Читаем без скачивания Горький привкус победы - Фридрих Незнанский

— Елена Валентиновна, здравствуйте. Турецкий. Спасибо, все в порядке. А ваше? Вот и отлично. — Турецкий помолчал, слушая собеседницу. — По службе конечно же. Как иначе? Вы мне дело о гибели Асафьевых нарочным отправляли, я ознакомился и теперь хотел бы поговорить со следователем. Да, из Центрального. Вы можете организовать? Пусть он подготовит мне все материалы по делу и перезвонит — договоримся о встрече. С вами тоже бы пересечься. Когда? Спасибо, Елена Валентиновна. Я — вечный ваш должник…

Следователь прокуратуры Центрального округа Василий Иванович Ландырев, мужичонка прохиндейского вида с чапаевскими усами, сидел перед «большой шишкой» Турецким уже спустя три часа…

Александр Борисович завел со следователем разговор по делу о гибели четы Асафьевых, но отчего-то кривыми путями. Все вокруг да около, не добираясь до сути. Возможно, мешала непонятная неприязнь, возникшая у Турецкого с первого взгляда на следователя. Помощник генпрокурора поймал вдруг себя на мысли: ему неприятен даже тот факт, что усы Ландырев отпустил, подражая знаменитому тезке. Подстраивающийся под обстоятельства человек, определил Александр Борисович. Взяткой не побрезгает. Но тогда только, когда можно проделать все шито-крыто. Сразу не раскусишь…

Потом, правда, сам себя устыдил мысленно: нельзя же судить о человеке по усам! И, уходя от околичностей, спросил наконец в лоб:

— А скажите, Василий Иванович, почему вы не произвели экспертизу автомобиля?

— Я провел. Судебно-техническую. Она, разумеется, касалась в основном оценки дорожной ситуации. А если речь о транспортном средстве, то экспертом установлено, что автомобиль получил повреждения, приведшие к гибели водителя и пассажира в связи с сильным ударом о бетонный столб осветительного фонаря.

— А техническое состояние автомобиля до катастрофы выясняли?

— А с чего это?

— Ну вдруг тормоза у машины были неисправны?

— Сотрудники ГИБДД при осмотре места происшествия обнаружили визуальный фрагмент тормозного пути. Хотя сработала антиблокировочная система и колеса намертво не фиксировались — по асфальту они, даже вращаясь, все равно скользили, стирая резину и оставляя видимый след. Уж очень велика изначальная скорость была. Так что функционировали тормоза на этой машинке, не переживайте.

— А можно допустить, что они были загодя повреждены и поэтому сработали с запозданием?

«Прохиндей» поглядел на Александра Борисовича, будто на олигофрена.

— Допустить можно все что угодно. Но на каких основаниях?

Турецкий поморщился. Он и сам не знал на каких. Но проверить «сигнал» был обязан.

— Хорошо. Оставим пока тормоза в покое. Но вот родители погибших заявляют, что и токсикологической экспертизы проведено не было!

— Им не терпится узнать, что их погибшее чадо было подшофе?

— Это точно? Неужели экспертиза все-таки была проведена?

— Нет. Я не счел нужным, поскольку и так все ясно. А про алкоголь — это мои предположения. Но не безосновательные. Вы много вели дел, связанных с происшествиями на транспорте?

— Не очень, — честно признался помощник генпрокурора.

— Тогда поверьте моему опыту. Так разгоняются обычно те водители, у которых барьеры самосохранения сняты воздействием на мозг алкоголя или психотропных веществ. Находясь в трезвом уме, даже отпетые гонщики не рискуют входить в повороты на ста двадцати.

Турецкий верить опыту Ландырева не захотел. И зашел с другой стороны:

— А скажите, сколько у вас сейчас дел в производстве?

— Одиннадцать, не считая «висяков», — понимающе ухмыльнулся чапаевский тезка. — Месяц назад было не меньше. Дело шить будешь, гражданин начальник? Халатность?

«Гражданин начальник», листающий принесенные собеседником материалы расследования, шутки не оценил.

— Отсутствие токсикологической экспертизы если и не преступная халатность, то промах существенный.

— Да поймите же, — взмолился Ландырев, накручивая ус на палец. — В Москве за прошлый год в ДТП погибло более тысячи ста человек. Каждый десятый из них — в нашем округе. Значит, наша прокуратура каждые три дня просто обязана завершать одно из этих дел. Иначе мы задохнемся из-за одних только транспортных происшествий. А все прочее куда? Нет никаких оснований, поверьте, чтобы именно это дело вести с особой тщательностью, отодвигая на потом остальные.

