Читаем без скачивания Девятое имя Кардинены - Татьяна Мудрая

— Эта история, заговорил он, — началась в веке примерно одиннадцатом-двенадцатом, когда островное государство Динан распалось на три части, каждая со своей особой культурой, мировоззрением и экономикой, а те — на мелкие и мельчайшие княжества. Строго говоря, и раньше все эти ячейки объединяло лишь кровное родство их правителей и единое вероучение о Боге — идее Великого Андрогина без зримого и ощутимого облика, мужское и женское начала которого, Терг и Терга, воплощаются в образы и порождают из себя всё сущее. Это религиозное учение было слишком заумным для простого народа, всё более утопавшего в родственных смутах и междоусобной грызне. К коренному населению пришли христианские миссионеры, католические и протестантские. Английское переселение, вы же читали. Францисканцы, доминиканцы, Орден Иисусов и прочее. Ну, я вам богословскую лекцию читать не намерен. Главное, в нашу жизнь вошел чужой закон, до которого люди не умели еще подняться. И вот наиболее дальновидные умы того времени соединились в попытке обуздать хаос, силу низведения. «Наша земля — расколотое зеркало», — это идет именно с той поры. Однако исходная цель — объединить Динан древней верой — быстро оказалась несостоятельной. Нельзя сплавить осколки стекла без швов. Различие вер и обычаев вытекает уже из неодинаковости культур и психологии. История идет своими путями, помимо добра и зла, их надо постичь, если желаешь воплотить добро.

— Так вы пришли к осознанию исторических закономерностей и гибельности волюнтаристского подхода.

— Не смейтесь. Я упрощаю, дабы не читать вам еще и историко-философского курса. В общем, зная, куда Бог ведет мир, можно сгладить, убыстрить этот путь. Единственная задача, достойная человеческого разума и свободной воли.

— Хм. Жаль, я растеряла многие католические понятия моего детства. Разум и воля, значит. Славны бубны за горами…

— Не задумывайтесь пока над этим. Успеете. Теперь — смотрите главное.

Он нашел между камней островок песка величиной в две ладони и стал чертить пальцем.

— Вот Оддисена, или Братство Зеркала. Я рисую большой круг. В нем те, кто помогает своим друзьям, выполняет их просьбы, не вникая в их смысл и только чувствуя, что это делается во имя человечности, добра и блага. Они сами не знают хорошенько, кто и что стоит за их деятельностью, но Братство ведет им счет: их много, их очень много, и ими-то мы и живы.

Внутри круг поменьше. Те, кто знает. Большой соблазн для иных — помочь добру, мало чем рискуя и не обременяя себя клятвами или обязательствами. Игра подростков в рыцари. Это рекруты Оддисены, но не более того.

Основной круг, или страта. Стратены — воины Братства. Их обучают, подвергают инициации, с них уже берут клятву. Это, кроме сравнительно небольшой группы, — не постоянная армия. Они могут жить обычной жизнью, пока их не позовут, но всё же и обычная жизнь их посвящена равновесности, как у нас принято говорить.

— Гомеостаз в природе. Милосердие ко всему живому.

— И отношение к миру людей как к части Большой Природы, а не чему-то самодовлеющему. Но один человек непременно выше и ценнее их сообщества.

— Странновато звучит. Это мы не проходили, это нам не задавали…

— Да слушайте же! Далее идет круг военачальников, доманов, как у нас принято их называть. У них закалено тело и изощрен ум, особенность их — они умеют управлять людьми, лучше или хуже, на самый различный манер. Есть доманы различных уровней, или классов, так называемые «высокие» и «низшие». Не только в армии, разумеется.

Тут Стейн поставил точку в самом центре мишени.

— Вся иерархия доманов, стратенов и помощников, гораздо более сложная, чем следует из моих слов, подчинена легенам. Их мало: девять, реже двенадцать. Эти управляют не собственно людьми, но сферами их деятельности, однако ими не ограничены. Девять и Двенадцать объединены в Совет, во главе которого стоит старший леген, но они могут поставить над собой еще и магистра — в тех редких случаях, когда Братству необходимо совершить нечто выходящее за рамки его обычной деятельности, и как воплощение совести.

Братство Зеркала подчинено трем законам.

Для того, чтобы подняться на высший круг, нужно пройти через низший и проявить себя на нем.

Ни один пост не дает никаких привилегий, кроме одной: чем больше твоя власть, тем выше и ответственность за то, что совершено силой и авторитетом этой власти.

Братству клянутся в верности навсегда. Пребывание в нем кончается вместе с жизнью — и этот закон обратим.

