Читаем без скачивания Прощай, грусть - Полина Осетинская

Мелодическая мысль, как и любое другое сильное впечатление, должна не просто запомниться, но прорасти в душе человека. Разучивая новую вещь, Полина иногда с восторгом кричит: «Папа, я это знаю, я это уже слышала».

Полина поет, сочиняет стихи. Как и все дети, она изрекает парадоксальные истины, рисует красную землю и зеленое солнце. Но самое главное в ее жизни – музыка.

Максим Кончаловский, известный популяризатор музыки и поэзии, говорит о ней: «Я не могу объяснить феномен Полины. Она играет, ошибается, берет фальшивые ноты – никто от этого не застрахован, но девочка тут же ориентируется, продолжает играть. У нее есть связь между пальцами и головой. Наверное, причину успехов надо искать в природной одаренности».

О. Е. Осетинский определяет ее режим дня и систему занятий, выбирает ее репертуар. Я спрашивала Полину: «Если папа хочет, чтобы ты выучила стихотворение, а оно тебе не нравится?» – «Что вы, папе возражать нельзя», – убежденно ответила девочка.

Чтобы снять нервные перегрузки, Полина каждый день пробегает 4–5 километров, ходит на каток, плавает, занимается гимнастикой. Всем этим она занимается с удовольствием. Девочка ставит перед собой все новые и новые задачи: «Хочу сыграть Первый концерт Шопена. И еще ужасно хочу играть на клавесине и органе». Полина играет непростые вещи (О. Осетинский считает, что надо развивать гармонический слух на самых сложных вещах).

«Я играю не потому, что понимаю, а потому, что люблю, – говорит она, – а раз люблю, значит, что-то понимаю». Восьмилетняя пианистка концертирует.

«Я не берусь предсказать будущее юной пианистки, – говорит режиссер М. Мельниченко, недавно закончивший фильм „Полина“. – Я убежден в одном: Полина – это личность».

Сказка, музыка, Москва – прекрасен мир, в котором живет девочка.

Папе возражать было действительно нельзя, это сильно вредило моей внешности.

Мечты о клавесине и органе осуществлялись относительно легко: в какой-то момент мы познакомились с музыкантом Александром Майкапаром, он дал мне несколько уроков, после чего мы сыграли концерт в Гнесинском зале на двух клавесинах. Возможность сыграть на органе представилась в двух латвийских городах – Кулдиге и Цесисе. Полномасштабные концерты с фортепианным репертуаром, только в старинных костелах на органе.

Помимо нагрузок, указанных милой интервьюер-шей, в ассортимент также входили занятия хореографией в кружке Дома пионеров. Как и многие девочки, я бредила балетом и мечтала заниматься им профессионально, поставив себе задачу рано или поздно встать на пуанты. Однажды, вняв-таки мольбам, меня привели в балетный класс хореографического училища, где я тут же начала истошно кружиться. Женщина-репетитор, отлицезрев этот танец нерожденного лебедя, сказала что-то про возраст, конституцию и добавила: кстати, а когда у Полины следующий концерт? Это был приговор, и хотя никто и не думал принимать всерьез мои фантазии, с того момента в графе «серьезный балет» стоял прочерк.

Но на пуанты я к десяти годам все-таки встала, предварительно освоив пять позиций, жете, плие и всевозможные батманы. Мне даже не то купили, не то подарили настоящую пачку, которая очень пригодилась для разнообразных документальных фильмов, которые на пике перестройки снимали американцы. Стоя в первом ряду кордебалета хореографического кружка, я выделывала па, призванные демонстрировать всестороннюю одаренность. Напоминает немного довлатовскую историю про одного знаменитого поэта: согласно ей, в ожидании съемочной группы он гулял по полям Переделкина в шубе, а при появлении иностранцев выпрыгивал голым в снег, и иностранцы восхищенно замирали, не забывая при том щелкать вспышками – вау, настоящий русский медведь!

Ко второму классу отец занялся поисками достойного, по его мнению, педагога, с которым можно было бы разделить бремя моего музыкального воспитания. В высшей степени отвечающей всем его требованиям он счел знаменитого профессора Московской консерватории Веру Васильевну Горностаеву.

Что же ее заинтересовало до такой степени, что она согласилось уделить мне время? В ЦМШ у нее была почасовая нагрузка, но все же основной работой Веры Васильевны были занятия со взрослыми студентами Консерватории.

Решив на сей раз довериться не только своим воспоминаниям, но и памяти человека, сыгравшего в моей истории значительную роль, я посетила на днях профессора Горностаеву в роли заправского журналиста, снаряженная цифровым диктофоном. Как говорится, немного правды спустя много лет.

– Вера Васильевна, как все начиналось?

– Перед тем как мне позвонил Олег Осетинский, я уже слышала твое имя, оно витало в воздухе, многие говорили, что есть такая интересная девочка. Вскоре раздался звонок Олега – он попросил, чтобы я тебя прослушала. Не помню, куда он тебя привел, но помню, что ты действительно мне понравилась: умненькая, с живыми глазками, талантливая. И непохожая на своего отца – он меня как-то сразу насторожил, хотя я не совсем понимала почему.

Вскоре он нанес мне визит с шампанским, вел себя довольно развязно, с моей точки зрения. Я была с ним вежлива, но отметила про себя, что мне никогда не встречались родители, которые бы себя так вели. Он подавал себя не как отец, а как педагог, но на мой вопрос, какое у вас музыкальное образование, ответил – никакого. Это меня сильно удивило. Я – профессионал до мозга костей, я не верю в дилетантизм.

Он произвел на меня впечатление человека крайне раскованного, которому все позволено, для которого не существует моральных барьеров. В нем было что-то ницшеанское, этакий сверхчеловек. И распознав это в довольно короткое время, я сказала себе: э-э-э, да ты, приятель, из епархии сатаны. Одновременно с этим я отметила, что он талантлив, необычен. Перед уроком он говорил тебе: «Полина, запомни, рояль не доска, рояль – это живой организм». Я подумала: хорошо говоришь, я ведь этому и учу. На секунду у меня мелькнула мысль: он мог бы быть помощником, но тут же осеклась – этот гордец не мог быть чьим-то помощником, в этой жизни у него иная роль. Он возражал по всем поводам, и в каждом его суждении преобладала гордыня. Не говоря уже о том, что он постоянно вмешивался в наши занятия.

Однажды ты ушла в школу, мы остались в классе вдвоем с Олегом, и вдруг я почувствовала, что он пытается меня загипнотизировать. Со мной это не прошло, хотя потом страшно разболелась голова, но я подумала: ведь то же самое он делает и с Полиной, а девочке всего восемь лет, как она может с этим справиться?

Это правда – отец обладал сильнейшим даром убеждения со сверхъестественным напором, и мог буквально загипнотизировать/зомбировать оппонента.