Читаем без скачивания Земля святого Витта - Евгений Витковский

Гликерия наскоро объяснила жиличкам, что парень этот в хозяйстве лишним не будет, она его немного, ну совсем чуть-чуть, знала: приходился Варфоломей младшим братом гипофету Веденею. Гипофет - должность наследная, передается по прямой мужской линии, так что, не ровен час, валяется сейчас у их ног в крови и соплях возможный будущий толкователь пророчеств Киммерийской сивиллы. Лет ему - Гликерия заглянула в полученную бумагу - пятнадцать годов. Украл - Гликерия еще раз глянула в бумагу - надгробие с могилы Конана Варвара Основателя, а еще - семь люф.

- Ну, и где люфы? - грозно спросила Нинель. Увы, ни одной люфы вместе с Варфоломеем и колом стражники не оставили.

- Ук...гали... - пролепетал разбитыми губами Варфоломей. - Я ук'г...ал а они пг'и...сво...хи'и.

- Ну вот что, - собралась с мыслями Нинель, - как ты теперь в этом доме прислуга до первой жалобы - читал указ? - и не хочешь в Римедиум, то прими участь как есть. Дело твое молодое. Задница твоя заживет, харя тоже. А ну подай, Доня, квасу горячего, да позови Федора Кузьмича - тут, кажись, шов-другой наложить надо, рассадили парню щеку от макушки до пасти, клок из брови выдрали, не знаю чего еще переломали.

Шестипудового мальчонку с трудом перенесли в гостиную, где быстро собравшийся с кипячеными инструментами Федор Кузьмич оборудовал операционную; щадя стародевичество Гликерии, велел ей сидеть к столу спиной, а телевизор включить на полную мощность: больной, глядишь, орать начнет, и в таком положении вряд ли это будут молитвы телемученице, святой Варваре, такие будут слова, каких незамужней Гликерии слушать не положено.

Гликерия подчинилась, но воплей от парня не дождались, терпеливый оказался ворюга. Сжав зубы, вытерпел он и прилаживание лубка на обе сломанные руки, и бинт на все три сломанных ребра, и почти без наркоза наложенные ему два десятка швов - и все остальное, не самое приятное. Видавший многие виды Федор Кузьмич что-то бормотал сквозь зубы, ассистировавшая Доня только охала.

- Вот что, бабы, - сказал Федор Кузьмич, сворачивая с рук резину, может и будет парень дрова колоть, козу доить, но это еще не скоро. А пока что имеем, бабоньки, пациента с множественными переломами, рваными ранами и повреждениями. На дыбу не поднимали, спасибо Минойскому кодексу, - значит, могилу он не раскапывал. Сидеть при нем несколько дней придется круглосуточно. Я спать пошел, я больше года таких операций не делал. Все.

Нинель убрала звук у телевизора, подошла к заштопанному парню и ласково потыкала в единственную неразбитую щеку.

- Так тебе, падла вороватая, и надо... Но так-то зачем? Так ведь и вовсе порешить можно. Ох, даже побить в России не умеют.

- Как раз умеют, - ответила Гликерия, - это здесь, в Киммерии, не умеют. Здесь редко бьют. У нас преступлений мало. И зачем он дедушкин-то кол украл? Кол - семь пуд, а парнишка сам столько, поди, не весит.

Пациент попробовал что-то сказать, но Нинель властно закрыла ему ладонью заштопанный рот.

- Взя-ли!

На простынях новопобитый Варфоломей перенесен был в пыльноватую спальню и уложен на кровать, на которой две с половиной киммерийских декады лет отдал Богу душу отец Гликерии, Касиян Романыч, хвативший с похмелья стакан нашатырного спирта. Кроме кровати, в комнате стояли высокие напольные часы с маятником, а еще было много пыли, которую аккуратная Доня за полчаса истребила метлой и влажной тряпкой.

Есть Варфоломей не мог, дышал тоже с трудом. Шаркающей походкой посетил недобровольного гостя и обворованный - не Конан-Варвар, конечно, а сам камнерез Роман. Увидев многочисленные синяки и швы на лице парня, старец позеленел и спешно вышел. Гликерия объяснила, что дед у нее закоренелый противленец непротивлению; насилия, пусть полученного по Минойскому кодексу, никак одобрять не станет. "Но козу он доить уже скоро сможет", - добавила Гликерия; из дел, которые хочешь не хочешь нужно делать в доме, именно дойка козы, кривой на один глаз, хромой на левую заднюю ногу Охромеишны, почему-то была всем решительно не по сердцу. Да и вправду Охромеишна характером была не подарок, кусать любила представителей человеческого рода за ухо, явственно блея при этом: "Мммщууу!"

