Читаем без скачивания Улица вечерних услад - Елена Сазанович

И я от чистого сердца обнял своего товарища.

– Я слышал, вы тут живой уголок организовали? – и Кит хитро подмигнул. – Я с радостью вступлю в общество охраны живой природы, – и он протянул мне ежа.

Я почесал за ухом.

Мы сели на полу, поскольку лучшего места я Киту не мог предложить в своей берлоге. От которой он, кстати, пришел в восторг. Мы пили кофе. И курили. А в углу копошился еж, искоса поглядывая на мышку Шуру.

А Кит в это время заливал о том, сколько девчонок упало в обморок при виде красавца-Кита на пляже Черного моря. И сколько из-за него утопилось. Я всем своим видом показывал, что верю. И искренне жалею бедняжек-утопленниц. Впрочем, Кит за этот месяц отсутствия, действительно, изменился. Нет, он не вырос. Не поправился. Но в нем появилось что-то взрослое. Уверенное, что ли. То ли во взгляде. То ли в жестах. Мне трудно было угадать. А, возможно, просто южный загар придавал ему привлекательность. Кит никогда не был красавцем. Но почему-то никогда и не знал отбоя от девчонок. Возможно, потому, что он был слишком болтлив.

– Ну так вот, старина, – Кит ерзал на полу, не зная, куда подевать ноги. Казалось, он вот-вот их забросит за шею. – И она мне говорит. А грудь у нее – во! – и он показал невероятных размеров грудь. – И беленькая, беленькая. Как русалочка…

Я хотел было заметить, что русалки не обязательно беленькие. Но в этот момент распахнулась дверь комнаты. И на пороге появилась сонная Вара о короткой ночной рубашке.

Кит заткнулся на полуслове. И вытаращил на нее свои круглый черные глаза.

– И что русалочка? – нараспев протянула Вера. И зевнула, даже не удосужившись прикрыть рот ладонью.

Я по инерции зевнул за ней.

– Чего раззевались? – не зная, что сказать. Выдал самое умное Кит.

– Ты любишь русалок? – Вера с любопытством рассматривала с ног до головы Кита.

И тут я заметил, что они ужасно похожи. Как брат и сестра.

– Это Кит, Вера. Лешка Китов, – представил я своего товарища.

Кит приподнялся. И изобразил что-то похожее на поклон. При этом его взгляд не отрывался от ночной сорочки Веры.

Вера бесцеремонно уселась рядом с нами на пол. И поджала под себя голые ноги. И хлебнула кофе с Лешкиной чашки. И тут она заметила ежа. Ее вишенки округлились еще больше. Она завизжала. И бросилась к колючему комочку.

– Боже! Какая это прелесть! Откуда это чудо?

– Это вам, – Кит, как дурак, по-прежнему продолжал стоять. И не переставал время от времени кланяться.

– Мне? Какая прелесть, – голосила по-прежнему Вера, прыгая возле ежа. – Он, наверно, голодный. Ты же, Костя, не додумаешься покормить бедное животное. Тебе все равно, даже если он погибнет от голода, и она укоризненно посмотрела на меня, как на изверга. Кит удостоил меня тем же укоризненным взглядом. Словно единственной моей миссией на земле была кормежка ежей.

– От тебя ничего путного не дождешься, Лоб, – и Вера выскочила за дверь. И через минуту она появилась в дверях с пригоршней шоколадных конфет.

Кит смущенно закряхтел. Видимо, желая держать речь. Но так ничего из себя толкового и не выдавил. Кроме как:

– Вообще-то… Как бы это… Но я бы не стал… – и что-то в этом роде.

– Вера, – наконец нашелся я. Когда она уже присела на корточки. И протягивала бедному ежу кучу конфет.

– Вера, ежи не едят шоколада.

Вера недоверчиво на меня взглянула. И машинально убрала руку.

– Это правда, Вера. Разве я тебе когда-нибудь лгал? Они любят молоко… – я запнулся.

