Читаем без скачивания Сочинения. Том 10 - Александр Строганов

Да, об одежде. Ведь я был основательно испачкан и всклокочен. Будущее пребывание на приеме не вызывало у меня страха. И пациенты, и доктора – люди с пониманием. Здесь не задают лишних вопросов. Если и поинтересуются, единственно из любопытства. Тревожился же я о своем возвращении домой.

По состоянию сердца и по внутренней беседе я чувствовал, что на этот раз в Палаты не попаду, а, значит, долгий путь домой был неизбежен.

Надобно заметить, вновь наитие меня не подвело.

По дороге домой я был задержан милицией и доставлен таки в отделение для пьющих водку. Выручил меня мой мандат сумасшедшего.

В этом сокрыта несправедливость. Ведь далеко не каждый наш гражданин может заполучить такой мандат.

А почему?

Чем он хуже сумасшедшего, даже если и пьет водку?

И разве среди пьющих водку не может, случайно, оказаться сумасшедших?

В отделении, у представителей власти, пользуясь случаем, я пытался получить ответ на интересующие меня вопросы, но, вместо разъяснений, выслушал много бранных слов в свой адрес, с чем, по прошествии времени, вполне согласен.

Власть – другое измерение. Она существует по другим законам. У нее совсем другой язык и летоисчисление. И даже вопросы мои или Ваши, досточтимый Стилист, не могут быть ею поняты, чего уж говорить об ответах.

И не в том дело, что власть непременно дурна.

Нет, она хороша.

Очень может быть.

Да нет же, так оно и есть, видели бы вы их располагающие к чаепитию с печатными пряниками открытые их лица!

Но, приходилось ли Вам когда-либо говорить с поляком?

Да, да, именно с поляком.

При том что вы бы говорили на русском. А он – на своем родном, польском языке?

Если приходилось, вы не можете не заметить, что языки наши, вроде бы схожи. Угадываются многие слова. Но в точности понять, о чем идет речь не всегда представляется возможным.

Тогда на помощь приходит мимика, улыбки.

В моем случае, в отделении для пьющих водку, такой палочкой выручалочкой явились бранные слова.

Бранные слова – это мимика нашего Вавилона.

Неподалеку от больницы находится река, и я мог бы постирать верхнюю одежду, все одно, я был совершенно мокрым.

Но я не стал делать этого.

При стирке думается хуже, а размышления так и клокотали в моей безбровой голове.

Часто ловлю себя на мысли, что бываю неопрятным.

Врачи считают, что это – одна из примет заболевания, но я думаю. Что мое заболевание много прекраснее, чем запачканные брюки.

Отвлекся.

Вернемся в больницу.

Первая же встреча здесь исправила мне настроение.

Еще издали я увидел своего знакомого главного врача. Это – бывший главный врач санатория, которого, по причине схожести с одноименным речным животным (тот же высокий с залысинами философский лоб, тот же глубокомысленный взгляд, те же протяжные усы), все называют Сомиком. Аналогия с его фамилией Сомов поверхностна.

Не видят дальше собственного носа.

Теперь Сомик оставил свою должность, хотя напрасно. Энергии у этого путника хватило бы на добрый десяток психически больных.

От него исходит небесно голубое свечение.

Вкратце расскажу Вам, несравненный Стилист, его историю.

Это – необычный главный врач.

Он создал санаторий для трупов.

Некротарий.

Весьма благородное и редкое начинание.

И вправду, если существует великое множество санаторно-курортных учреждений для здравствующих, отчего никто и никогда не позаботится об умерших?

То самое невольное недопонимание власть имущих не позволило этой идее получить должного развития. А сколько лестниц пришлось пройти небесно-голубому путнику?!

Представьте себе, находились люди, что открыто смеялись ему в лицо! При том, смеялись те, что десятилетиями не бывали на могилах своих близких.

А по проекту Сомика, умершие благодаря некротарию могли бы получить широко известные, а, в придачу, и особые, редкие процедуры. Электрофизиопроцедуры, массаж, стрижка ногтей, укладка причесок, бритье, восковой макияж и многое, многое другое. Ведь и кожа покойных требует ухода, а может быть даже более тщательного.

Вероятнее всего кому-то казалось, что подобное предприятие может оказаться невыгодным с материальной точки зрения?

Какая недальновидность!

Им невдомек, что мертвые, или без пяти минут мертвые, теперь и есть – самые богатые люди! А таких, не понаслышке знающих, что такое смерть и всем сердцем любящих ее, в наше время очень много.

