Читаем без скачивания Не позже полуночи - Дафна дю Морье

Он назвал мне цену в драхмах, и я быстро пересчитал. Получилось не больше двух фунтов за час. Однако, если обогнуть мыс и выйти к песчаной косе перешейка Спиналонга, это обойдется в два раза дороже. Я вытащил бумажник посмотреть, хватит ли у меня наличных, или придется возвратиться к столу регистрации и получить туристский чек.

— Вы поручите отелю, — быстро сказал он, прямо читая мои мысли. — Они включат расходы в ваш счет.

Решено. К черту все, и так я был достаточно скромен.

— Хорошо, — сказал я. — Беру лодку на пару часов.

Необычное это ощущение — с тарахтением двигаться по заливу, как много раз делали Столлы; позади — цепочка шале, немного правее — гавань и синие воды простора залива впереди. У меня не было четкого плана. Просто так, по какой-то необъяснимой причине я чувствовал, что меня притягивает эта бухта, где вчера днем стояла на якоре лодка. «Крушение начисто выбрано несколько веков назад…» Это были слова Столла. Он лгал? Или, может, изо дня в день он охотился здесь прошедшие недели и его жена ныряла и приносила мокрые сокровища с морского дна в его жадные руки? Мы обогнули мыс, и, разумеется, вдали от до сих пор спасавшего нас укрытия ветер посвежел, лодка оживилась, зарываясь временами носом в крутые бурлящие волны.

Длинный перешеек Спиналонга лежал впереди слева, и я с трудом объяснил своему рулевому, что не хочу направляться в сравнительно спокойные воды у солевых отмелей, а хочу идти дальше вдоль перешейка.

— Вы хотите ловить рыбу? — кричал он, перекрывая рев двигателя. — Вы найдете очень хорошую рыбу здесь, — указывал он на мои вчерашние отмели.

— Нет, нет, — крикнул я в ответ. — Дальше вдоль берега.

Он пожал плечами. Он не мог поверить, что у меня нет желания ловить рыбу, а я думал, когда мы достигли места назначения, какую вескую причину привести, чтобы попросить его направить лодку к берегу и встать на якорь, и не нашел ничего лучшего, — и это оказалось достаточно убедительным, — как пожаловаться, что меня сильно укачивает.

Горы, на которые я вчера забирался, показались прямо по носу, а когда мы обогнули косу, то открылась и сама бухта с развалинами пастушьей хижины на берегу.

— Вот, — показал я. — Здесь у самого берега бросайте якорь.

Он озадаченно посмотрел на меня и покачал головой.

— Никакого толку, — крикнул он. — Слишком много скал.

— Глупости! — завопил я. — Я видел, какие-то люди из отеля бросали здесь вчера якорь.

Он вдруг приглушил двигатель, и мой голос по-дурацки раздался в воздухе. Лодка заплясала вверх-вниз на крутых волнах.

— Плохое место бросать якорь, — упрямо повторил он. — Крушение здесь, запутаемся.

Ага, здесь было крушение… Я чувствовал, что волнение мое нарастает, меня уже было не остановить.

— Ничего об этом не слышал, но лодка здесь и бросала якорь, прямо в бухте, я сам видел, — с таким же упрямством ответил я.

Он что-то невнятно проворчал себе под нос и перекрестился.

— А если я потеряю якорь, — сказал он, — что я скажу своему брату, Николаю?

Он медленно, очень осторожно продвигался вперед к бухте, потом, вполголоса ругаясь, прошел вперед на нос и бросил за борт якорь, подождал, пока он зацепится, повернулся и выключил двигатель.

— Если хотите подойти близко, вам надо сесть в резиновую лодку, — недовольно сказал он. — Я надую вам, да?

Он снова прошел вперед, вытащил этакую надувную штуковину, которыми пользуются на спасательных судах «воздух — море».

— Хорошо, — сказал я. — Сяду в резиновую лодку.

По правде говоря, это очень подходило для моей цели.

Я мог подгрести к берегу, и он не будет дышать мне в затылок. В то же время мне не хотелось ни в малейшей степени задевать его гордости.

— Человек, который вчера правил лодкой, стал на якорь гораздо ближе и без всяких приключений, — сказал я.

Рулевой перестал надувать лодку.

— Если ему нравится рисковать лодкой брата — это его дело, — сказал он резко. — Сегодня я за нее отвечаю. Тот парень не явился сегодня утром, так что он теряет работу. Я не хочу ее терять.

Я ничего не ответил. Если тот бросил свою работу, то, наверное, потому, что неплохо заработал у Столла.

Лодка надута и на воде. Я забрался в нее осторожно и принялся грести к берегу. К счастью, на песчаной косе никого не было, и я мог спокойно сойти на берег и вытащить за собой лодку. Я заметил, что грек с интересом наблюдал за моими действиями со своей безопасной стоянки. Потом, как только он убедился, что лодке ничто не угрожает, он, демонстрируя свое неодобрение, повернулся ко мне спиной и, ссутулившись, присел на носу лодки на корточки, несомненно размышляя о причудах английских туристов.

