Читаем без скачивания Лабиринты любви - Леона Арленд

Хант еще раз внимательно осмотрел спальню. Знать бы, где ее дневник? С его содержанием он уже познакомился. Однако не мешало бы взглянуть на оригинал!

Помимо почерка Ханта интересовали ее последние записи, которые могли появиться после их знакомства. Интересно, нашлось ли в ее фантазиях место для него?

Он подошел к комоду, выдвинул верхний ящик. Сразу бросились в глаза ее очки в уродливой черной оправе. Он надел их и усмехнулся.

Все правильно! Обычные стекла, никаких диоптрий… Надень такие очки, и никто тебя не узнает!

Помимо очков в ящике лежали шпильки, заколки, броши, какие-то золотые украшения, а также маникюрные принадлежности. Он выдвинул следующий ящик.

– Ну и ну! Очень, очень хорошо, милая графинюшка!

Прочитав ее дневник, Хант в своих мечтах называл ее именно так. Изысканное нижнее белье – штанишки из натурального шелка, кружевные лифчики, ночные сорочки – вызвало в нем необыкновенную нежность.

Вывалив содержимое ящика на кровать, он обнаружил то, что искал.

Вот он, ее дневник!

Хант устроился поудобнее в кресле возле окна и начал читать те страницы, которых не было в копии. Вдруг он напрягся и весь превратился в слух. Дверь? Нет. Все нормально. Он с облегчением перевел дыхание. Что-то воображение у него чересчур разыгралось. Ну и что там в дневнике?

«Она никогда никого не хотела так, как его», – сразу бросилось ему в глаза. Весьма многообещающе! Кого это «его»? Может, речь о нем?

С надеждой он погрузился в чтение страниц дневника, заполненных совсем недавно.

«После ужина граф показал ей свой замок. Сначала они шли по длинному коридору, который привел их к двери, задрапированной портьерами из гобеленовой ткани с замысловатым узором в бордовых тонах.

За дверью оказалась роскошная гостиная. Она не смогла сдержать возглас восхищения. Стены комнаты были декорированы гобеленом, затканным цветами, листьями, дикими зверями и рыцарями в доспехах. Невозможно передать всю палитру красок, какую использовали мастера! Любой из известных человечеству языков просто оказался бы недостаточно богат…

Хрусталь и бронза, позолота и лепнина, канделябры из баккара – наиболее ценного сорта хрусталя, в котором преломлялись неведомо откуда проникавшие сюда солнечные лучи, диваны с множеством подушек вокруг мраморного камина, персидские ковры, бесчисленные бюро и столики с изящными дорогими безделушками – все это великолепие поражало. Раздался бой каминных курантов.

Граф улыбнулся и, взяв Диану под руку, проводил ее до дверей спальни.

– Спокойной ночи, графиня! – склонил он голову. Диана посмотрела на него с недоумением.

– Граф? – произнесла она с вопросительной интонацией.

В тишине замка с его переходами и коридорами ее тихий голос прозвучал довольно громко.

– Пора спать, моя дорогая!

– Граф, не засну я без вашей любви, – прошептала она в ответ, поборов робость.

Хотите, чтобы я вас любил, моя дорогая? Вы это имеете в виду?

– Да… О да, граф! – Порывисто прильнув к его груди, она взглянула на него глазами, умоляющими о любви.

Не сказав больше ни слова, граф подхватил ее на руки и вместе со своей драгоценной ношей переступил порог.

В спальне горели свечи. Графиню била дрожь. Она предвкушала неземное блаженство от плотской любви и откровенных ласк, которыми они станут одаривать друг друга этой ночью.

Покрывая поцелуями лакомые прелести ее роскошного тела, он смаковал. Вдыхая сладостный аромат ее кожи, он трепетал. Прелестная теплота, шедшая от обнажавшегося женского тела, наполняла его физическим восторгом. Но вот Диана предстала перед ним полностью обнаженной, и графу показалось, будто в комнату вошла какая-то грозная сила. С ним сделалось что-то странное. Желание наполнило его острым физическим восторгом, которое мгновенно сменилось животной необходимостью доказать ей, как она прекрасна.

А в ней как будто жило два существа: одно томилось от стыдливости, другое принимало сознательно возбуждающие позы – одну красивее и гибче другой.

– Любимый… пожалуйста… – раздался в тишине спальни то ли шепот, то ли всхлип.

Граф припал губами к ее груди – нежной, бело-розовой, с упругими закруглениями, похожую на грозди неведомого прекрасного плода.

Он любил ее…

За окном сияла лунная ночь. Весь мир со всеми его красками, звуками и запахами куда-то вдруг исчез, и перед ним осталась одна она.

Они долго ласкались и наконец вместе достигли кульминации.

Быстрее, глубже, жарче…

Дыхание рвалось. Она билась, стонала, а граф был счастлив. Когда она затихла, граф положил свою голову ей на живот».

Вздохнув, Ник Хант вернулся к реальности.

Кэтрин его хочет. Нет никаких сомнений на этот счет, поскольку тому масса доказательств.

Во-первых, порывистый почерк… Он выдает импульсивность ее мысли в момент, когда она писала. Она ничего не придумывает… У нее в подкорке все это закреплено довольно прочно.

Во-вторых, великое множество деталей. Подробное описание интерьера в замке напоминает любовную прелюдию. Кульминация как бы отодвигается, зато воображение работает более утонченно. Причем скорее интуитивно, чем логически.

Хант пришел к выводу, что, несмотря на влечение, которое Кэтрин к нему испытывает, она старается свести до минимума общение с ним. Что натолкнуло его на эту мысль, ему самому было непонятно, но что-то, несомненно, было. Вот еще один момент для тщательного анализа.

В то время как Хант обдумывал все это, он с трудом преодолевал нарастающее возбуждение. С величайшим усилием заставил он себя направить внимание на изучение почерка Кэтрин.

А почерк, между прочим, наводил на размышления. Он был неровным. Прежде всего… В начертании букв присутствовала весьма важная закономерность. Все буквы были разной высоты даже в одном слове, что, как известно, отражает свойства и психическое состояние пишущего.

Хант еще раз исследовал почерк Кэтрин – вернее, произвел сравнительный анализ написанного в разное время – и убедился, что Кэтрин страдает хронической сексуальной неудовлетворенностью.

Вот это номер! Теперь понятно, почему его к ней так тянет. Она бомба с часовым механизмом… Настанет час «х», и она ка-а-а-к жахнет!..

Ну а то, что в некоторых местах буквы словно толкают друг друга, а слова вылезают за поля, будто не хватает бумаги, – явный признак того, что пишущий, во-первых, большой мечтатель, а во-вторых, крепко связан со своим подсознанием.