Читаем без скачивания Улитка - Эльга Мира

Желание унизить меня граничило в нем с жаждой отмщения за всех павших в педагогических войнах. Его где-то можно было понять.

Отец угрюмо молчал, предоставив матери отдуваться за двоих. Мама, которая всегда старалась избегать конфронтации, глубоко вздохнула и, опустив глаза, произнесла:

– Иван Андреевич… Не то что бы я хотела оправдать поведение Святы, но… Короткая стрижка и нестандартное мышление – это еще не повод для клейма, ведь так? В стране перемены, молодежь это чувствует глубже нас.

– Анастасия Степановна, к счастью, в нашей школе эти так называемые перемены чувствует только ваша дочь. – Тот раздраженно поджал губы. – Все остальные продолжают прилежно учиться.

– Насколько мне известно, у Святы прекрасная успеваемость, а касательно ее внешнего вида мы постараемся найти компромисс.

Спокойный голос матери стал металлическим. Злость или унижение придали не свойственный ему оттенок, сложно сказать. Но самоотверженность, проявленная в защиту взбалмошного птенца, впервые вызвала в моей душе бурю эмоций, смысл которых сводился к одному: «Сила женщины в ее детях».

– И все же я бы хотел подчеркнуть, что… – директор попытался развить свою мысль, но был грубо прерван.

– Мы вас услышали. Вопрос будет решен. – Отец резко встал и, не прощаясь, вышел из кабинета. Его белая «Волга» с визгом завернула за поворот, когда мы с мамой спустились во двор школы.

– Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы у папы были неприятности на работе? – устало спросила она, проводив взглядом семейный автомобиль. – Вынь эту дурацкую железку из уха, у тебя что, мало приличных серег?

– Спасибо, мам, – сказала я, благодарно сжав ее руку, но крестик не сняла.

Это мои принципы, за них я буду бороться, а отец все равно простит, хоть и ворчать будет минимум неделю.

Но я ошиблась – родительская любовь тоже имеет пределы. Уважение к самому себе, хочешь не хочешь, победит терпимость и желание мирным путем приобрести уважение несносного ребенка. Однажды, когда моя комната наполнилась гулом друзей, отца прорвало. Распахнув дверь, он жестко потребовал:

– Пусть они немедленно покинут мой дом. Немедленно, иначе пожалеешь!

Я побледнела от унижения. Как он смеет разговаривать со мной в подобном тоне?! Ребята молча выходили из комнаты, а я пристыженно замерла посреди руин своего старого мира. В тот вечер отец впервые поднял на меня руку. Обжигающий след пощечины я до сих пор чувствую на своей щеке. Помню, как бросилась на него с кулаками и яростным криком: «Ненавижу!» Помню маму, отважно ставшую между нами. Очки отца на полу у серванта и немое недоумение в его близоруких глазах. Помню, как с воплем: «Еще раз тронешь меня, убью!» яростно хлопнула дверью…

Холодный ночной ветер колол лицо, нервно стучали зубы, а наивный вопрос «За что?» рвался наружу чуть ли не волчьим воем. Непослушным пальцем нажала чужой звонок. У мальчишки, появившегося на пороге, были серые глаза с большими девичьими ресницами.

– Привет… Можно у тебя переночевать?

– Свят, ты что?! Родаки ж тебя прибьют потом.

– Мне похрен. Так пустишь или нет?

– Хорошо. Только здесь сегодня куча народа – поспать спокойно не выйдет. А ты ж у нас неженка.

– Оставь подколы на завтра, о’кей? – Руки все еще трясутся, под веками жжет, но хрен вам, не разревусь!

– Ладно-ладно. Заваливай. Вижу, тебе нужно бухнуть.

– Спасибо.

Потом брат рассказывал мне, что заплаканная мама потребовала тогда от отца: «Если ты не хочешь потерять ее окончательно, найди и измени все». Но папа не послушал, не бросился в ночь на поиски. Вероятно, в его решении было больше отчаяния, чем гордыни. Тяжелее всего примириться с тем, что твоя маленькая девочка, еще недавно радостно кидающаяся навстречу крепким объятиям, превратилась в бесконтрольную дрянь и уже никогда не станет прежней. Надежда – самая опасная химера человека, крушение надежд – самая страшная боль…

Вот так, из-за глупости и упрямства, началось мое блуждание по квартирам друзей. Они с ироничным уважением относились к моему протесту и с радостью помогали беглянке катиться по наклонной. Школа была заброшена, руку украсили три шрама – брататься в годы моей юности считалось привилегией отчаянных смельчаков.

Тогда же я потеряла девственность. Переполненная адреналином, романтикой и подростковым сексуальным зудом, я в слепую бросилась в омут придуманных чувств. Как любой девчонке, мне мечталось о единении двух сердец, но вышло все довольно прозаично.

