Читаем без скачивания Волшебный приборчик - Сергей Боровский

Сергей Боровский

Волшебный приборчик

Торец пятиэтажной «хрущевки», обращённый к улице, был украшен вместо окон огромным, во всю стену плакатом. Владимир Ильич, изображённый на нём в своей фирменной кепке, пальто и галстуке в белый горошек, взирал на меня свысока, и лёгкая укоризна сквозила в его взгляде. Для этого, надо сказать, у него имелись все основания: за пятнадцать минут до одиннадцати часов утра я, комсомолец и староста группы, не находился бок о бок с товарищами в аудитории, постигая азы марксистско-ленинской философии, а банально стоял в очереди перед дверями винно-водочного магазина и ждал открытия заведения[1].

Чувство стыда перед Ильичом захлёстывало меня, но другого выхода я не видел и надеялся, что вождь отнесётся с пониманием к ситуации. Сегодня, тридцать первого декабря, если и был шанс запастись выпивкой на Новый Год, то только с утра, а появляться в магазине после занятий можно будет лишь с одной целью — поиграть там в футбол. Блюсти абсолютно трезвый образ жизни мы к тому времени ещё не научились, несмотря на все усилия Партии и Правительства.

В числе прочих граждан, принимавших участие в осаде заведения, со мной томились пятеро однокурсников, преимущественно спортивного телосложения. Их выбор в качестве моих попутчиков был не случаен. По сути дела мы являлись официальной делегацией факультета, готовой любыми средствами отстоять своё право на шампанское и водку, даже если для этого потребуется вступить в неравный бой с посланниками других цивилизаций. Каждый из нас держал в руках по две обширных сумки, а мой кошелек вмещал сразу несколько десятков стипендий.

Ровно в одиннадцать часов отворилась дверь, и толпа, словно по залпу «Авроры», хлынула в помещение, сметая на своем пути и сторожа, отодвинувшего засов, и грузчиков, не успевших скрыться в подсобке, и зазевавшуюся продавщицу. К счастью, взятие магазина получилось более скоротечным, чем штурм Зимнего, и оттого менее кровопролитным. Вшестером мы навалились на прилавок, оттесняя конкурентов, и уже через несколько минут вырвались на свободу без единой потери в живой силе и технике.

Следующей нашей боевой задачей стало пронести товар на территорию врага, то есть в общежитие, но и с ней мы справились играючи. Пока двое из нас отвлекали вахтёршу бабу Клаву разговорами об её героической молодости, четверо других пронесли сумки и распределили товар по комнатам заказчиков. Далее драгоценные бутылки были надежно укрыты от посторонних глаз: в куче грязных носков под шифоньером, в тубусах или в холодильнике, среди многочисленных пакетов с вермишелью.

По завершении всех этих хлопот часы показали двенадцать. Не ночи, к слову сказать. Это означало, что я ещё успею на парочку лекций, а также, что более важно, краешком глаза взгляну на расписание экзаменов, которое грозился вывесить деканат.

Так я и поступил. Полтора часа подремал на «сопромате», давая организму отдохнуть перед ночными бдениями, получил в зачётку последний необходимый автограф от «англичанки» и в компании других любопытствующих очутился перед доской объявлений деканата. Слово своё они сдержали — там уже висел лист ватмана с необходимой информацией. Я быстро нашёл свою группу и вонзил палец в первое перекрестие. У меня получилось следующее: четвёртое января, математика.

— Какая же ты сволочь после этого, Дедушка Мороз! — сказал я вслух.

Экзамен четвёртого января — это уже само по себе свинство и садизм, а тут ещё эта математика…

Не далее, как вчера, у меня состоялся с преподавателем данной дисциплины серьёзный мужской разговор, и каждое его слово до сих пор звенело в моих ушах.

— Трудно вам на экзамене придётся, молодой человек, — сказал он для затравки.

— Это почему же? — очень натурально удивился я, и он охотно пояснил:

— Ходили вы на мои лекции, прямо скажем, нерегулярно. Мне даже вашего лица запомнить не удалось. При этом говорят, вы — староста?

Бил он профессионально, в самую точку. Я попытался в ответ «включить дурака».

— Как же так? Я ходил! Это многие могут подтвердить! А то, что вы меня не замечали, так я все время сидел за колонной!

Он отрицательно помотал головой.

— Не получается.

— Что не получается? — не понял я.

— У меня «за колонной» уже человек сорок набралось. Там столько не поместится. Если не верите, можем провести научный эксперимент.

