Читаем без скачивания И снова я к тебе вернусь… - Дарья Сумарокова

Первый раз увидела, как он смеется. Красивая улыбка. Я провела рукой по щеке. Так хотелось поцеловать эту небритость, а потом закопаться под тяжелую руку, пригреться в его объятиях и закрыть глаза.

– Сережа… сколько тебе лет?

– Сорок пять. Я старый для тебя.

– Каждая женщина подсознательно ищет себе еще одного папу.

– Буду знать. Кстати, завтра суббота. Что ты планируешь делать?

– Обычно мы с подругами мотаемся по городу, вместе с детьми. От кино и театра, до аквапарка и аттракционов на Крестовском.

– Понятно. Может быть, найдешь время в воскресенье? Я бы хотел увидеться. Можно посидеть где-нибудь на Невском, если ты, конечно, не против.

– Я попробую пристроить дочку к бабушке.

– Тогда я позвоню в субботу вечером, удобно?

– Конечно.

– Где ты живешь?

– На Ладожской.

– У тебя своя квартира?

– Снимаю, но скоро перееду в свою. Взяла ипотеку.

– Я понял.

Сергей довольно интеллигентно расспрашивал о Катьке, общается ли она с отцом; о моих родителях, и даже под конец задал сакраментальный вопрос, не встречаюсь ли я с кем в текущий момент жизни. Целый час мы говорили только обо мне. И ни слова о Сергее Валентиновиче Ефимове, как будто между строк все было известно. Я так и не решилась задать ни одного вопроса; последний час поездки прислонились друг к другу и спали, будто два школьника.

Остаток осени мы встречались два-три раза в неделю, как только находили свободное время. На работе изо всех сил соблюдали конспирацию. В конце рабочего дня каждый выезжал на своей машине в соседний переулок; я бросала папину «девятку» на маленькой стоянке, прыгала на заднее сиденье, и мы ехали к Сергею домой. Начальство проживало на Петроградской, в старом-престаром фонде, на первом этаже. Оказалось, его семья была собственником этой квартиры еще с дореволюционных времен и по удивительному стечению обстоятельств не потеряла имущество. Его прадед был белым офицером, он погиб во время Первой мировой; деду пришлось писать отречение от родителя, потому что детям дворян нельзя было поступить в Политехнический институт; по странной иронии судьбы дед и отец отдали всю свою трудовую жизнь КГБ и службе во внешней разведке. От ста с лишним лет безумной и трагичной истории остались три вещи – эта квартира, хорошо сохранившаяся фотография офицера царской армии и его жены с двумя сыновьями, да еще табличка около дверного звонка – «г-н Ефимовъ».

Большая, трехкомнатная, холодная и очень пустая квартира. Ни намека на существование женщины или детей, пусть даже в прошлом. Только фотография двух конопатых мальчишек на письменном столе; значит, было очень-очень больно.

Из-за Катьки оставаться на ночь получалось редко, да и вообще из-за больших расстояний между домами все происходило впопыхах. Но в те редкие ночи, когда никуда не надо было спешить, я понимала, какие разные бывают мужчины. Бывает, нет места ярости и безумию, как будто каждый раз есть последний. Бывает, густое ароматное облако медленно обволакивает от макушки до кончиков пальцев, парализует сознание и волю, захватывает тебя всю, без остатка. Неспешно, уверенно, как будто женское тело – хорошо изученный музыкальный инструмент. И так каждую ночь, по нарастающей.

Самым неожиданным для меня была его забота. В октябре совсем некстати сломалась папина «девятка», и тут же была приведена в порядок безо всякого моего вмешательства. Сосед Сергея по лестничной клетке – заядлый рыбак дядя Василий шестидесяти лет от роду находился на воде и зимой, и летом, наш главный врач поддерживал соседское хобби, так что теперь у меня дома процветало рыбное вегетарианство. Помимо деликатесов с Финского залива, из каждой деловой командировки Сергей Валентинович привозил что-нибудь полезное или вкусное. Особенно запомнился приезд от друзей, проживающих в Финляндии – в понедельник доктор Сорокина вернулась домой с целым багажником стирального порошка, мыла, чистящего средства, сливочного масла и коробкой йогуртов. Самое вкусное на Земле – это финские йогурты, господа. Асрян была страшно довольна происходящим.

– Наконец-то. Я уже не надеялась… если честно, думала, сейчас начнется череда студентиков с кубиками на животе. Или Сухаревых номер два. А то и сам Сухарев, не дай бог. Когда в гости приведешь?

– Да ладно тебе, Ирка. Не хочу пока.

– Ишь ты, не хочет она. В паспорт свой посмотри повнимательнее, мадам. Уже не шешнадцать.

