Читаем без скачивания Старики и бледный Блупер - Густав Хэсфорд

Стропила молчит. Его переполняют вопросы, но он молчит.

— Вольно, — говорю я ему. — Не обманывай себя, Стропила, бойня тут. В этом говеном мире у тебя времени не будет, чтобы разбираться, что к чему. Что сделаешь, тем и станешь. Не рыпайся, и будь что будет. Тебе же лучше будет.

Стропила кивает, но ничего не говорит в ответ. Я понимаю, что сейчас творится у него в душе.

Информационное бюро оперативной группы «Экс-Рей»[59], подразделения, которому поставлена задача прикрывать подразделения 1-й дивизии, временно действующие в зоне действий 3-й дивизии, представляет собой маленькую сборную хибару из бруса два на четыре дюйма, выстроенную невольными работниками. К двери из проволочной сетки приколочена красная табличка, на которой желтыми буквами написано: TFX–ISO. Крыша хибары изготовлена из листов оцинкованной жести, а стены — из мелкоячеистой сетки, назначение которой — спасать нас от жары. По бокам хибары флотские строители приколотили зеленые нейлоновые пончо. Эти пыльные полотна закатываются вверх во время дневного пекла, а ночью опускаются вниз для защиты от свирепых муссонных дождей.

Чили-На-Дом и Дейтона Дейв занимаются фотолистами перед хибарой информбюро. Чили-На-Дом — задиристый чикано из восточного Лос-Анджелеса, а Дейтона Дейв — пофигист и серфингист из богатой флоридской семьи. Они абсолютно, совершенно разные. Но друзья — не разлей-вода.

Около сотни хряков постарались втиснуться во все возможные уголки, где отыскалась тень. Каждому хряку выдан фотолист, это такой отпечатанный формуляр с пробелами для внесения личных данных, которые нужны для того, чтобы отправить фотографию хряка в газету в его родном городишке.

Дейтона Дейв фотографирует черным «Никоном», а Чили-На-Дом помогает:

— Улыбнись, гондон. Скажи п-и-и-и-ська. Следующий.

Очередной морпех из очереди становится на колено рядом с маленькой вьетнамской сироткой неизвестного пола. Чили-На-Дом сует в руку пехотинца резиновый батончик «Херши».

— Улыбнись, гондон. Скажи п-и-и-и-ська. Следующий.

Дейтона Дейв делает снимок.

Одной рукой Чили-На-Дом забирает у хряка листок, а другой выхватывает резиновый батончик.

— Следующий!

Сиротка говорит:

— Э, морпех номер один! Ты! Ты! Дашь ням-ням? Сувенира?

Сиротка цапает рукой батончик и выдергивает его из руки Чили-На-Дом. Он кусает его, но обнаруживает, что внутри всего лишь резина. Пытается содрать обертку, но не может.

— Ням-ням номер десять!

Чили-На-Дом выхватывает резиновый батончик из руки сиротки и швыряет его следующему пехотинцу.

— Поживее там. Вы что, прославиться не хотите? Кто-то из вас, может, семью этого пацана похерил, но в родном твоем городишке все должны узнать, что ты крутой морпех с золотым сердцем.

Я говорю своим фирменным голосом Джона Уэйна:

— Слушай сюда, пилигрим. Снова тащимся?

Чили-На-Дом оборачивается, замечает меня и лыбится.

— Привет, Джокер, que pasa? Может, и тащимся, парень, а может и нихрена. Эти гуковские сиротки — крутой народ. Сдается мне, половина из них — вьетконговские морпехи.

Сиротка уходит, ворча себе под нос, пинает камни на дороге. И вдруг, будто решив доказать, что Чили-На-Дом прав, сиротка останавливается. Он оборачивается и с двух рук одаряет нас средними пальцами. И уходит дальше.

Дейтона Дейв смеется: «Это дитя стрелковой ротой СВА командует. Грохнуть бы его надо».

Я улыбаюсь.

— Образцово работаете, девчонки. Вы оба просто прирожденные крысы.

Чили-На-Дом пожимает плечами.

— Братан! Мудня нас, бобоедов[60], в поле не пускает. Мы слишком крутые. На нашем фоне обычные хряки хреново выглядят.

— Как тут, долбят по вам?

— Так точно, — говорит Дейтона Дейв. — Каждую ночь. Так, по нескольку выстрелов. Они типа по нам прикалываются. Ну, а я, само собой, столько успел на счет записать, что сбился уже. Но мне никто не верит! Гуки-то своих покойников с собой утаскивают. Вполне верю, что этот маленький желтый злобный народец питается своими же потерями. Следы крови от утащенных трупов повсюду, а на счет не идут. Ну, и вот, я-то герой, а капитан Январь заставляет здесь в Микки Мауса играть, вместе с этим нахалом мокрозадым.

— Капрал Джокер!

— СЭР! Пока, ребята. Пойдем, Строп.

Чили-На-Дом толкает Дейтону Дейва в грудь. «Сгоняй-ка в деревню и засувенирь мне сиротку помилее. Только чтобы грязный был, реальная вонючка».

— Джокер!

— Ай-ай, сэр!

