Читаем без скачивания МЫ БУДЕМ УТЕШЕНЫ - Хризостом Селахварзи

Его мудрость, укорененная в глубокой, духовно уникальной традиции, оказалась на удивление действенной. Этот безвестный и бедный монах стал в моих глазах великим человеком, ибо до тех пор никто не говорил мне о Боге, как он. Я был счастлив, ибо собственным глазами увидел того, кто больше Хафиза, Руми, Аттара и Халладжа.

Его простые слова и манеры заворожили меня своей глубиной. Монах не был ученым, не был университетски образованным человеком, однако он обладал знанием, которое больше учености. Еще больше привлекали черты его лица, обожженного пустынным солнцем, пыль Синая на поношенном монашеском одеянии. Глядя в его черные живые глаза, я вспоминал сияющие звезды летних ночей в Персии.

Через три дня монах вернулся в Синайский монастырь. В знак дружбы он подарил мне кольцо из своей обители. Я попросил адрес на тот случай, если когда–нибудь соберусь навестить его, и он ответил пророчески: «Вот приедешь и найдешь меня!»

Снова в Норвегию

Тогда придите — и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю.

Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли;

если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят (Ис. 1:18–20).

Вернувшись в Норвегию, я понял, что встреча с Православной Церковью по–настоящему перевернула мне душу. Боль ушла, и в душе наступил покой. Я чувствовал себя живым и хотел жить. Вернулась радость бытия, я был счастлив, что существую. Отрицательная энергия вышла из моего тела или утратила активность. Я не ощущал ее, моя душа полностью избавилась от негативного влияния.

Вместо того чтобы оставить христианство, я принял его всей своей душою. Я знал, что по воле Провидения действительно соприкоснулся с истинным христианством. Путешествие в Грецию казалось дивным приключением, сладким сном, еще более сладостным оттого, что я знал — это не сон, а самая настоящая явь. Я прикоснулся к Богу. Я чувствовал, что в Греции и Сам Бог прикоснулся ко мне, и прикосновение это было прекрасно. Ничто в мире не сравнится с прикосновением любви Божией. Оно лечит худший недуг, исцеляет смертельные раны, воскрешает омертвевшую душу. Я понял, что Господь по–отечески приглядывает за мной, и уже одно это стало лекарством для моей истомленной души. У меня появилась сила, чтобы идти дальше. Я мучительно тянулся к Нему из глубины сердца. Теперь я ощутил умиротворение, ибо Господь подал мне знак жизни и милости.

Господь, зная мои возможности, давал мне испытания по силам. Если бы не пережитое в Греции, моя жизнь закончилась бы трагически. Не знаю, что именно могло произойти, но уверен, что стоял на краю. У меня не осталось ни надежды, ни силы, я больше не мог выносить страдание. Мне не хотелось жить такой жизнью, я измучился и устал. Я ничего не хотел, кроме Бога. Не найди я Его следов, не знаю, чем и как бы это кончилось. Возможно, я бы сломался и попал в психиатрическую клинику или же добровольно наложил бы на себя руки.

Господь смилостивился надо мной. Через Грецию Он все обратил мне во благо. Он показал, что жив, любит и сострадает, и сердце мое исполнилось надежды. У меня появились силы, чтобы жить дальше. Я не утратил стремления к Нему, но это стремление, ставшее после Греции еще более сильным, причиняло теперь иную, сладкую боль. Она несла в себе надежду, не опустошала меня, а наполняла энергией. Я по–прежнему стремился к неведомому, но теперь яснее это неведомое представлял и знал путь. Мое стремление к Богу выражалось в тяге к монаху. Монах стал связующим звеном. Когда мне было плохо без Бога, я вспоминал монаха. Во мне пробуждалось все более сильное желание увидеть этого человека. Я плохо его знал, мы общались всего три дня, и тем не менее я скучал по нему, как ни по кому прежде. Будучи беженцем, я постоянно ощущал разлуку с близкими, отчаянно скучал по родителям, братьям, сестрам и друзьями. Богу ведомо, как много и тяжело я страдал вдали от любимых. Однако ни по кому из них я не тосковал так, как по этому малознакомому монаху. Я сам дивился, как такое возможно: мы едва знакомы, но я тоскую по нему всем сердцем. Почему? Что это? Откуда эта тяга? Не сошел ли я с ума? Что со мной не так?