Причиной моей высадки было намерение с берега определить поточнее место, где лодка вчера стояла на якоре. Ну да, так и думал. Примерно на сотню ярдов левее, чем сегодня бросили якорь мы, и ближе к берегу. Море было довольно спокойным, и я прекрасно мог путешествовать в резиновой лодке. Я посмотрел в сторону пастушьей хижины и увидел свои вчерашние следы. Были и другие следы. Свежие. Песок перед самой хижиной был основательно потоптан. Как будто что-то лежало здесь, а потом его поволокли к воде, к тому месту, где я теперь стоял. Может быть, это пастух побывал здесь поутру со стадом коз?

Я подошел к хижине и заглянул внутрь. Интересно!.. Небольшая кучка камушков и осколки керамики исчезли. Пустые бутылки продолжали стоять в дальнем углу, к ним добавились еще три, одна наполовину наполненная. Внутри хижины было жарко, и я вспотел. Солнце почти час пекло мне голову, а шляпу я, как идиот, оставил в шале, не собираясь на подобную экскурсию. Меня охватила нестерпимая жажда. Я действовал тогда импульсивно, и вот — расплата за это. Только теперь понимаю, какую я совершил глупость. Мой организм мог оказаться совершенно обезвоженным, и я бы погиб от теплового удара.

Полбутылки пива лучше, чем ничего. Но мне не хотелось пить из горлышка после пастуха, — ведь это, наверное, действительно он принес ее сюда, — эти парни не отличаются чистоплотностью. И тут я вспомнил о пакете в кармане. Во всяком случае, можно употребить по назначению. Я развернул пакет и налил в сосуд пива. Уже после первого глотка я понял, что это и не пиво вовсе. Это была ячменная вода. Тот же самый домашнего приготовления напиток, что Столл оставил для меня в баре. Выходит, местные его тоже пьют. Он вполне безобиден. Я слышал об этом: бармен сам пробовал, пробовала и его жена.

Прикончив бутылку, я осмотрел сосуд еще раз. Не знаю отчего, но лицо уже перестало казаться мне таким нахальным. В нем можно было даже заметить какое-то чувство собственного достоинства, которого я не отмечал раньше. Вот, например, борода. Она незаметно переходила в основание. Кто бы ни приложил здесь свою руку — это был мастер своего дела. Хотел бы я знать, не так ли выглядел Сократ,[21] прогуливаясь со своими учениками по афинской агоре[22] и рассуждая о жизни. Этот мог бы сойти за него. А его учениками необязательно могли быть юноши, как утверждал Платон, они могли быть и помоложе, ну вот как мои мальчуганы в школе, подростки одиннадцати-двенадцати лет, что улыбались мне во сне прошлой ночью.

Я потрогал оттопыренные уши, курносый нос, полные добрые губы наставника Силена на сосуде, глаза у него больше не выпучивались, а просто вопрошали или умоляли, и даже обнаженные кони-люди по краям стали величественнее. Мне казалось теперь, что они не вышагивают, а танцуют, взявшись за руки, полные самозабвенного буйного веселья. Должно быть, страх перед незваной ночной гостьей заставил меня видеть сосуд в ином, в неприглядном свете.

Я сунул его обратно в карман, вышел из хижины и пошел по пляжу к резиновой лодке. Предположим, я заявлюсь к этому Папитосу, у которого связи с местным музеем, и попрошу оценить сосуд? Предположим, он стоит сотни, может быть, тысячи, и он поможет мне его продать или скажет, к кому обратиться в Лондоне? Столл, должно быть, все время так поступал и выходил сухим из воды. Не на это ли намекал бармен… Я забрался в лодку и принялся грести от берега, раздумывая о разнице между таким человеком, как Столл, при всем его состоянии, и мной. Вот, скажем, он — хам хамом, и кожа такая, что копьем не проткнешь, а полки у него дома в Штатах ломятся от награбленного. В то время как я… ну что — учу мальчишек за мизерное жалованье, и ради чего все это? Моралисты говорят, что не в деньгах счастье, но они не правы. Если бы мне хоть четверть состояния Столла, я бы вышел на пенсию, уехал за границу, поселился бы на каком-нибудь греческом острове, зимой, может быть, работал в мастерской в Афинах или в Риме. Совершенно иной образ жизни открылся бы передо мной, и самое время, пока я еще не стал стариком.

Я удалился от берега и достиг места, где, как мне казалось, накануне стояла на якоре лодка. Я перестал грести и стал всматриваться в воду. Она была бледно-зеленой и довольно прозрачной, глубина — определенно несколько саженей, и, когда я смотрел на золотой песок в глубине, полное спокойствия дно представлялось мне совершенно иным миром, далеким от известного мне. Яркие, блещущие серебром стайки рыб продвигались в сторону длинного локона коралловых волос, который мог бы украсить Афродиту, но был морской водорослью, и прибрежное течение плавно колыхало его. Галька, которая на берегу не более чем круглые камешки, блистала здесь как драгоценные камни. Бриз слегка рябил воды залива за стоящей на якоре лодкой, но не касался этой глубины. Моя лодка медленно кружилась то ли от ветра, то ли от течения, и я задавал себе вопрос: не само ли движение это привлекло тугую на ухо миссис Столл, приобщило к подводному плаванию? Быть может, сокровища были только предлогом для утоления жадности супруга, а туда, вниз, на глубину, она бежала от того образа жизни, который, наверное, был ей невыносим.