– Отстань.

Я была очень счастлива. Будто кто-то открыл сокровенную коробочку и не переставая дарил мне подарки, вот уже целых полтора года подряд.

Зима наступала, на улице холодало с каждым днем; чем короче становился день, тем сложнее было выползать в темноту из-под теплой мужской руки. Но я старалась держаться и не подавать виду. Моя способность к конспирации оказалась совершенно неожиданной – прошло три месяца, но даже Варька со Шреком не догадывались о происходящем. Это стоило больших усилий, иногда мне просто хотелось сесть с ними за наш маленький обеденный стол и все рассказать. Ведь в сущности – я не делала ничего аморального, я встречалась с разведенным мужчиной. Однако Сергей не афишировал наши отношения; а значит, я тоже не могла говорить об этом с коллегами.

Я ждала.

В конце ноября Сергей Валентинович прихватил любовницу в очередную московскую командировку. Любовница обрадовалась; к тому времени наличие денег превратило меня в заядлого шопоголика, почище любой московской «муклы». К тому же утром в гостинице любимый мужчина оставил на прикроватном столике пятьдесят тысяч «на булавки»; при этом совершенно не напрягался и не выпячивал свой поступок. Сергей полдня провел в министерстве, потом встречался с таинственными хозяевами нашей клиники; так что свободного времени было много. Прохаживаясь по торговой галерее, я вспомнила, как полгода назад на одной из медицинских конференций наблюдала за двумя дамами из НИИ онкологии. Они проплывали мимо; бриллиантовые сережки колыхались в такт неспешным шагам, дорогие норковые шубы и сумки Louis Vuitton, надменный взгляд, скользящий без внимания по окружающим людям, прокаченные дорогим косметологом физиономии.

Новые Лица Новой Российской Медицины.

Чем дольше человек жил в нужде, тем зачастую быстрее и охотнее он погружается в мир бессмысленного камуфляжа. Странно; этот процесс, судя по всему, не всегда зависит от уровня интеллекта.

В таких размышлениях я скользила взглядом по витринам, не имея представления, на что потратить утренние деньги. Наконец, вот оно – маленький ювелирный магазин, а на витрине совершенно интеллигентные бриллиантовые гвоздики в белом золоте. Ровно пятьдесят тысяч рублей. Прекрасно.

Ничего, скоро дойду до огромных, бросающихся в глаза висюлек.

Небольшое количество собственных ресурсов было потрачено на Катькины платья-колготки. Я вернулась в гостиницу в прекрасном настроении, чуть-чуть раньше Ефимова. Сергей остался доволен моей покупкой, я нацепила обновку и не стала снимать. Выходить не хотелось; заказали бутылочку вина и сыр с фруктами прямо в номер. Прекрасный вечер; перед сном я подумала – вот он, мой дом. В этом человеке. Без надрыва и страха о том, что же будет завтра; по крайней мере, мне этого страшно хотелось. Мне хотелось замуж, родить ему ребенка, а может, даже не одного; чтобы стерлось все, что до сих пор тревожило и его, и меня. Вот что нужно каждой женщине – жить рядом с собственным божеством, от которого исходит покой и уверенность. Потому и божество.

В поезде на обратном пути я продолжала думать. Интересно, тяжело ли Сергею Валентиновичу возвращаться домой одному, ложиться спать в холостяцкую постель? Очень хотелось бы знать ответ. По приезде домой я завалилась вместе с Катькой к Асрян и вместо Сергея задала этот вопрос ей. Вердикт оказался не очень оптимистичен.

– Не особенно-то расплывайся в мечтах, Сокольникова. Тут вопрос сложный на самом деле. Все-таки уже не мальчик, перенес серьезную личную драму, и, как я понимаю, не им инициированную, так ведь?

– Поговаривают, что так.

– Ну вот. Вполне возможно, он больше не захочет потрясений, поэтому будет держаться на расстоянии; это первый вариант. А второй – просто-напросто уже привык к холостяцкой жизни; никому не надо отчитываться, где ты и что ты. Так что ясности пока нет. Нет предложения – нет определенности. А ты что, уже небось размечталась о кренделях небесных?

– Ну… не без этого, конечно.

– Ладно, не расстраивайся. Смотри по сторонам активнее. На нем одном свет клином не сошелся.

– Да не хочу я никого, понимаешь? Кроме него, никого не вижу рядом. И вообще, это Сорокину я изменяла без зазрения совести, так сказать, во спасение себя и собственного ребенка. И вообще, по любви. А тут – если изменю, это будет просто тупое блядство. Не хочу.

– Ладно, только смотри, Сокольникова. Не досиди в любовницах до сорока лет.