Читаем без скачивания Герои. Новая реальность (сборник) - Андрей Кивинов

Колыванов с подчиненными крутоват бывал, но в обиду никому никогда не давал, тем более береговым штабистам. Взял толстенный подробнейший атлас мира, даже нежилые деревушки указаны – и сидит, изучает Кавказ, ищет Мадаркесе. И нашел-таки в горах недалеко от советско-турецкой границы. Но – с турецкой стороны.

Колыванов бегом к командиру лодки, кавторангу Поддубному. Так, мол, и так, уволившийся от нас старшина 2-й статьи Гарджулиев Гарджули Нуржаланович (так в военкомате бормотание призывника расшифровали) желает проследовать к месту рождения, а родился в Турции. Какие будут указания?

Ну, Поддубный указаний никаких не дал, а для начала перевернул всю базу в поисках переводчика – со словарным запасом старшины 2-й статьи ситуацию не выяснишь. И нашел в батальоне береговой охраны парнишку подходящего, из советских курдов. Гарджули как его услышал, сразу на шею бросился – три с лишним года родного языка не слышал. Но тот к нему не слишком ласково – там у них свои сложности, роды всякие, кланы, кто-то с кем-то враждует… Но перевел все исправно. Интересная история выплыла, Вася.

Был парень действительно курдом. Турецким. Пас себе высоко в горах отару овец. Ночью в тумане сам не заметил, как умудрился перемахнуть вместе с отарой на нашу сторону. Утром огляделся – места чужие. Попробовал обратно – едва ушел от пограничников, бросив отару. Ночью попробовал еще раз, налегке – опять чудом ноги унес. Без овец дома ему ничего хорошего не светило, и двинул парень в глубь нашей территории. Занялся было знакомым делом – пас овец у каких-то местных богатеньких буратин, но те его по окончании сезона обманули, ничего не заплатили: иди, мол, жалуйся.

Откочевал этот голодный иммигрант с гор в долины – бомжевал по всему Кавказу, ночевал на вокзалах, подворовывал, побирался… И попал к нам.

А ты зря, Вася, улыбаешься. Ситуация хреновей некуда. Подумай сам – три года служил человек на лодке, с секретным оборудованием дело имел, в отличники боевой подготовки вышел… Подписок на нем понавешено, за границу невыездной лет пять минимум… И тут вдруг выясняется, что это гражданин иностранной державы. Да не просто державы, а участницы агрессивного блока НАТО. Три года по боевому кораблю вероятный противник шастал… Тут погоны могли полететь, как листья осенью.

Можно было, конечно, выписать парню проезд до ближайшей деревушки и забыть этот разговор с переводчиком. Но слушок по базе уже пополз, да и помполит с Поддубным не очень ладил, тут же настучал в штаб дивизии. Ему же первому хвост и накрутили. Где было, говорят, чутье твое классовое, как не распознал чуждого элемента? Беседы с ним проводил? Проводил, не отпирайся, вон отчетов целая папка. Так что пакуй, голуба, чемоданы, есть у нас корабли поменьше и точки посевернее.

А потом комдив, каперанг Фролов, к нам прибывает и самолично за Поддубного берется. Та же песня: как допустил, отчего проглядел, почему не выявил…

Но Поддубный мужик крутой был. Войну в сорок первом юнгой начал, всех не воевавших командирами считал довольно условно… Так он, не вступая в споры, вызывает из кубрика трех матросов, все с Кавказа. Вот, говорит, товарищ каперанг, один из них наш вероятный противник Гарджулиев. Распознайте и определите, пожалуйста. Получится – готов идти под любой трибунал. За то, что из присланного военкоматом пещерного горца приличного матроса сделал.

Фролов аж позеленел от такого предложения. Но красней тут или зеленей, а решать проблему теперь ему, комдиву. Больше всего хотелось Фролову упечь парня лет на пять дисбата – как раз и срок подписки кончится. Но тот вроде человек уже гражданский, да и если вдуматься, был ли военным? Присягал-то ведь как гражданин Союза, имеет ли силу такая присяга? Сплошной юридический казус.

И пошла эта проблема наверх, до самого штаба флота. Там в паренька контрразведчики вцепились – не матерый ли это шпион, турецкий Штирлиц? А под пастуха неграмотного, мол, косил для маскировки.

По всему получалось, что сидеть парню свой червонец за нелегальный переход границы, а командирам его новые погоны покупать, на каких звезд поменьше.