— Но имена!

— Фи! Имена. Звонит мне как-то журналистка. «Вы в курсе, — говорит она, — что Гарик Сукачев выехал на встречную полосу и у него отобрали права? Неужели Гарик Сукачев будет лишен прав?» — «Нет, не в курсе, — отвечаю. — Я не знаю, что он нарушил, но, возможно, он будет лишен прав». — «Гарик Сукачев будет лишен прав?! Да вы что?!» При всем уважении к творчеству музыканта такое отношение корреспондента мне совершенно непонятно. Хоть ты Сукачев, хоть Асафьев — закон для всех один.

«Жук еще тот, — снова отметил про себя Александр Борисович. — Напортачил, а теперь прикрывается высокими принципами. Хорошо, если все же обошлось без взятки. Но как знать?»

— Ладно, давайте вернемся к существу вопроса. Вам лично ничего не показалось подозрительным или хотя бы достойным внимания в этом деле?

— Настолько, чтобы его продолжать, ничего. Хотя странности кое-какие были несомненно.

— А именно? — Турецкий рад был любым странностям.

— В нашем городе около шестисот очагов аварийности, как инспектора называют участки, на которых в течение года происходит более трех ДТП со смертельным исходом, — издалека начал свой рассказ Ландырев. — Понятно, что потенциально опасны любые перекрестки дорог. И среди них, естественно, есть смертельно опасные. Но совсем другое дело — ровная трасса с прекрасным покрытием, на которой ДТП с человеческими жертвами происходят регулярно и неизбежно, сколько инспекторов ни поставь, сколько знаков ни повесь.

К примеру, «дорогой смерти» инспектора называют улицу Борисовские пруды — на ней происходит около сорока транспортных происшествий в год, причем большинство — со смертельным исходом. Гаишники даже ограничили скорость движения до сорока километров в час, но это особо не помогло.

Или на Рябиновой улице аварии также происходят с пугающей регулярностью, несмотря на близость поста ДПС. Несколько лет назад дорожники установили ограждение около молокозавода, исключив самый опасный участок, но поблизости катастрофы все равно случаются.

А самым «заколдованным» является, пожалуй, девятый километр Кутузовского проспекта, недалеко от поворота на Минскую улицу. Страшные аварии, уносящие зараз несколько жизней, возникают здесь практически из ничего. Чаще всего водители, виновные в аварии, оказываются трезвыми как стекло, но нередко не могут объяснить, что их заставило совершить неверный маневр. Уж на что гаишники люди несуеверные, но и те начали подозревать, что с этим местом что-то не так. По одним предположениям, на этом участке Кутузовского раньше были бойни, а это — море крови, постоянное присутствие смерти. По другим — здесь располагалось кладбище. В общем, мистика, да и только…

Знаток вопроса исподволь начинал все больше раздражать Турецкого. Вроде бы следователь прекрасно знал то, о чем говорил. Но по существу дела — даже в ответ на прямые вопросы — не произнес пока ни слова.

— Давайте, Василий Иванович, постараемся без мистики обойтись. Что же вам показалось странным?

— Не знаю. — «Чапай» оставил наконец свой ус в покое, положил руки на колени и выпрямил спину. — Может, именно это. Человек, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, минует без проблем опаснейший участок и гибнет, как говорится, на ровном месте у самого дома. Это не дает мне покоя. Но, увы, ни в коей мере не является основанием для пересмотра этого дела.

— Я понял, спасибо. И учту ваше мнение, принимая решение. Но хотел бы все-таки разобраться сам. Оставьте, пожалуйста, все принесенные материалы мне. Вам передадут мое заключение.

Турецкий вправду не мог пока понять, что предпринять с этим не так давно закрытым делом.

С одной стороны, отсутствие токсикологической экспертизы настораживало: не выяснить, был ли алкоголь в крови у погибших в автокатастрофе, — явный промах следователя. И предстояло еще разобраться, было ли это разгильдяйством работника, злым умыслом или просто результатом неоправданной самоуверенности господина Ландырева.

А с другой — действительно, дело ничем не выделялось из ряда тысяч и тысяч таких же. И следователя, находившегося в условиях цейтнота, вполне можно было понять. При всей внутренней неприязни к Ландыреву Турецкий не мог представить его лениво спускающим дело на тормозах. Если бы возникло хоть малейшее подозрение в умышленном преступлении, Василий Иванович стал бы рыть землю. Была у Александра Борисовича такая уверенность.