Читаем без скачивания Спасенный Богом - Василий Кривошеин

Я выяснил, что в городе действует столовая для служащих и приезжих, но для пользования ею нужно получить разрешение от местного совета. Я с большой неохотой пошел туда и потом пожалел об этом. Стали расспрашивать: откуда приехал, зачем, сколько дней останусь и т.д. Дали, наконец, какую то бумажку на право обедать, но сказали, что сегодня уже поздно и можно только с завтрашнего дня, и что столовая действует всего раз в день, а по вечерам закрыта. Словом сегодняшний день приходилось "голодовать", как выражался мой попутчик П. Впрочем, он меня и выручил. Уезжая к вечеру в Селино, он мне оставил хлеба и кой-какое продовольствие.

За это время вернулся из поездки наш хозяин М. Это была любопытная личность. Местный житель, мещанин, лет тридцати пяти, он был образован более окружающей его среды, но интеллигентом я бы его все же не назвал. Он много разъезжал и занимался тем, что большевики называют спекуляцией. Торговал он чем мог. Так, недавно он выехал из Киева, в день занятия его Белой армией, 18/31 августа. Вот что он рассказывал :" Мы были на вокзале, который был еще в руках красных, когда белые заняли город. Я подумал было остаться с белыми, и это было бы совсем нетрудно, но потом передумал. Слишком у меня много не законченных дел дома". Видно было, что он умеет ладить с большевиками, особенно на почве спекуляции. С ним приехала совсем уж странная личность, назовем его К. Он был лет сорока, в уездном масштабе, виднейший коммунист. И видимо он помогал М. в его спекулятивных махинациях и поездках. Сам этот коммунист, чем-то провинился перед своими коммунистами и начальством, ему грозил арест. Может быть это было связано с его "торговлей", а может быть и с политическими проступками, не знаю, но ему грозили крупные неприятности, (арест, суд, тюрьма) и он в сущности скрывался у М. своего сообщника и сотоварища по сделкам.

Так вот, этот хитрый спекулянт М., был мне рекомендован П. как человек, которому можно вполне доверять и он мне мог быть полезен. Более того, я не стал скрывать от него моих целей. Да и скрывать было не чего, так как сам П. и мать М. ему почти все рассказали. Когда мы оказались наедине с М. он мне сказал:" Не понимаю Вас, какая Вам личная охота рисковать своей жизнью ради Чаева? Почему и как Вы согласились везти отчет, да еще через фронт? Бросьте все это и возвращайтесь поскорее обратно, а то Вас могут арестовать. Вы задумали опасное дело, оно может кончиться расстрелом". В ответ на это я решил сказать ему всю правду: " Да, действительно, я согласен с Вами, переходить фронт, рисковать жизнью ради какого-то Чаева было бы величайшей глупостью, и я никогда бы на это не согласился. Не такой я дурак. Еду я не к Чаеву, а к Белым. Про Чаева я сказал П., чтобы не смущать его, а к Белым я хочу попасть, потому что там мои родители и трое братьев. Главное для меня, что я хочу сражаться вместе с Белой армией против большевиков".

М. сразу переменился в лице: " Это другое дело, я Вас вполне понимаю. Но примите во внимание, что это очень рискованное и опасное дело". " Я это вполне сознаю, но под коммунистами мне все равно нет жизни". Вскоре в комнату вошел его друг коммунист К. и с ним М. стал обсуждать способы как перебраться через фронт. Правда он ни разу не сказал ему зачем ему это нужно и назвал моего имени. Но тогда я не обратил достаточного внимания на это обстоятельство, и у меня создалось впечатление, что с К. можно говорить открыто обо всем.

Через некоторое время мне случилось остаться в комнате наедине с К. и он мне стал рассказывать свою жизнь, как он стал революционером-большевиком и как он в революции разочаровался: " Я учился в школе, был мальчишкой любознательным, но живым и дерзким. Раз мне случилось совершить какой-то неуместный поступок. Директор школы, желая меня пристыдить, сказал мне " Это все равно, как если бы ты при всех скинул штаны". Разрешите скинуть сейчас" - по-мальчишески ответил я ему. Мой ответ был сочтен неслыханной дерзостью, и меня исключили из школы с волчьим паспортом. Путь к образованию был мне закрыт, жизнь разбита, осталось одно - уйти в революцию. Вот я и ушел. Стал революционером. Боролся. Но сейчас я во всем глубоко разочаровался, вижу, что ошибся и хотел бы начать новую жизнь". После этого рассказа он перешел на актуальные события, на белых, и я сказал ему (лишний раз подтвердил) почему собираюсь к ним перейти. В эту минуту кто-то позвал меня из соседней комнаты, куда вела открытая дверь. Я вышел туда. Там стояла мать М., уже пожилая женщина. " Что Вы делаете? Зачем Вы рассказываете ему, что хотите уйти к Белым? Ему нельзя доверять, он - жулик. Он Вас предаст". Я был ошеломлен, вернулся в комнату, где К. пытался возобновить разговор о белых, но я уклонился от обсуждения и отмалчивался. Более того, попытался сказать, что сомневаюсь, нужно ли мне совершать столь рискованный шаг. Мой собеседник заметил мои колебания, обиделся на меня, разговор наш заглох и К. ушел.

