Читаем без скачивания Основатель службы «Диалог» - Александр Борянский

Однако в реальной жизни все не так просто. В реальной жизни полезность того или иного деяния не определяется одними эмоциями. Реальная жизнь намного сложнее. И в ней межплоскостной беглец Андриевский не просто авантюрист, даже не просто нарушитель закона. Он — угроза. Реальная угроза существующему мирозданию, всей системе человеческого общежития, кстати, совсем не плохой системе. Поэтому внешне неприглядная запретительская работа Бенью имеет под собой более чем глубокие основания.

В чем заключается смысл так называемых «диалогов» Андриевского? В посещении отдельных обитателей старых плоскостей, так сказать, людей прошлого, и беседе с ними. Вроде бы Андриевский не ставит целью воздействие на события, даже избегает такого воздействия. Вроде бы он всего лишь играет роль «душеспасителя», если можно так выразиться, или, проще говоря, психотерапевта.

Но!

Первое но — это люди, к которым отправляется Андриевский. Эти люди являются личностями незаурядными, так как по теории Андриевского именно выдающиеся личности в первую очередь имеют право на помощь. Многие из них способны оказывать решающее влияние на ход событий, на развитие истории. Как тот же Болотников, например.

Да и в любом случае Андриевский действует все-таки активно. Он действительно ведет настоящий диалог с прошлым. Хочет он того или нет, он все равно превышает ту степень активности в ненулевых плоскостях, после которой линия Степаняна (линия свершившегося факта) может потерять свою упругость и, поддавшись воздействию извне, видоизмениться. Хватит и той параллельности, что уже существует; всякая новая, естественно, чревата нарушением Стабильного Равновесия.

Такая опасность висит над Нулевой Плоскостью каждый раз, когда Андриевский отправляется в свой очередной вояж. И то, что пока никаких катаклизмов не возникало, не может успокоить Контроль. Кого угодно может, но не Службу, но не Бенью. Кто знает, что случится завтра? Именно вот этот парадокс, именно эта трагическая непредсказуемость того, что может произойти ЗАВТРА В ПРОШЛОМ и заставляет Бенью идти по следу. Непредсказуемость прошлого — что может быть хуже?! И как следствие нестабильность настоящего, нестабильность Нулевой Плоскости.

Даже самые добрые намерения способны вызвать большую беду. Что уже не раз наблюдалось в той же истории на примерах целых государств.

Поэтому Андриевского предстоит найти и убрать. Что значит — убрать? Это значит каким-то образом оградить его от исторических событий, которым суждено совершиться, заставить насильственно вернуться в свою плоскость. Проще всего было бы убить тело, но этого-то как раз делать и нельзя, потому что Андриевский существует в чужом теле, не в искусственном, а именно в чужом. Умертвление тела реально существующего человека — это не только настоящее убийство, это еще и вмешательство.

Неизвестно, что хуже.

Вот Андриевский мог бы без зазрения совести убивать Контролеров сколько угодно, в том числе и Бенью, — в данном случае это был бы лишь возврат в Нулевую Плоскость, в подлинное тело. Но он почему-то никогда этого не делает. Может быть, потому что знает, как больно умирать?

Найти и убрать. Как это непросто, каждый раз это так непросто!

Впрочем, первая часть — «найти» — Бенью, кажется, удалась. Почти. Если, конечно, это опять не заготовка его противника.

«Данности везде одни и те же: небо над головой, земля под ногами, горизонт со всех сторон. Земля непрерывно омывается кровью, жадно впитывает ее; кажется, будто это непременное условие ее существования. Но все же она остается черной».

Послышались тяжелые шаги. Вошел Болотников.

На этот раз он пришел сам. Пришел, чтобы продолжить разговор. Пришел, потому что уже не мог не прийти.

— Сидишь? — спросил воевода, чтобы что-нибудь спросить. Он ведь не знал, что князь так или иначе не бросит его наедине с самим собой.

— Ну что, Иван Исаич? — поднял глаза Телятевский.

Взгляды их встретились. «Взгляды встретились» — обычно так говорят о влюбленных. Но здесь было больше.

— Теперь я поговорить пришел, князь.

— Я знаю.

— И что ты мне теперь скажешь?

— Ты ведь поговорить пришел, ты и говори. А я послушаю.

Болотников сел и поставил перед собой горящую свечу в высоком подсвечнике. Его глаза оказались на уровне пляшущего огонька, который, отражаясь, заплясал в зрачках воеводы.

— Я ведь гореть хотел, — сказал он. — Гулять и гореть. Сжечь собой все это… всю эту жизнь. И запалить новую, огненную. Я чувствовал себя пламенем, я люблю огонь. Я хотел гореть долго. А сгорел так быстро. Как эта свечка. Оказалось, я не могу быть пламенем. Я всего лишь свечка, способная растопить свой собственный воск, не более. Московский кремль так же недосягаем для меня, как для этой свечки стог сена в конюшне. Она, конечно, может его поджечь, но только если ее к нему поднесут и если она до этого не потухнет от сквозняка.

Я люблю волю больше жизни. Но одним вольно умирать, а другим вольно убивать слабых. Нужна ли такая воля? Но над волей бояре, а я ненавижу бояр! Так что же делать? Не пойму… То все ясно, а то…

— Ты еще не сгорел, воевода, — медленно произнес Телятевский.

— Да… Еще не все. Еще не достали. Знаешь, меня всегда даль манила. Даль широкая-а! дымчатая! — Он взмахнул рукой и задел свою свечку. Она опрокинулась и погасла. — Видишь? Почему так? А остальные — ничего, светят себе.

— Дольше всего светят те свечи, что по церквям ставят.

Болотников рассмеялся.

— Ха!.. Так в церквях меня ж анафеме предают! Ну, не здесь, в Туле нет, что ж они, самоубийцы, что ли? А по всей остальной Руси попы поют, что я дьяволом одержим. А может, и вправду так. Я вот что думаю: во мне, князь, и Бог и дьявол живут. Если дьявола боишься, то и Бога никогда не узнаешь.

— Значит, попов тоже не любишь?

— Мог бы уже давно заметить, что не люблю.

— А я давно и заметил.

— Почему тульский архиерей меня не проклял? Боится! Знает, видит, что плевать я на него хотел. Я в одной церквушке как-то Христа видал… Рот маленький, сжатый; глаза строгие, холодные… заранее осуждающие. Он весь как будто говорит: «Творите добро! Добро творите, сволочи!» Я удивился… Знаешь, бывает: каждый день смотришь и не замечаешь, а потом вдруг раз все, увидел. Вот и я так увидел и удивился. А потом узнал, что эту церковь по личному заказу Иоанна Грозного расписывали. Выходит, стал Спаситель таким, каким его хотел видеть царь-батюшка. То-то.

(«Действительно, хорошо было бы сравнить изображения Христа разных времен: Киевской Руси, татаро-монгольского ига, Дмитрия Донского, Иоанна Грозного, Смутного времени и позже. Надо будет посмотреть, интересно.»)