Ночью у парня был дикий жар. Федор Кузьмич смерил ему температуру, градусник сразу встряхнул, никому ничего не сказавши. Однако шесть пудов не по-мальчишески мускулистого тела Варфоломея сдаваться не желали, к утру парень весь лежал в холодном поту, бредил и норовил сорвать повязки. Обе руки его, сломанные выше запястий, Федор Кузьмич зафиксировал в отщепленные от кухонной скамьи лубки, из антисептиков в доме Романа имелся только круто заваренный шалфей. Федор Кузьмич уселся за обеденный стол, достал пачку рецептурных бланков допотопного вида, но с печатями "Доктор Феодоръ Кузьмичъ Чулвинъ" - и бисерным почерком заполнил десяток. В аптеку велел собираться Гликерии, идти-то было три дома по Скрытопереломному и Каменной-Точильной на угол Аптечной и Фонарной, но, чтоб лишних вопросов не задавали, он посылал туда коренную уроженку Киммериона. Та отсутствовала полчаса, пришла с полными руками и без единого рецепта, чем старик был недоволен, но на ворчание времени не имелось, у парня снова начинался жар, раны требовали вторичной обработки. "Сквозь строй они его прогнали, что ли?.. Ироды..."

Варфоломей во время вторичной обработки орал так, что если б от его воплей Конан-Варвар проснулся и встал из оскверненной могилы, никто бы не удивился. Кожи на спине у парня в общем-то не было, не говоря о коже, расположенной по туловищу ниже - от той осталось одно воспоминание. Но Федор Кузьмич, приговаривая - "А челюсть не поломали? Ну и радуйся... А яйца не оттоптали? Скажи спасибо... А ноги целы?.. Помолись святым заступникам..." знай себе поливал Варфоломеевы раны какой-то невероятно зловонной жидкостью, - от такого запаха даже Охромеишна во дворе недовольно заблеяла.

Назначенный подсобной прислугой парень превратился в доме в центр внимания. Однажды дежурным при нем добровольно просидел маявшийся бессонницей старец Роман. "Знал бы, что тебе такое сотворят, я б заявил, что кол-то тебе в подарок отдал..." - Тогда б меня, дедушка, за люфу били..." "За люфу-у-у?.." Под утро старец, от ярости мотая головой, пошел писать жалобу архонту и приказал внучке сразу же ее отнести по адресу. Через несколько часов в доме раздался телефонный звонок, секретарша, кирия Валентина, предупредила, что с мастером Романом будет говорить лично архонт Иаков Логофор. Резчик прошаркал к телефону и, не дав архонту произнести даже вступительной фразы, обложил его тридцатиэтажным загибом на старокиммерийском, использовав и "только что прошедшее, весьма совершенное и окончательное" наклонение глагола, и "родительское-задушевное", и "дубильно-вяжущее", благо есть в базарном наречии и такое, когда же киммерийских слов старцу не хватило, он перешел на богатейший запас русских выражений, используя такие, что даже Тонька прыснула в кулак и своему маленькому сыну закрыла ушки: научится, конечно, но лучше попозже. Потом старик слушал архонта, потом дополнил свое мнение, потом снова, потом опять. "Вот хотя бы!" - рявкнул Роман напоследок и швырнул трубку.

Не прошло и двух часов, как к подъезду со стороны Саксонской прибыли три "черных ворона" киммерийской сборки, из каждого дюжие молодцы Архонтовой Гвардии выбросили по паре давешних блюстителей порядка, однако уже без кирас, без ментиков, а клешни киммерийских раков были оторваны с отворотов вместе с мясом.

- Осуждены трибуналом, выдаются головой сроком на декаду лично в распоряжение его высокородия Романа Подселенцева! - гаркнул опрятный капитан с тремя рачьими клешнями на отворотах. Роман, тяжко опираясь на костяную трость, стоял на крыльце с непокрытой головой, свой чин обер-бергауптмана, дававший право на "высокородие", он и сам почти уже забыл. Арестованных, словно тюки, свалили к его ногам.

- Жить в подполе будут, - хрипло сказал камнерез. - Первый год - и в ручных кандалах, и в ножных. Потом оставим ножные, ручные снимем по поведению. А Яшке передайте, что в следующий раз я его самого в подпол на цепь посажу! Пороты, кстати?

- Никак нет, ваше высокородие... не успели! Если позволите, мы сейчас, прямо здесь... Или во дворике? - Не надо здесь. Во дворик их - и там по сто соленых, чтоб кожа сошла. Будут орать - добавить. Справятся твои?

- Служу Киммерии! - весело кликнул капитан, приказав нести бывших стражей на экзекуцию: за злоупотребление служебным положением Минойский кодекс карал нещадно, до смертной казни вплоть.

- Упреются! Шестерым сто соленых - не комар гикнул! - подал с крыльца по соседству сосед-лодочник, у которого сегодня, видимо, был выходной. Капитан только что зубами на него не щелкнул - не любил лишних свидетелей. Но Саксонская набережная - что деревня: все знают всех.

- А ты, Коровин, помалкивай! Опять на тебя бобры жалобу нагрызли веслом колышешь без плавности! Опять, небось, старухе Кармоди прицеливаешься по хвосту заехать! Ты гляди, а то живо тебя с лицензии... - капитан еще поразорялся немного, потом пошел присматривать за экзекуцией. А сосед остался молчать на своем крыльце. Его прошлое было запятнано, бобры его невзлюбили сильно, но и он бобрам отвечал тем же.