Читаем без скачивания Альковные секреты шеф-поваров - Ирвин Уэлш

Прошлой ночью выпал снег. На улицах появились уборочные машины, хотя пользы от них не было — все быстро раскисло в жидкую кашу. Такая погода всегда наводит на мысли о фермерах: каково им работать? Если судить по «Харвест Мун» — страшное дело! Пашешь в любую погоду, не замечаешь, как день проходит. А с утра все по-новой. Не терплю, когда по телевизору фермеров показывают: стоит такой лентяй, оглядывает просторы. Или пиво в баре потягивает. Я однажды отцу сказал, что у них на это нет времени! И он согласился. От такой жизни многие просто умерли бы. Вот мы, городские неженки, радоваться должны, что работаем в теплых офисах.

Нет, в такую погоду лучше дома сидеть. А мы едем в отцовской машине по окружной дороге. Я за рулем. Направляемся к новой больнице в Маленькой Франции. Молчим. Тишина угнетает маму, она говорит что-то про снег на холмах в Пентландсе. Кэролайн на заднем сиденье уткнулась в книгу, будто не слышит. Но мама не сдается:

— Интересно, будет ли еще сегодня снег? Похоже, тучи опять собираются…— Она косится на меня.— Извини, сынок. Ты за рулем, не буду отвлекать. А вот Кэролайн могла бы и поддержать разговор!

Сестра гневно отдувается, шлепает книгу на колени.

— Нам этот текст в институте задали, мам! Я и так не успеваю. Хочешь, чтобы меня отчислили?

— Ну что ты… Нет, конечно.

Голос у матери виноватый, она знает: отцу приятно, что Кэролайн хорошо учится.

По идее, к Рождеству на ферме становится легче; прежде так и было. Но теперь все по-другому.

Надо тщательно подумать, на ком жениться. Тут поспешность не нужна. Я сократил список до пяти кандидатур:

Энн

Карен

Маффи

Элли

Цилия

Энн нежна и надежна, но мне больше нравится Карен, потому что у нее мирный характер. Маффи тоже ничего, однако что-то в ней сквозит нехорошее. Таких женщин отец называет темными лошадками… Элли, конечно, чертовски хороша! Да и Цилию не хочется отвергать, хотя… если уж кого и вычеркивать, то в первую очередь ее.

Я паркую машину на открытой стоянке. Мы с мамой прячемся под зонтик: дождь поливает в полную силу. Кэролайн тоже поместилась бы, если бы захотела. Но она лишь нахлобучивает красный капюшон, съеживается и решительно шагает через бетонный плац, обхватив себя руками,— прямиком к матерчатому козырьку над подъездом.

Когда мы заходим в палату, я начинаю нервничать. Осторожно приближаюсь к отцовской койке. Вижу его фигуру… и жуткая волна вздымается снизу вверх, словно проникнув через линолеум, через подошвы ботинок, так что я едва не падаю в обморок. Глубокий вдох. Я набираюсь смелости, поднимаю глаза, смотрю на его изможденное лицо. Внутри все напряглось, словно повисла тяжелая гиря. Как ни трудно, а надо признать: отец здорово сдал, ему уже недолго осталось. Кожа да кости, смотреть страшно. А мы до сих пор себя обманывали — я, мама, Кэролайн. Говорили друг другу, что он поправится…

Вид умирающего отца настолько страшен и нелеп, что я не сразу замечаю стоящего у кровати незнакомца. Здоровенный, зверского вида мужик, хотя отец всегда учил не судить по внешности, и правильно делал. Стоит молча, даже не здоровается. И отец его нам не представляет. Мы тоже молчим. Наконец человек кивает и быстро выходит из палаты. Наверное, ему неловко: помешал семье.

— Кто это был, пап?— спрашивает Кэролайн.

Я вижу, что мама тоже волнуется — мужчина ей явно не знаком.

— Один старый друг,— хрипло шепчет отец.

— Наверно, твой приятель с работы?— сюсюкает мать.— Кто-то из депо, да, Кит?

— Из депо…— как эхо повторяет отец, но думает, похоже, о другом.

— Ну вот видишь, из депо,— успокаивается мать.

— Как его зовут, пап?— Кэролайн хмурит брови.

Отец молчит — и выглядит, кажется, смущенно.

Мать вмешивается:

— Не утомляй папу, Кэролайн!— Она берет его за руку.— Ты устал, да?

Все это очень странно. У отца немного друзей, семья всегда на первом месте. А вообще, конечно, хорошо, что товарищ его навестил.

Я начинаю рассказывать о работе, стараясь, чтобы голос звучал бодро, стараясь убедить отца, что у меня все отлично… ну, как бы на прощание. Но это очень тяжело. Хотя с работой действительно порядок, мне нравятся новые сослуживцы — почти все. Бобу Фою, правда, лучше под горячую руку не попадаться.