Капитан Январь сидит в своем фанерном кубрике в глубине хибары информбюро. Капитан Январь мусолит в зубах незажженную трубку, потому что думает, что так он больше похож на отца-командира. Он не на живот, а на смерть режется в «Монополию» с Мистером Откатом. У Мистера Отката больше ти-ай, вьетнамского стажа, чем у любой другой «собаки»[61] в нашем подразделении. Капитан Январь не капитан Куиг[62], но и на Хэмфри Богарта тоже не похож[63]. Он поднимает серебряный башмачок и передвигает его на Балтик-Авеню, прибирая к рукам всю собственность по пути.

— Покупаю Балтик. И два дома. — Капитан Январь тянется за бело-фиолетовой купчей на Балтик-Авеню. «Вот и еще одна сфера моей монополии, сержант». Он расставляет на доске зеленые домики.

— Джокер, в Дананге ты боку халявы хватанул, и определенно дошел уже до кондиции, чтобы снова в поле побывать. Топай-ка в Хюэ. СВА захватила город. Там сейчас первый первого в говне.

Я медлю.

— Сэр, не известно ли капитану, кто зарубил мою статью про гаубичный расчет, который похерил целое отделение СВА одним игольчатым снарядом[64]? В Дананге одна крыса рассказала мне, что какой-то полковник мою статью похерил. Какой-то полковник сказал, что игольчатые снаряды — плод моей буйной фантазии, потому что Женевская конвенция классифицирует их как «негуманное оружие», а американские воины не позволяют себе быть негуманными.

Мистер Откат фыркает.

— Негуманное? Милое словечко. Десять тысяч дротиков из нержавеющей стали с оперением. Эти болванки, набитые такими стрелками, действительно превращают гуков в кучи обосранных тряпок. Это так точно.

— У, черт! — говорит капитан Январь. Он шлепает карточкой по походному столу. — Идешь в тюрьму — прямо в тюрьму — упускаешь куш — не получаешь двести долларов. — Капитан отправляет серебряный башмачок в тюрьму.

— Я знаю, кто загубил твою статью про игольчатый снаряд, Джокер. А вот чего я не знаю, так это кто дает врагам-репортерам наводку каждый раз, когда происходит что-нибудь неприятное — типа того белого викторчарлевского разведчика, которого похерили на прошлой неделе, из тех, кого собаки называют «Бледный Блупер»[65]. Из-за этих утечек информации генерал Моторс готов уже меня в хряки отправить. Расскажешь? Тогда и я тебе скажу. Заметано?

— Нет. Нет, капитан. Ладно, неважно.

— Номер один! Два очка! Все путем, Джокер. Тут тебе большой кусок халявы отвалили. — Капитан Январь достает конверт заказного письма из плотной бумаги и вытаскивает листок, на котором что-то написано затейливыми буквами.

— Поздравляю, сержант Джокер.

Он вручает мне листок.

«Приветствую всех читающих сей документ: сим довожу до вашего сведения, что, оказывая особое доверие и выражая уверенность в преданности Джеймса Т. Дэвиса[66], 2306777/4312, я произвожу его в сержанты корпуса морской пехоты Соединенных Штатов Америки…»

Изучаю этот листок бумаги. Потом кладу приказ на походный рабочий стол капитана Января.

— Номер десять. Ничего не выйдет, сэр.

Капитан Январь останавливает свой серебряный башмачок на полпути.

— Что ты сказал, сержант?

— Сэр, я поднялся до ранга капрала исключительно за счет собственной военной гениальности, так же как, говорят, и Гитлер с Наполеоном. Но не сержант я. В душе я всегда капрал, им и останусь.

— Сержант Джокер, приказываю отставить игры в Микки Мауса. Тебя на Пэррис-Айленде за заслуги в звании повысили. У тебя и в стране послужной список отличный. Стаж в нынешнем звании у тебя достаточный. Заслуживаешь продвижения по службе. Другой войны сейчас нет, сержант. Твоя карьера в морской пехоте…

— Нет, сэр. Сначала мы этот народ бомбим, потом фотографируем. Мои статьи — это бумажные пули, летящие в жирное черное сердце коммунизма. Я сражаюсь за то, чтобы в этом мире лицемерие могло спокойно процветать. Мы встретились с врагом, а он, как оказалось — мы сами[67]. Война — выгодное дельце, вкладывайте в нее сыновей. Во Вьетнаме не извиняются. Arbeit Macht Frei…

— Сержант Джокер!

— Никак нет, господин капитан. Номер десять. Я капрал. Можете меня в тюрягу засадить — это все понятно. Ну, так заприте меня в Портсмутской военно-морской тюрьме[68] и держите там, покуда я не сгнию заживо, но позвольте мне сгнить капралом, сэр. Вы знаете — что надо, я делаю. Я пишу статьи про то, что Вьетнам — это азиатский Эльдорадо, населенный милыми людьми — примитивными, но целеустремленными. Война — это шумный завтрак. Войну есть весело. Она здоровье поправляет. Война излечивает рак — раз и навсегда. Я не убиваю людей. Я пишу. Это хряки убивают, я лишь наблюдаю. Я всего-то юный доктор Геббельс. Но не сержант я… Сэр.