Читаем без скачивания Книга пощечин, или Очередная исповедь графомана - Валерий Михайлов

Книга пощечин, или Очередная исповедь графомана

Валерий Михайлов

Я ушел от закона, но так и не дошел до любви…

© Валерий Михайлов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я был рожден в далеком уже 1969 году в совершенно другой стране, которую населяли люди с иного вида тараканами в голове, поэтому сначала скажу несколько слов о тех временах.

В семидесятые-восьмидесятые годы хорошей считалась зарплата в 250 рублей в месяц. Инженеры и прочие неудачники получали 120. Уборщицы – 60. У моей тети была пенсия 40.

Проезд в автобусе стоил 5 копеек. Хлеб – 16 и 24. Хорошие конфеты – 10 рублей за килограмм, но в магазинах их не было. На прилавках кроме кабачковой икры и ливерной колбасы практически не было ничего. Бананы, не говоря уже о прочей экзотике, существовали только в книгах и на телевизионных экранах.

Магнитофон, японский переносной кассетник, папа купил мне за 2 500 рублей – машина тогда стоила 5 000 рублей. Кассеты с записью – 25 рублей.

Какое-то время мы покупали кассеты у папиного приятеля. Кроме жены он имел двух постоянных любовниц, что не мешало ему не брезговать и одноразовой любовью. Однажды встретились он, жена и обе любовницы, но вместо того, чтобы закатывать скандал, женщины сказали, что они взрослые люди и все понимают. В доказательство этого предложили поехать на природу на коньяк с шашлыками. Приехали они на «Комсомольский» остров – есть такое милое местечко на Дону. Напоили его до полной отключки. Проснулся он голым. Ни одежды, ни денег, а на яйцах амбарный замок.

Такие предметы роскоши, как холодильник или стиральная машина распределялись по записи через райком партии. Нормальные шмотки были только у фарцовщиков (спекулянтов). Джинсы стоили от 180 до 250 рублей. Кроссовки 180. Пластиковые пакеты с модным рисунком – 25 рублей. Обычные прозрачные пластиковые кульки ценились на вес золота, считались многоразовыми и когда пачкались, их стирали.

Купля-продажа подержанных машин осуществлялась через комиссионный магазин, куда по закону ее должен был сдать владелец по установленной магазином цене. Поэтому, чтобы нормально продать машину, продавец с покупателем договаривались с работниками комиссионок, которые за энные комиссионные закрывали глаза на нарушения этого закона.

Когда отец моего друга, проработав у станка лет двадцать, купил «Москвича», его на следующий день вызвали в ОБХСС, где долго и обстоятельно расспрашивали, где он взял деньги.

Для тех, кому выпало счастье работать за границей, существовали магазины «Березка», где за чеки можно было купить импортное шмотье.

Чеки – это такое изобретение большевизма, о котором стоит сказать пару слов: Советским людям иметь валюту было запрещено. Поэтому тем, кто работал за границей, на руки выдавали лишь копейки на пропитание. Львиную долю их зарплаты отбирала Родина, но какая-то часть поступала на счет работника. Со счета он снимал не валюту, иметь валюту советским гражданам было запрещено, а чеки – бумажки, с указанной на них суммой, которые принимались в магазинах «Березка». Аналогичная система существовала и для ходивших за «Бугор» (за границу) моряков.

Позже появились магазины «Стимул». Там можно было купить шмотье, сдав государству почти задаром сельхозпродукты. Поэтому люди сначала шли в какое-нибудь сельпо, покупали за взятки справки о том, что они сдали государству энное количество мяса или подсолнечника, и уже с этой справкой отправлялись в «Стимул».

Хорошо при большевиках жилось многодетным матерям-одиночкам (в народе таких называли матерями-одноночками), которые таскались со всеми подряд, не предохранялись, а потому плодили дюжинами мелких хулиганов, алкоголиков и воришек. Этим без очереди давали квартиры, трудоустраивали и не мешали водить в дом всякую шваль.

Еще хорошо жилось алкоголикам и тунеядцам. Этих насильно трудоустраивали на заводы, где заставляли коллектив брать их на поруки. Выгнать с работы такого работника было практически невозможно. Вместе с одноночками они чувствовали себя настоящими хозяевами страны.

Также хорошо жилось торговцам и различным расхитителям. На прилавках магазинов ничего не было, и чтобы что-нибудь купить, приходилось идти на поклон к продавцам. Колхозники выращивали дома скотину или птицу исключительно на ворованных кормах, поэтому себестоимость их хозяйства была нулевая. С пищекомбинатов тянули мясо и прочий дефицит. Стройматериалы продавались сторожами прямо со строек.