– Грибы, – робко поддакнул мне Кит.

– Ягоды, – вспомнил я.

– Чушь! – перебила Вера наши интеллектуальные упражнения на тему, что любят ежи. – Чушь! Все на свете любят шоколадные конфеты, а ежи нет? Вы меня разыгрываете, мальчишки! Вот ты, Лоб, любишь шоколад?

Я не возражал.

– А ты, Кит?

Кит не возражал тоже.

– А чем ежи хуже вас?

На это глубокое замечание мы тоже не нашли ответа. А Вера протянула конфеты ежу. И каково было наше удивление. Когда он их все слопал. До одной!

– А вы говорили! – торжествовала Вера. – Какие же вы глупые, мальчики!

В этом я уже почти не сомневался.

С этого дня мы дружили втроем. Втроем таскались на пляж. Втроем изредка заглядывали в бар. Где Вера научила нас любить кофе с коньяком. Втроем торчали в беседке, во дворе. Где Кит нам напевал свои веселые песни. Которые он каждый день умудрялся придумывать. Когда Вера узнала, что Лешка к тому же поэт. Восхищению не было предела. Она ощупала Кита с ног до головы. И даже приказала открыть рот. Чтобы осмотреть зубы. Она впервые в жизни видела поэта. И, по-моему. Киту посчастливилось стать единственным в мире поэтом. Чьи стихи она удостоила своим вниманием.

– Здорово, Лешка, – хлопала она в ладоши. – Спой еще.

И Кит пел. И песни Кита были такие же веселые, ясные и добрые. Как сам Кит. Наверно, кож и сама Вера.

Тетя Шура не очень-то восторгалась дружбой Кита и Веры. С отцом она в знак протеста перестала здороваться. А Кита она вскоре определила на летнюю работу. Чтобы он поменьше бывал в обществе этой беспутной девки. Так что Кит вынужден был своим горбом зарабатывать себе на хлеб в последние летние денечки. Что его, безусловно, мало радовало. А мы с Верой по-прежнему валяли дурака. А я учился со всем не присущим мне старанием любить жизнь. И все-таки случилось такое. Что заставило меня усомниться в прелестях жизни. И в прелести жизненной философии Веры.

Мы, как всегда, валялись на пляже. И безжалостно отдавали свое тело на растерзание солнечным лучам. С чем они успешно справлялись. Вера невозмутимо стянула с себя верхнюю полосочку купальника. И я нахмурился:

– Оденься, – и в этот момент, как я почувствовал, был ужасно похож на своего отца.

– Как ты похож на своего отца, Лоб. Такой же зануда, – сказала Вера, не думая мне повиноваться.

Я искоса поглядывал на ее тело.

– Что ты шпионишь, – рассмеялась Вера. – Можешь смотреть открыто. Я не возражаю.

– Вера, – начал я и от волнения сглотнул слюну. – Вера, я всегда считал, что женщин можно любить исключительно за целомудренность.

– Откуда ты выкопал такую чушь, Лоб? – и Вера чуть приподнялась на локтях.

Я зажмурил глаза.

– Я читал много книжек, Вера.

Вера взяла меня за руку. И провела ею по своему телу. Тело было горячее. И я обжег руку. И отдернул ее.

– Ты еще очень маленький, Лоб, – вздохнула Вера, – мы смотрим глазами. Кушаем ртом. Слышим ушами. Так? Без этого нам плохо, так? Не слыша, не видя…

Я кивнул, плохо соображая.

– Природа – умница, Лоб. Поверь, она умнее тебя. И всех вместе взятых книжек. Она знала, что делала. И ей обидно, что многие не пользуются ее выдумкой только потому, что этому препятствует какая-то мораль. А мораль придумали люди, Лоб. С таким же успехом они могли придумать другую мораль. И третью. Разве не так? Существует одна-единственная на свете мораль. Усвой ее раз и навсегда, Лоб. Это мораль от природы. И все от природы инстинкты нужно использовать по назначению.