Единственный, с кем я не могу найти общий язык,— это Дэнни Скиннер. Забавно и непонятно: поначалу он был дружелюбен, улыбался, со всеми меня познакомил. Потом начались какие-то саркастические шуточки… Наверное, из-за того, что я подружился с Шеннон, а она ему, похоже, нравится. Я слышал, правда, что у него есть подружка, но бывают такие ухари — им наплевать, к каждой девчонке липнут. Парни типа Дэвида Бэкхема, о них все газеты пишут. Девушки дают интервью, рассказывают, что спали с ним, когда его жена была беременна… Вообще-то я люблю Бэкхема. Надеюсь, все это неправда, просто девушки хотят денег заработать.

А может, я тоже нравлюсь Шеннон? Вряд ли, конечно: она на полтора года старше. Впрочем, это еще ничего не значит. Она со мной приветлива, так что всякое возможно.

Я смотрю на Кэролайн: лицо окаменело, глаза как сжатые пружинки. Понятно, нам всем тяжело, но она должна стараться, улыбаться — ради отца или хотя бы ради мамы… Боюсь, что она связалась с дурной компанией. Начала за здравие, поступила в Эдинбургский университет, однако недавно я видел ее на улице в компании Анжелы Хендерсон, продавщицы из булочной. Эта Анжела — как раз из тех девчонок, что подают в суд на парней типа Дэвида Бэкхема из-за денег. Я не допущу, чтобы она утащила за собой Кэролайн!

Дыхание у отца учащенное, поверхностное; он сумбурно рассказывает о железной дороге, смысла не уловить. Ничего странного после всех наркотиков, которыми его накачали, тем не менее мать переживает. Отец бубнит, в глазах досада, желание поймать ускользающую мысль.

Подозвав меня ближе, он стискивает мою руку с неожиданной для больного человека силой.

— Не повторяй моих ошибок, сын…

Мать, услышав его слова, начинает плакать.

— Какие ошибки, Кит! Ты не делал никаких ошибок!— Она поворачивается к Кэролайн.— О чем он говорит?

Отец не отпускает мою руку.

— Будь честен, сын…— хрипит он.— Будь честен перед собой.

— Да, папа.

Я сажусь на кровать; отец разжимает хватку, проваливается в полудрему. Заходит медсестра, говорит, что ему надо отдохнуть. Но я боюсь его покидать. Мне кажется, что если я уйду, то уже не увижу его живым.

Сестра настаивает: не волнуйтесь, он просто устал, должен поспать. Ну, им виднее.

На обратном пути мы храним мертвое молчание.

Войдя в дом, я первым делом поднимаюсь наверх и дергаю палку, прикрепленную к чердачному люку. Опускается алюминиевая лесенка. С возрастом я понял, что отца раздражают мои частые визиты на чердак. Всякий раз, заслышав скрип алюминиевых ступенек, он огорчался, хотя виду не показывал, только головой качал. Я от этого словно в размере уменьшался — как в школьном дворе, когда Макгриллен и его банда ко мне приставали. Но здесь, на чердаке, я их не боялся… Они меня ненавидели, потому что я был другим: не знал, что ответить, не увлекался футболом и рок-музыкой, отвергал наркотики, боялся девчонок… которые были хуже мальчишек! Особенно Сьюзан Холкроу, Диони Макиннес и Анжела Хендерсон — все одного пошиба! Я этих прошмандовок за версту чую. Чуть не умер, когда увидел Кэролайн в компании с проклятой Анжелой Хендерсон! Я знаю, девчонки не виноваты, все дело в семьях, которые их воспитали. Моя сестра не такая!

Но ничего, здесь, рядом с городом, который построили мы с отцом, я в безопасности. Защищен от всего, даже от родительского недовольства — с тех пор, как папе стало трудно взбираться наверх. Чердак — моя вселенная, мое убежище, и сейчас он нужен мне как никогда.

7. Рождество

Дни выродились в узкие полоски света, безжалостно зажатые между морями темноты. Снег почти не шел, но на земле лежала изморозь, и ночь налетала так стремительно, что воздух не успевал прогреться.

Сегодня в офисе отмечали Рождество, и Брайан пребывал в приподнятом настроении. Отец провел ночь относительно спокойно и держался бодрее, чем во время предыдущих визитов. Его сознание прояснилось. Со светлой улыбкой он извинился за прошлый раз и заявил, что у него лучшая семья в мире.

Брайан вновь обрел надежду. Может, отец еще поправится, станет сильным, как раньше? Конечно, не стоит унывать! Надо и самому быть сильным, особенно в обществе таких, как Дэнни Скиннер, глаза которого последнее время светились плохо завуалированной враждебностью, словно он рассмотрел в Кибби нечто порочащее.

Мы же с ним едва знакомы. Он совсем не знает, что я за человек! Надо показать ему, что я такой же классный парень, как остальные, ничем не хуже его. И в музыке разбираюсь, и вообще.