Я находился в большом беспокойстве, что же будет? Через некоторое время пришел М. " Напрасно Вы говорили с ним о белых" - сказал он. " А почему Вы меня не предупредили, что с ним нужно быть осторожным? Более того, Вы сами при мне говорили с ним о планах перехода. Вот я и решил, что с ним можно вести себя откровенно". - " Но я говорил с ним в общей форме, не называя Вас, а это совсем другое дело. Впрочем, не беспокойтесь, он не посмеет на Вас донести. Я его держу в руках, знаю про него такие вещи, что если он пикнет, то ему придется плохо. И он знает, что я знаю о нем многое. Я его напугаю. Но Вы впредь будьте осторожны".

В это время у меня возник новый план действий. Ехать в Селино или оставаться в Дмитриеве было бессмысленно, слишком далеко от фронта. Вместо этого я мог бы поехать к югу на Льгов, а оттуда на станцию Коренево по дороге на Киев. Коренево было занято одно время Белыми, потом они отошли, но сейчас все равно ближе к фронту, чем Селино. Кроме того, П. оставил мне записку к знакомому ему мужику одного села в районе Коренева, там можно будет остановиться и он мне сможет помочь. Коренево было далеко от места моей командировки, и если бы меня стали проверять по документам, я придумал, что скажу. Мол не нашлись плотники в Селино, вот я и направился их искать дальше. А кроме того, в моем пропуске от ВЧК было сказано в общей форме, что мне разрешен въезд в Курскую губернию, без указания, куда именно, а Коренево находилось именно в этой губернии, так что мое "попадание" в эти места, были вполне "законным". Словом, я решил ехать в Коренево, но так как поезда на Льгов в этот день не было, пришлось остаться в Дмитриеве еще на один день.

На следующий день 27 авг./9 сент., я пошел в советскую столовую, где меня накормили плохим и голодным обедом, правда, по дешевке, и к вечеру отправился на вокзал ожидать поезда на Льгов. В некоторых вагонах его везли раненных красноармейцев. Стою на платформе станции и поблизости от себя слышу такой разговор: " Мы их забрали в плен под Суджей. Сдаются в плен, сволочи, поднимают руки, кричат нам "пощади, товарищ, мы мобилизованные". Какое там, всем прикололи!" А другой отвечает:" Да у них нет мобилизованных, у них все добровольцы. К ним попадись, так у них пощады не будет".

Уже поздно пришел московский поезд на Льгов. Хоть в нем и есть классный вагон ( имеется в виду 1,2,3 класс), предпочитаю залезть в теплушку, надоели мне все эти контроли. И действительно, в теплушке вплоть до Льгова нас никто не беспокоит. С нами едет немного народа, большая часть мужики. Пол теплушки устлан грязным войлочным покровом. Ложусь на него. Скоро я почувствовал, что кто-то по мне ползает. Неужто вши, думаю я. Это в первый раз в моей жизни. Мужичок, едущий с нами в теплушке, их тоже замечает. " Воши, воши, философствует он, - поползли! Вон как!" Из разговоров мужичков между собой выясняется, что они в большинстве из Орловской губернии ("ореловской", как они говорят). Говорят, что там большой недостаток соли и она страшно дорого стоит, а на Украине в районе Сум и даже Кореневе соли много и она дешевле, вот они и едут за ней. Это наводит меня на мысли, что не ответить ли мне, если меня спросят, куда и зачем я еду в Коренево: за солью!. Из пассажиров некоторые обращают внимание на мой шикарный кожаный чемодан. Спрашивают: "Не продашь ли ты его?" или " Откуда он у тебя?" И в дальнейшем пока я ехал до Коренева, такие вопросы и замечания продолжаются. Один " красный товарищ" даже спросил меня:" Ты, наверное, офицера убил и забрал чемодан. На что он тебе? Продай мне его". Внутренне я глубоко оскорблен таким вопросом, но молчу. Даже думаю: хорошо, что они меня принимают за одного из "своих".

Утром приезжаем во Льгов. Выясняю, что через некоторое время должен идти поезд на Коренево. Из разговоров между собой ожидающих его баб узнаю, что для поездки в Коренево нужно разрешение от коменданта станции Льгов. Иду к нему. Комендант помещается в одной небольшой комнате вокзала. Невзрачная фигура средних лет в военном кителе, товарищ Кан. Он кратко просматривает мои документы и пропуск от ВЧК, дает мне бумажку с подписью и печатью о разрешении проехать до станции Коренево. Дата 10 сентября по н.ст. 1919г.