Он победоносно посмотрел на меня, но сдаваться при первых же трудностях — не мой принцип.

— Они врут! — воскликнул я, стремясь тем самым убить сразу двух зайцев: намекнуть на собственную честность и подсказать старшему товарищу, где в его подсчётах кроется ошибка.

Однако «математик» не повёлся.

— Возможно, — произнёс он как бы в задумчивости. — Но мне некогда разбираться в таких тонкостях. Тут ведь, как в автобусе: набрался полный — и поехали. А что за бортом иногда остаются уважаемые люди, так то — неизбежные издержки и погрешности системы.

И вот теперь, мало того, что математика, так ещё и четвертого числа. Первого проснемся ближе к вечеру, отметить праздник нужно будет. Второго — опять похмелье. Третьего — плавный выход из штопора. Четвёртого — экзамен. А готовиться когда?

В совершенно подавленном настроении я вернулся в родную общагу. В комнате нас жило четверо, но сейчас только один из троих моих сокамерников, Валька, находился там и что-то паял, высунув от удовольствия язык и отмахиваясь от голубоватого дымка, порождённого канифолью.

Здесь требуется пояснить, что Валька был в некоторой степени вундеркиндом, очкариком и отличником. Обычно в наших суровых краях таких начинают бить ещё в первом классе школы, и процесс этот иногда затягивается до самой их смерти, но на Вальку этот закон природы не распространялся. Внешне щуплый и хилый, он мог дать фору любому бультерьеру по части железной хватки, поэтому он пользовался всеобщим уважением, а дорогу ему переходили только незнакомые и только один раз. В общем, других недостатков, кроме хорошей учебы, за ним не значилось: выпивал и закусывал он наравне со всеми, от девочек не шарахался, в деканат не стучал.

Заметив моё состояние, он не стал спрашивать о его причинах. Я буквально увидел, как его гениальный глаз превратился на мгновенье в калькулятор, который тут же произвёл необходимые логические вычисления и сам до всего дошёл без всяких вопросов.

— Проблемы? — спросил он, как всякий воспитанный мальчик.

— Угу, — подтвердил я.

— Ещё пара недель, и их не будет.

С этими словами он выдернул шнур паяльника из розетки и полюбовался на получившееся радиотехническое устройство.

— Что это? — машинально спросил я.

— Да так. Ерунда.

— А по тебе не скажешь, — решил я продемонстрировать собственную проницательность. — Судя по твоему лицу, ты сегодня напаял, как минимум, на Нобелевку.

Валькины линзы сверкнули, как бенгальские огни. Он оценивающе посмотрел на меня, отложил штуковину в сторону и сказал:

— Ты не представляешь, насколько близки к истине твои слова.

Пока я думал, какое выражение придать своей физиономии, он взял обыкновенный спичечный коробок, вытряхнул из него содержимое, проделал сбоку небольшое отверстие и затолкал туда своё детище.

— Мне почему-то всегда казалось, что если кому-то я и расскажу о своём изобретении, то только тебе, — бросил он мне леща. — В тебе есть что-то такое…

— Располагающее к доверию? — попытался подсказать я, но не угадал.

— Да нет же! — отмахнулся Валька. — Я бы сказал, здоровое такое сумасшествие.

Кажется, это комплимент.

— Колись давай! — сдался я, и Валька с готовностью изложил мне суть дела, предварив лекцию теоретическим введением.

— Мысль человека, — нагло заявил он среди всего прочего, — это те же электромагнитные волны. Просто они слишком слабы, и уловить их может только тот, кто их производит. Но представь себе, если бы их можно было усилить!

— Телепатия какая-то! — отреагировал я.

— Если тебе так удобней понять, то ради Бога. Мой прибор выполняет сразу две функции: он ловит исходный сигнал и усиливает его.

— И? Другие начинают «слышать», что я думаю?

— Не совсем. Они «слышат», но принимают эти мысли за свои. Конечно, с учётом внутренней интерпретации.

— Ты ещё скажи: испорченности.

— Можно и так.

Его взгляд красноречиво предлагал мне высказываться на заданную тему. Прокрутив в голове пару-тройку возражений, я понял, что уже вращаюсь в заданном Валькой пространстве, и вне зависимости от того, что сейчас скажу, проиграл.

И тут я взорвался.

— Блин! Валька! Зачем тебе прибор? Ты и так можешь запудрить мозги, кому угодно!

— Не веришь, — с сожалением произнёс изобретатель.