Сомик так настойчиво отдавался воплощению своих идей, теряя и путая в работе день и ночь, что потерял семью, достаток, печень.

Все – тщетно.

Конечно, на определенном этапе и нервная система не выдержала.

Он угодил в Палаты.

Даже после интенсивного лечения, с использованием санитаров и оков, нервную систему восстановить не удалось. Он вынужден был сдаться и оставить свой высокий пост.

Правда, он говорит, что нашел себе замену среди молодых, но я что-то неохотно в это верю.

Поколение лучших времен вряд ли знает, где, обыкновенно пребывают самые достойные.

Мне кажется, что замены ему все же нет.

Впредь я умышленно постараюсь опускать имена близких мне путников. Они ничего не дадут Вам, несравненный Стилист. Ведь не станете же Вы с ними знакомиться?

Ваш мир – это Ваш мир, мой мир – это мое, уж простите великодушно.

Ну вот, дружественного мне Сомика, не успели мы и переброситься парой замечаний о былом и грядущем, пригласили в кабинет. И я остался один.

Напротив меня на лавочке своей очереди ждала семейная пара.

Муж и жена.

Вы, как стилист можете сделать мне замечание – зачем подчеркнуто «муж и жена», если и так очевидно, что семейная пара.

Но разве вам не встречались совсем другого свойства семейные пары? Например, муж и его тень, или жена и ее новое платье?

Впрочем, Вы то уж никогда не сделали бы мне подобного замечания.

Простите, великодушно.

Почему-то эти муж и жена постоянно дерутся. Они не делят ничего. Им нечего делить. Но дерутся всегда. Я знаю. Дерутся как дети в определенном возрасте. При том, им и в голову не приходит, что это может быть смертельно.

И в этот день у нее на лице цвел изумительный по красоте синяк.

Я давно коллекционирую синяки. Можно сказать, с детства. Такого синяка я не встречал никогда. В нем было что-то от прогулки по осеннему лесу, туманного Альбиона. Грустный, задумчивый синяк. Синяк цвета угасающей любви.

Но почему, почему они всегда дерутся?

Отчего они бьют друг друга?

Это – неразрешимая для меня загадка.

Я же отлично вижу, как трогательно он держит ее за локоток, когда они преодолевают двор!

Быть может ссоры – неотъемлемая часть бытия?

Благие намерения, ну вот хотя бы как у вышеописанного небесно голубого путника – неотъемлемая часть бытия и ссоры, также неотъемлемая его часть?

В этом равновесие, проиллюстрированное в нашем случае синяком и локотком, локотком и синяком?

Но позвольте, зачем же надобно подобное равновесие?

Ведь в случае абсолютного равновесия зло непременно поглотит добро, а добро, соответственно – зло?

Добавленный в мед деготь испортит мед, а подаренный после побоев пряник родит улыбку.

Но мед будет продан и съеден, а улыбка будет забыта.

Запомнятся дурной привкус и побои.

Получается бессмыслица.

Загадка, несравненный Стилист!

Уж как было бы хорошо, если бы Вы попытались разрешить ее!

Перехожу к Ростовщику.

Иногда мне кажется, что я – единственный, кто во всей больнице знает, что он – не путник.

От него совсем не исходит свечение.

Я долго размышлял, почему так, и, наконец, мне была поведана его история.

В недалеком прошлом он очень и очень преуспевал, в расхожем и опасном значении этого слова. Одним словом, у него было много денег.

Его сгубили вещества забвения.

Вещества забвения всегда находятся подле денег.

Уж не деньги ли генерируют их?

А, может быть, наоборот?

Так или иначе, он обратил на них внимание, затеялся с ними играть.

И, разумеется, стал пустым.

Полость же, а пустота, вне всякого сомнения, является полостью, требует сна. Сон – единственное, что, расселяясь в пустоте, не источает запаха скорого убийства.

Пустые люди, в большинстве своем, не знают этого, но чувствуют.

Вот он и ходит сюда, чтобы пополнить запасы своих сонных таблеток. Он не может жить без них.

И умереть без них не может.

Впрочем, мысли о смерти не посещают его. Отсюда – отсутствие свечения.

От периода бодрствования у него осталось только тяжелое кольцо из цыганского золота на мизинце.

Разве он не болен – спросите Вы меня, Стилист – когда вся его жизнь сон или жажда сна?

Болен.

Конечно же, болен.

Но болезнь его смог бы утолить только священник, когда бы в одном из сновидений, Бог явился ему.