Тоска по монаху мучила меня, но боль была иная, чем прежде. В ней я видел выход из тьмы к свету, она давала надежду и направление, ведь это была тяга к конкретному человеку, которого я видел своими глазами. Все это представлялось очень странным: обретя радость в жизни, я не мог радоваться, потому что был постоянно занят воспоминаниями о греческом монастыре и монахе. Через год я решил отправиться в Египет и разыскать монаха, хотя и не знал, где именно он живет на Синае. В то время я успешно учился в университете. Я понимал, что в Египте могу сделаться монахом и не вернуться в Норвегию, но был готов на «риск». Я должен был найти монаха и понять, что со мной происходит. Откуда это стремление и куда оно меня ведет? Почему я люблю этого «незнакомого» человека с такой силой и постоянством, и почему мое сердце трепещет от желания снова его увидеть?

В Египет я поехать не смог, так как был беженцем, и мне не дали визу. Обычно Египетское посольство в Норвегии не дает туристическую визу тем жителям страны, у которых нет норвежского гражданства. Мне предстояло целых три года дожидаться гражданства. Я был в отчаянии. Мое сердце разбилось. Кольцо — подарок монаха — стало в моих глазах зримым знаком Божьей любви. Я без него не мог. Оно убеждало меня в любви Божьей и стало для меня самой большой драгоценностью, лучшей частью моего существа. Однажды я заметил, что кольца на пальце нет, и едва не лишился чувств при мысли, что оно потерялось. Когда я отыскал его, душа словно вернулась в тело. Кольцо давало силы, наполняло миром и надеждой, уверяло в Божьей любви. Я так им дорожил, что скорее расстался бы с пальцем, чем с кольцом, которое стало для меня осязаемым символом Божьей любви, связующим звеном между мной и Возлюбленным.

На кольце было выгравировано имя святой Екатерины. В библиотеке я прочел про Синайский монастырь св. Екатерины, узнал, что он стоит у подножия горы Синай, на которой Моисей получил десять заповедей. Кроме того, я прочел все что возможно о самой св. Екатерине. Я знал, что подаренное мне кольцо — из этого монастыря. Меня тянуло поехать туда и снова увидеть монаха.

Шло время. Я старался, как и большинство людей, приспособиться к обыденной жизни. Годы исканий, казавшихся бесплодными, утомили меня. Я прекрасно учился в университете, хорошо вписался в норвежское общество. В 1997 году я с головой окунулся в учебу — настолько, что почти перестал думать о Боге и духовных исканиях. Постепенно я искал Его все меньше и меньше. Бог, столько лет остававшийся моим единственным и главным стремлением, отступил на второй или даже на третий план. Я преуспевал, будущее сулило еще больший успех. Мне льстило то признание, которое я получил в Норвегии.

Мои чувства к Богу остыли. Я время от времени почитывал Евангелие. По–прежнему считая, что протестантизм имеет мало общего с Богом, я постепенно убедил себя, что Церковь Божия включает все христианские церкви, вне зависимости от деноминации, смирившись с тем, что все мы — православные, католики, протестанты — равноценные и единомысленные последователи Христа. Я заглушал голос совести, явственно велевшей мне идти в Православную Церковь, и пытался обмануть самого себя. Я ходил на воскресные службы в Норвежскую церковь, считая ее частью Вселенской Церкви. Так все было «просто», потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими (Мф. 7:13).

Я пытался служить двум господам, жить в двух мирах, угождать и Богу и мамоне (Мф. 6:24). Еще больше мир затянул меня после того, как я получил престижную работу и сделался «обычным» «нормальным» человеком: говорил о пустяках, не думал о существенном, получал удовольствие от вкусной еды, хорошего вина и комфортабельной жизни, вел научные дискуссии в средствах массовой информации или на встречах с такими же высоколобыми интеллектуалами.

Однако Господь не оставил меня, даже когда я отвернулся от Него. Глубокое духовное стремление не уходило. Чем сильнее я пытался закрыть на это глаза, тем больше чувствовал себя оставленным и преданным злу. Покой оставил меня, и душа снова пришла в смятение. Злая энергия, мучившая меня несколько лет назад, вернулась и проявилась вновь, еще сильнее (см. Мф. 12:43–46). Моя греховность стала для меня осязаемой и очевидной, как никогда прежде. Я понял, что греховен и умру. Именно конкретная, личная направленность этого знания приводила меня в трепет. Я согрешил, я умру. Грех, который я совершил и от которого умру, ощутимо проявлялся во мне. Я был напуган до смерти. Временами я ощущал себя абсолютно беспомощным перед этой злой силой, не мог ей противостоять и действовал согласно ее воле. …Я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек!.. (Рим. 7:14–24).