, что захватывал умы миллионов во времена его детства.

Футбол стал основой его жизни волей обстоятельств, когда он хилым юнцом ещё не мог противостоять напору мировой круговерти. Родители, стараясь всесторонне развивать отпрыска, отдали его в футбольную школу лишь для физического развития до поры. Они старались вытаскивать ребёнка из гнилой среды двора и школы всеми силами. В те годы уже и в школы «с уклоном» стали проникать ростки разложения и гниения общества.

Весной восемнадцатого года он заканчивал первый курс Технического Университета (к этому году все дышавшие на ладан технические ВУЗы собрали в один пучок на базе стародавнего инженерно-физического института), попутно играя за университетскую сборную в рамках студенческого чемпионата.

Футбольный дар парня бурно развивался в детской футбольной школе «Красногвардеец», и, когда ему было лет тринадцать, его заприметили тогдашние московские гранды «Спартак» и ЦСКА, но родители видели будущее своего сына в несколько ином свете. Да и сам Юра не рвался в звёзды стадионов и телеэкранов, получая удовольствие от игры и за «Красногвардеец». Его таланты не ограничивались спортивными и физкультурными рамками, поэтому вплоть до поступления в Университет он легко совмещал учёбу и футбол. Деградирующие общество с трудом принимало одарённого подростка в свои ряды, поэтому друзей (точнее, приятелей) у него было, раз два и обчёлся, а подруги отваливались шелухой, когда он не скрывал своей неприязни к их банальности и пошлости.

Позитивный и открытый от природы, он всё больше разочаровывался в окружающем мире, закрывая свою чуткую душу от большинства людей, с которыми сталкивался. Но самое большое разочарование приносила некогда любимая его игра. Футбол даже на институтском уровне превращался в регулярные побоища с подленькими приёмчиками и отнюдь не благородными поступками. С его «футбольным образованием», Юра был сразу отобран в не очень стройные ряды сборной Университета. Он быстро стал лидером в команде, которую потащил наверх турнирной таблицы. А селекционеры профессиональных команд продолжали «держать на карандаше» студента, лелея надежду, что он «образумится» и перестанет гробить свой талант на ухабах студенческой Лиги.

Пресный вечер сбрызнулся дождём. Бобров, попрощавшись с Ромой, поймал мобайль (собственный не заимел то ли в силу лени, то ли в силу предубеждений) и полетел домой. С тех пор, как ушла Лера, он с тоской представлял возвращение в квартиру, полную одиночества. Но полигоны, виртуальные и обычные клубы привлекали его ещё меньше. Тем более, дома был геоноут. «Да и Ганжа, может, объявится».

Юра давно переделал свою хаусовую квартиру, избавив себя от дурацких криков и хлопков в ладоши, без которых ни света тебе, ни воды. Бобров всё переделал под привычные ему выключатели, которые не ломались, и среди соседей он давно прослыл «электромехаником». Четыре небольших комнаты были увешаны фотографиями. Идиллические картины небесно-голубых озёр, белоснежных гор, изумрудных рек и низвергающихся водопадов перемежались с катастрофическими изображениями наводнений и землетрясений, взрывов бомб и беснующихся пожаров. Внутренние стремления и противоречия находили зыбкое отражение в обрамлении квартиры.

Бобров включил геоноут и, растянувшись в кресле, погрузился в виртуальное путешествие. В жизни он не раз побывал в разных уголках земного шара и повидал укромные закоулки планеты. Но последние двадцать лет чудесные пейзажи обезображивались мутными дымными завесами, старинные города зарастали грязью и похабщиной, реки, горы и озёра теряли свою первозданность в кривых человеческих руках. А в Юре с детства жила страсть к географии, его героями были не футболисты, а Амундсен и Скотт, Миклухо-Маклай и Пржевальский. Он погружался в мир открытий новых земель вместе с путешественниками и непременно желал побывать тех краях, которые бороздили герои книг. Но реальность разочаровывала и вбивала гвозди в розовые мечты, теплеющие в нём с юношества. Он опаздывал: Камчатка ощетинилась вышками и заборами заповедных зон не для простых смертных; Байкал был окружён нефтяными трубами и горами мусора; в Новой Зеландии активно таяли ледники, и непрерывные сели раскатывали в плоские блины красочные прежде ландшафты; но самое горькое впечатление у него осталось от посещения Антарктиды — пепел нефтяных пожаров, зола взорвавшихся вулканов, грязь серных выхлопов стягивалась сюда изменившейся циркуляцией, покрывая девственную белизну чернеющими язвами…

Геоноут давал Юре те впечатления, краски и эмоции, коих он был лишён в реальной среде. Объёмные картинки были кристально чисты и натуралистичны. Юра погрузился в виртуальный мир безоговорочно и глубоко. Когда через два с лишним часа ему сдавило грудь от глубины Большого Каньона, который разверзся прямо перед ним, звонок в дверь вырвал его из «путешествия» требовательной трелью. «Ганжа!» — догадался Юра.