Но лучше всего жилось партийным боссам. Им портили жизнь только поездки в мир капитализма. Там они понимали, что те же секретари обкомов, чей уровень жизни был таков, что простые советские граждане о нем не могли и мечтать, живут не лучше нью-йоркских негров. Это, кстати, стало одной из причин, по которым большевизм был свергнут сверху.

Как-то наши райкомовские работницы или жены райкомовских работников попали по турпутевке в капиталистическую страну. Тогда за границу пускали только самых благонадежных, да и то сначала в соцстраны, а только потом и только самых-самых из самых-самых – к капиталистам. Меняли копейки. Кроме этого разрешалось брать с собой в подарок капиталистическим товарищам пару бутылок водки, блок сигарет, и еще какую-то фигню. При этом наши люди умудрялись оттуда что-либо привезти, продать, окупить поездку и еще заработать. Так вот, попали эти женщины в капиталистический рай. Всего валом, а денег нет. Не выдержали они, и решили немного подзаработать на панели. Сошло бы им это с рук, да только одна из них, руководствуясь идеями социалистического интернационализма, отдалась негру. Поэтому ее и хлопнули.

Книги в советские времена были настоящим сокровищем. Как и все остальное, их надо было доставать по великому блату, менять на пуды макулатуры или сельхозпродукты. Зато каждая приобретенная книга становилась гордостью владельца. Мои родители, как и многие книголюбы, не разрешали никому брать книги из домашней библиотеки, поэтому, когда они уезжали на дачу, ко мне приходили друзья, и мы проводили ночь за чтением. Матушка моего приятеля Птера (о нем я расскажу позднее), повесила на книжном стеллаже объявление: «Книги на руки не даются, так как приобретались тем же путем».

Были и другие собиратели книг. Так, например, я долго не мог понять, по какому принципу собирала книги мать одной моей подружки. Как оказалось, главными критериями были размер и рисунок корешка.

А один знакомый партийный работник, чтобы никто не нарушил порядка в его библиотеке, проделал сквозные отверстия с боков книжных полок, просверлив каким-то образом вместе с полками книги, просунул в отверстия металлические пруты и стянул их с боков гайками.

Брат Коля старше меня на 9 лет. Наши отношения никогда не отличались особой теплотой. Родители баловали меня сверх всякой меры. Не удивительно, что я был невыносимым. Разумеется, я регулярно отгребал от Коли, что не мешало мне вечно лезть к нему и его друзьям. Обычно он выставлял меня за дверь своей комнаты с применением грубой силы, я обижался и в отместку ссал в сапоги его друзей. Эту идею, кстати, мне Коля и подсказал.

После школы родители устроили Колю в Зерноградский сельскохозяйственный институт. Он и сам бы туда легко поступил: школу он окончил хорошо, а престижным это заведение никогда не было, но в то время было принято все устраивать, и для гарантии родители нашли нужных людей… Мы (обычно родители брали меня с собой) ездили к брату каждую неделю. Папа разговаривал с преподавателями, после чего с пафосом читал пространные речи о необходимости учиться, от которых молоко, будь оно рядом, скислось бы за секунду. Брата, как вполне нормального, вырвавшегося из-под родительской опеки студента советских времен интересовала далеко не учеба.

Из его институтских историй мне запомнился рассказ о Мареке, который увлекся теорией построения коммунизма. Он много об этом читал, строил графики, рисовал диаграммы. В конце концов, его увезли в психиатрическую клинику с диагнозом шизофрения.

Свиномассу брат подцепил на майские праздники во время пьянки на природе. Тогда она была вполне симпатичной барышней 46 размера. Родители познакомились с ней случайно: мы вернулись с моря на день раньше срока. Помню растерянное лицо брата, который долго не хотел открывать дверь, женские босоножки, спрятанные зачем-то в туалет…

– У нас Галя, – промямлил он.

– Какая еще Галя? – строго спросила мама

– Володина невеста.

Володя – наш двоюродный брат.

– Здрасте, – пролепетала Свиномасса, выходя из комнаты.

– Пойдем, Вова нас уже ждет, – пробормотал братец, и они быстро свалили из дома.

Конечно, родители сразу поняли, что никакая она не Галя, а заодно догадались, что Коля проводил с ней время далеко не за чтением Пушкина. Почему-то родителей это взбесило. Мамуля вдруг обнаружила, что в доме страшный бардак, и все чем-то перепачкано. Папа, который никогда не отличался пуританским нравом и тратил почти все свои деньги на выпивку, женщин и карты, обозвал, пока что заочно, брата говнюком, а когда тот вернулся, прочитал ему пространную лекцию о том, кого можно, а кого нельзя приводить в дом. На следующий день мама уже знала о Свиномассе практически все.