Но тут приехали столичные гэбэшники и забрали парня. А нам, чтоб слухи не бродили, объяснили под подписку на закрытой информации, что никакой это не потенциальный противник, а представитель братского, но угнетенного курдского народа. И что станет он вести борьбу с турецкими империалистами в составе фронта национального освобождения. Выучка же наша боевая ему лишней в этой борьбе совсем не будет. Даже поблагодарили и руку пожали…

А ты говоришь – вепсы…

15. Погребение (окончание)

Много еще морских баек рассказал Васе впавший в ностальгические воспоминания Семага за долгую дорогу. Он весело, порой цинично шутил о бывших коллегах, уверенный, что навсегда распрощался с военной службой. Семага не знал, что ему придется еще раз покомандовать боевым кораблем. С вполне предсказуемыми, впрочем, последствиями.

Весна 92-го года стала критической для Приднестровской республики. Бои шли на окраинах Дубоссар, истекали кровью Бендеры. Кадровых офицеров среди дравшихся насмерть ополченцев (вчерашних рабочих, трактористов, виноградарей) не хватало катастрофически. Пятидесятисемилетний Семага, воевавший к тому времени в батальоне «Днестр» командиром взвода, принял под команду бронекатер, спешно переделанный из скромного речного работяги серии «Тайга». Восьмиместный легкий катер «Тайга» совсем не предназначен воевать. Его дело – развозить грузы и пассажиров в расположенные по притокам отдаленные поселки. Но выбирать было не из чего…

…Третий выстрел из гранатомета прошил, как фольгу, семимиллиметровую «броню» и разнес двигатель, покончив с надеждами Семаги сняться с предательской мели. Рассветало.

– Плыви, Гриша… – прохрипел Семага и сплюнул. Плевок расплылся кровавой кляксой. Чтобы не упасть, Семага ухватился за рукоятки ДШК, установленного в носовой полубашенке. Головы остальных четырех членов экипажа медленно перемещались в сторону далекого левого берега. Слишком медленно – вода в Днестре была ледяная, а течение быстрое.

Гриша молча покачал головой и залег на палубе, пристраивая к пробоине фальшборта АКС с двумя магазинами, перехваченными синей изолентой. Он вообще был немногословен, этот парень из-под Черкасс, прошедший к тридцати своим годам Афган и рижский ОМОН.

Семага не стал спорить. Напряженно щурясь – очки валялись на палубе сиротливой кучкой золоченных проволочек и битых стекляшек, – он пытался понять, двоятся ли в его глазах кочки на берегу, или же это пятнистая форма молдавских полицаев – «румынов», как звали их приднестровцы. Стрельба пока прекратилась. Может, кончились выстрелы к РПГ, а может, румыны хотели захватить кораблик, прославившийся в последний месяц отчаянными ночными рейдами.

Но там, на берегу, были не кочки – рассветный туман вспороли автоматные очереди. Били не по катеру, фонтанчики от пуль потянулись по воде к плывущим. Семага закусил губу и выпустил первую гулкую очередь. Потом еще и еще. ДШК – пулемет устаревший, но его крупнокалиберные пули, с палец толщиной каждая, страшное оружие на полутора сотнях метров. Они разносили в мелкую щепу остатки деревянного причала, разбитые прибрежные камни разлетались во все стороны смертоносными осколками. Иногда пуля находила фигуру в камуфляже. Тогда у воссоединения с Румынией становилось одним сторонником меньше – бронежилеты на таком расстоянии не спасали. Когда ревущий ДШК делал паузу, были слышны скупые очереди автомата Гриши.

Через час после рассвета румыны, осатаневшие от сопротивления обреченной посудины, подтащили установку и саданули ПТУРСом. Попали с первого раза – в небо ударил столб пламени и металла, воды и крови…

…В День Военно-Морского Флота, приняв по первой и по второй за семь футов под килем и за славные былые победы, прежде чем спеть про гордый «Варяг» – поднимите молча сто фронтовых грамм и за капитана третьего ранга Семагу. Заслужил.

Бульдозер сбросил первые кубометры земли на разложенные в идеальном прижизненном порядке кости (Скворушкин не слишком верил в долговечность нанесенных черной нитрокраской сборочных номеров и решил подстраховаться).

– А знаешь что, Вася, – задумчиво сказал Семага, машинально снявший фуражку. – Пусть он так здесь и лежит. Не надо Рогожину его откапывать. Кости в земле лежать должны. Негоже им среди живых людей, совсем негоже…

Это было надгробное слово Моби Дику…

Эпилог

Прошли годы. Не пятнадцать и не восемнадцать – двадцать три. Последние десять из них НИИ океанологии медленно, но неуклонно шел на дно, погружался этакой неторопливой Атлантидой. Рогожина, правда, это уже не касалось. Рогожин за минувшее время стал членкором, а потом и академиком, получил Героя Социалистического Труда и, наконец, уже в годы перестройки был избран защищать интересы советской науки на первый Съезд народных депутатов СССР.