Вижу, как сейчас, сереющие осенние сумерки, мальчишечьи пальцы, перебирающие струны гитары, горько-приторный запах травы… А потом долгие поцелуи, неловкие ласки, смятое постельное белье сомнительного цвета, трепет в груди при виде любимого лица и вдруг – присутствие инородного предмета внутри. Ни страха, ни счастья, лишь крайнее удивление. Это и все?! Быстро, обыденно, даже без боли?! А ты, как дура, всеми цветами радуги рисовала первое соитие. Ты мечтала с ним стать чем-то большим, а выйдя на балкон перекурить, хладнокровно и опустошенно подумала: «А глаза ведь у него мутноваты. Да и место не подходящее…»

Посмотрев на Гретту, я мысленно вздохнула:

– Да, милая, тебе повезло меньше моего! Воли тебе никто не даст. Хотя, может, это и к лучшему…

Конечно, малышке безумно нравился Джудит. Это было очевидно. Я часто предупреждала друга о неминуемой развязке в случае, если он не прекратит поддерживать девичью мечту. Джу лишь отшучивался в ответ. Грустно, что любовь часто дарит себя тем, кто не нуждается в ней…

Улыбнувшись Гретте, я погладила ее нежную щеку. Та, печально вздохнув, посмотрела на часы. Переживает, не любит опаздывать в школу. Но вот Рихард появился в коридоре, и девичье лицо оживилось. Выпихнув на лестничную клетку белобрысого кулему, она отчитала его, как полагается, и через минуту лифт унес их к новым знаниям. Дождавшись ухода ребят, мы со Стефанией присели к столу.

– Ты разбудила Джудит? – спросила она, насыпая в мою тарелку хлопья.

– Он сегодня не ночевал, – повторила я заезженную фразу, и меня тут же накрыла знакомая волна раздражения.

– Заканчивать ему нужно с этой работой. Поговори с ним, прошу тебя, – движение руки, чуть более нервное, нежели обычно.

Окинув Стефанию быстрым взглядом, я недобро подумала: «Ну так и говори, если тебе невмоготу, мне какое дело».

Было видно, что в материнской любви Стефании к Джу сквозят далеко не материнские нотки. Каждая женщина, независимо от возраста, чувствует себя молодой рядом с красивым, сексуальным парнем. А поскольку наша хозяйка до сих пор не подозревала о гомосексуальности Джу, ее сердце, не добравшее мужской любви, явно стучало чаще при виде моего друга.

– Ладно. Поговорю, – не моргнув глазом, соврала в ответ.

Пятью минутами позже входная дверь скрипнула, и из коридорного мрака вынырнул силуэт ночного гуляки.

– Доброе утро, девчонки! – Приветливо кивнул он нам. – Что на завтрак? Жутко голоден.

Бодрость голоса, свежесть лица… Таскался всю ночь, и никаких следов!

– По-моему, работа идет ему на пользу, – буркнула я, отхлебывая сок.

– Да, как никогда потрудился, – засмеялся тот, тайком от Стефании демонстрируя мне цепочку с изящным золотым медальоном.

Бесстыжая продажная морда! Так и треснула бы по ней кулаком! Нет, сегодня ограничимся холодом презрения.

– Мой быстрее руки. Все уже остыло.

Стефания, поднявшись из-за стола, радостно засуетилась. Тарелка мгновенно наполнилась едой, а чашка – горячим кофе.

Демонстративно поджав губы, я положила бутерброд с ветчиной на стакан с соком и направилась в гостиную.

– А хлопья?

– Не буду.

– Ты чего злая? Снова не спалось? – спросил Джудит, выглядывая из ванной комнаты с намыленными руками.

– Кто это решил поинтересоваться моей персоной?! – ядовито бросила через плечо, включая телевизор.

Ведущий новостей с неприятными близко посаженными глазами вещал о выданном Интерполом ордере на арест старшей дочери Саддама Хусейна, Рагад, разыскивающейся за терроризм. Однако, судя по видеоролику, крашенная сорокалетняя блондинка в очках от Chanel последнего сезона и не собиралась прятаться. Она преспокойно разгуливала по самому престижному кварталу Иорданской столицы. Кадры мельтешили событиями прошлого и настоящего, погружая мир в мельчайшие до тошноты подробности чужой личной жизни.

Вот старые фото Саддама Хусейна со всеми членами семьи, которые открыто улыбаются миллионам жаждущих их крови зрителей. Тут же сделанные мобильным телефоном снимки с казни диктатора, затем улицы Багдада до и после вторжения войск коалиции. А в бегущей строке титры – «кровавые миллиарды так и не найдены».

– Как ты думаешь, сдаст ли им арабская мадам счета – единственную гарантию собственной неприкосновенности? – спросил Джу. – Никогда! Потому что эта тетка с миллиардами – такая же актриса, как и любая порнозвезда, стонущая на камеру. Все рассчитано до мелочей на идиотов, сидящих возле коробки.