Читаем без скачивания Друг человека (История из скорого завтра) - Роман Сенчин

- Жаль оставлять?

- А как ты думаешь? - Кажется, начав догадываться, кто пусть, может, и формальный, но все же покупатель их земли, Юрий начал вскипать, даже вот на "ты" старшего друга и благодетеля назвал.

- Угу... А знаешь, что вам предложат в виде компенсации? Семье вашей? Хм... Под городом тот замок, за который ты когда-то воевал. Он сейчас ничей... то есть...

ну - не важно... С двумя гектарами земли. И с льготным освобождением на три

года - от всяческих налогов. Для обустройства.

- Да-а?.. И с Танькой той? - сдерживая злость не собственно на гостя, а на что-то большее, почти пропел Юрий. И тут же добавил, не определив и сам для себя, какой смысл вкладывает в усмешливо-горькую фразу: - Ну и шутки у тебя, Иван Иваныч!

- Это не шутки.

Новым известием, о злосчастном замке, Юрий был, конечно, ошеломлен, впрочем, не настолько и не так, как мог бы предполагать стоящий рядом виновник ошеломления. А тот, наверное, чтобы добить, обезволить, преподнес еще сюрприз:

- Отец твой имеет вес по части распределения, то есть - купли и продажи... Он мог бы подписать - не подписать тот перечень земель, что предложили на аукцион. Но... я тебе не зря втирал там про баранов... Понимаешь, да? - И сам ответил: - Да. Отныне что ж, - Иван Иваныч старался быть по-прежнему любезным и справлялся с этим, - попадаешь под опеку и компетенцию моих ребят... хм... мусоровозчиков.

Уж - не взыщи. Разумеется, как только там станешь жить. По принципу: "Закон - для законодателей".

- Что ж, всего хорошего. - Юрий с трудом сдерживал себя, чтоб не толкнуть друга с берега. - Спасибо за благодеяния. За все...

Иван Иваныч как бы виновато улыбнулся:

- Не надо психовать. Будешь там со стариками и своей курочкой, как граф какой-нибудь... И двух гектаров для клубники - приемлемо вполне. Так что принимаю благодарность.

Когда Иван Иваныч, чуть-чуть хромая, будто ему под ступню попал камушек, а снять туфлю и вытряхнуть его все недосуг, шел к машине решительно и зло, Юрий вдруг испугался довольно нелепой (а может быть, и лепой) мысли, что вот сейчас он возьмет и даст команду: "Курочку со мной!"

Ленка в самый раз тут на глазах, как бы нарочно, и до ужаса такая аппетитная. Иван Иваныч миновал ее, не глядя, а бугай, что двигался за ним, прощупал взглядом раз, другой...

Нет, все, мотор завелся, дверцы мягко хлопнули. Машина тронулась. И будто что-то обрубилось важное, большое, нужное. Юрий ушел под навес, где были клетки с кроликами, а в основном, давно пустые (случать их руки у отца не доходили), сел на ящик. Закурил.

Кто спорит, Иван Иваныч, это - да. На своем уровне, конечно. Но и он, Юрий, не баран. Не овца безмозглая, чтоб так вот... Тьфу!.. Бараны, мухи, кролики, козлы... Башка готова лопнуть.

Подсела Ленка. Обняла, прямо вжалась собой в него. Гладит волосы, глядит в глаза.

- Так ощутить хочу, - в ответ мычит Юрий, - прям съел бы.

- Вот она я.

- Не так хочу. По-настоящему... Чтоб, знаешь... - Он не находил слов.

- Как хочешь, Юрочка...

Он оставался под навесом до ночи. Ленка, посидев, поласкавшись, убежала к себе доить козу. "Ага, козу", - от этой мысли у Юрия просеменили ледяной волной мурашки по спине. Старался не думать о важном, о том, что вскоре навалится на них, на их семью. О замке двухэтажном тоже старался не вспоминать. Но... конечно, лучше он во сто крат их домика, вот только... Что-то внутри, не в голове - в груди - твердило: нельзя, не то, не надо... Когда стемнело, взяла забота об отце и тракторишке. Поле клубничное сырое, не влез бы там их "Беларусь" по уши, протягивая плоскорез и борону через болотънки... Может, им с Ленкой завтра с утра, по холодку, рассадой все-таки заняться? Усы клубничные окрепли, дали корни - самая пора рассаживать... Бараны пусть они себе баранами, а поле - полем... Да кто кому дал волю, чтоб поле отбирать?! На этом поле вся вот его, Юрия, жизнь. То с ящиком рассады полуползком метр за метром, то с тазом, когда прет урожай... Тьфу ты, блин, опять про то же. Сказка про белого бычка... Не надо думать - все понятно... Да...

Ему никак не представлялась картина: мать в замке. Мать с коровьим выменем в распухших пальцах, мать с вилами, с граблями, у печки - запросто, мгновенно. Мать в замке - у камина, в кресле, пледом обернутые ноги - нет, никак, никак.

Для других, чужих ушей, наверное, еще неуловимо, а ему услышалось надсадно-предсмертное тарахтение их "Беларуси". Значит, у отца все слава богу... Отец... Правду ли сказал Иван Иваныч про отца - что не только в курсе, а сам почти... как сказать... инициатор переезда? Что, дескать, мог не подписать и подписал?.. Но мог ли не подписать?.. И почему тогда им с матерью ни словом?.. Решил оставить на потом, чтоб сразу перед фактом?.. А?

Прибежала Ленка. Сумерки. Глаза ее светились, как два фонарика.

- Ты здесь?

- Да. - Юрий подвинулся на ящике. - Садись.

Снова вжимается в него и шепчет:

- Я так тебя люблю, так боготворю...

Юрий чувствует, как от этих слов перехватывает дыхание, горло заваливает чем-то сладким, душащим. Вот бы сейчас, после таких признаний умереть. И все...

- ...Все хороводятся, - привычно недовольно ворчит мать, вернувшись со двора в избу, начав собирать на стол к ужину и исподволь готовясь к тяжелому, рожденному визитом человека на блестящей и большой машине разговору с мужем. - Все голубятся... И неймется им. Тут скоро... черт-те чё, а тут... Халда она и есть...

- Ты не мешай, - говорит отец, звеня штырьком рукомойника. - Дело молодое. Куда что повернет... Глядишь, она нам его выходит еще... И заживем. Так, мать, скоро заживе-ом!..