— Да, строгости у вас, однако. Монах и тот может расстричься, — задумчиво произнесла Танеида. — Что же дает Братство тем, кто вступает в его круг? Сознание высшей праведности своих деяний?

— Стремление к этому очевидно и благородно. Однако то, что сделано из самых лучших побуждений, может обернуться и черной своей стороной. Никто из людей не знает последствий содеянного им во времени. Нет-нет, самое опасное обаяние Братства — в нем самом. Понимаете — быть в кольце сплетенных рук и чувствовать, что ими многократно возрастает твоя сила. Быть посреди друзей.

— И сила эта может быть дана лишь для добра. Именно так вы верите. Верите, что постигли если не цель, то ход истории.

— Не постигли, а можем угадывать. Чувствовать.

— Н-да. И зачем вы мне это возвестили — из чистого альтруизма?

Стейн обвел глазами поляну. Между лагерем и рекой обычно то и дело сквозили люди, а тут всё вдруг притихло.

— Чтобы заплатить наш долг, — сказал он более спокойным, чем прежде, тоном. — Долг за те жизни и связи, которые вы оградили собой. На том пути, который вы выбрали, нам легко будет поддержать вас.

— Дядюшка Лон, как пить дать, намекал именно на это. Платить долги, как же. А если я и мои цели окажутся недостойны вашей всемогущей и вездесущей поддержки?

— Ваши цели — а вы их знаете? Вы, уважаемая ина, пока еще не вино, а винное сусло: бурлите, а вкус пресный. В вас зреет сила, куда большая, чем вы можете пока уяснить себе, непонятная нам самим. Ее-то мы и хотим воспитать в вас, и именно в этом — наше вознаграждение.

— Спасибо. Однако мы уж очень далеко отошли от конкретной цели нашей беседы. Что это за три цвета Оддисены?

Он рассмеялся.

— Ловя журавля в небе, вы не склонны упускать и синицу в руках. Ну что же. Белая Оддисена — это мы и есть. Те, кто сейчас поддерживает Лона Эгра и его соратников, считая их гарантом стабильности в Динане. Серая… скорее афоризм, чем точное понятие. Есть некие особые лэнские подразделения. Их возглавляет «высокий доман», который постепенно забирает здесь всё большую власть, вытесняет таких, как я, и, хотя формально подчинен Белой Оддисене, имеет свою точку зрения на происходящее, не такую радужную. Словом, играет в свои игры. А Черные… Это просто. Банды, во главе которых — изгои, преступники, которые отломились от Братства, натворили беззаконий. Банды воюют, как вы, между прочим, могли заметить, против всех, и вас, и часто — людей Эйтельреда. Наши же, выступая на обеих сторонах, пытаются их сдержать. Расстрелы мирного населения, которые допускают и кэланги, и, к великому прискорбию, люди Марэма… Ладно, замнем для ясности.

— Самое скверное, — внезапно продолжил он после паузы, — что изгоями и «черными» считаются абсолютно все принадлежащие к эроской части Братства, которая откололась от нас в конце прошлого столетия — тогда император динанский силком сделал свободную землю Эро своей четвертой провинцией. Долго такое положение не продержалось, но с той поры эросцы еще более утвердились в своей неприязни и вообще к Динану, и к его Братству в частности, потому что даже наше народное государство не подумало каким-либо формальным актом отпустить от себя Степь. И что в ней там делается — того не одни вы, мы толком не знаем.

Танеида еще долго не могла взять в толк, с какой стати вырвался у него этот финальный вопль души.

Надвигалась зима, пал снег, задули ветры, черные тропы обкатало ветром, как леденец. Коней ковали на все четыре ноги. Всё дальше заходили люди Танеиды в горы и уже не возвращались на равнину. Сама она сутки напролет носилась верхом от одной части к другой вместе с одним-двумя из своих верных, посылая Стейна, Керга, «братьев»: обычные ординарцы не выдерживали. Постигала высокое умение — провести малые отряды по тайным путям, минуя большие перевалы, по тропам шириной в одно копыто (недаром вбирала в себя карту, да и помощники были хоть куда) — и в конце собрать в один кулак.

И ни чины ее не волновали, ни награды. И побратим, и Армор, и многие другие уже ходили под ее рукой, хотя на послужном списке это почти не отражалось. Для всех она была ина Та-Эль, две греческих буквы, созвучные этому новому имени, «тау» и «эль», чеканили повсеместно на пряжках поясов и лошадиных налобниках-умбонах, хоть она первое время противилась. И другое постоянно огорчало. В бою начали ее по-особому оберегать: то ли стратены, то ли просто искусные в этом деле люди, из которых как бы сама собой составлялась ее гвардия. Кто их посыла, да и посылал ли, было непонятно.