Читаем без скачивания Франклин Рузвельт - Георгий Чернявский

Возглавлявший Гротонский колледж Эндикотт Пибоди (1857—1944), талантливый педагог, строго требовал, чтобы его ученики твердо усваивали немалый минимум знаний (некоторым этот минимум казался максимумом того, что они могли бы усвоить), но в то же время стремился, чтобы они давали собственные оценки прочитанному и увиденному, выработали свой стиль изложения, учились мыслить четко и оригинально, умело распределяли свое время между учением, спортом, скромными развлечениями, планируя свой день буквально по минутам.

Достопочтенный священник Епископальной церкви Э. Пибоди основал эту школу в городке Гротон, штат Массачусетс, примерно в шестидесяти километрах к северу от Бостона, в 1884 году и руководил ею на протяжении пятидесяти шести лет.

Сам являвшийся продуктом британского образования и воспитания (он окончил Тринити-колледж в Кембридже), Пибоди продолжал его традиции в Америке, правда, пытаясь как-то приспособить их к местным условиям. Говорить в школе можно было только на британском варианте английского языка (сугубые американизмы, а тем более сленг ни в лексиконе, ни в произношении не допускались). Огромное внимание уделялось духовному совершенствованию. Каждое утро начиналось с холодного душа, а затем молитвы. Молитвы были обязательны и перед сном, а по воскресным дням школьники обязаны были присутствовать на долгой церковной церемонии. Cui servire est regnare («Служить Ему есть править») — это латинское изречение было школьным девизом.

Поразительно, что такие строгие религиозные установки сочетались у Пибоди с явной светскостью в преподавании конкретных предметов, в приглашении в школу видных политиков и других заметных лиц, которые рассказывали о себе, являясь живым примером широких возможностей продвижения людей, отличавшихся способностями и, главное, трудолюбием и порядочностью.

Франклин Рузвельт относился к первому наставнику с глубоким почтением. Не случайно он избрал его свидетелем на своей брачной церемонии. Пибоди же считал своим долгом собственноручно поздравлять бывших подопечных с днями рождения, хотя выпускников Гротона становилось всё больше, к 1930-м годам их количество уже насчитывало многие тысячи. Благодаря за очередное поздравление, президент Рузвельт писал бывшему наставнику 10 февраля 1936 года: «Если бы Вы не послали мне поздравительную открытку, я был бы в самом деле очень опечален! Вы обязательно должны знать, что я сохранил их все с тех самых дней, как стал выпускником»{51}.

Мне неизвестно, знал ли президент Рузвельт, во время Второй мировой войны переписывавшийся и встречавшийся со Сталиным, о том, что этот его партнер по участию в смертельной мировой схватке с фашизмом учился одновременно с ним в духовной семинарии в далекой России, в провинциальном Тифлисе. Скорее всего Рузвельту кратко докладывали о Сталине и он был в курсе главных фактов биографии этого совершенно чуждого ему, но исключительно важного для его политики человека.

Оба они были воспитанниками религиозных школ, только Франклин Рузвельт окончил ее, а Иосиф Джугашвили нет. Конечно, происходили они из совершенно разных социальных слоев (Рузвельт отнюдь не мог считать ровней себе сына сапожника), да и характер воспитания и образования в тифлисской семинарии и Гротоне был совершенно различным. Но религиозные корни, уходящие глубоко в почву школ, в которых они учились, были у обоих, и это не могло не сказываться на характере их письменной и личной политической дуэли, о которой будет рассказано ниже.

В Гротоне, где Франк провел четыре года (1896—1900), он чувствовал себя вначале не очень комфортно. Это было связано, безусловно, и с особенностями его домашнего воспитания, и с его приходом в школу сразу на третий год обучения (обычно туда поступали в 12 лет), и с его характером, в основном уже сложившимся.

Ровесники Франка за два предыдущих года создали свои компании, у них были друзья. Ему же больше нравилось общаться с преподавателями, и это, в свою очередь, создавало ему не очень благоприятную репутацию среди учеников. Над его манерой низко кланяться при встрече с миссис Пибоди смеялись. Некоторые даже считали, что он подлизывается к педагогам, чего на самом деле не было. Просто Франклин чувствовал себя старше своего возраста, да и сказывались результаты прежних лет общения с тьюторами. К тому же он предпочитал индивидуальные виды спорта — был хорошим яхтсменом (когда юноше исполнилось 16 лет, родители подарили ему яхту, получившую название New Moon — «Новолуние»), прекрасно плавал, любил дальние прогулки.

Коллективные же виды спорта, особенно бейсбол и футбол, очень популярные в Гротоне, его вначале не привлекали. Это, в свою очередь, препятствовало тому, что американцы называют making friends — делать друзей. «Я никогда не мог понять всю эту излишнюю гордость Франка. Он никогда ни к чему сильно не привязывался в школе», — с явным оттенком сохранившейся даже через много лет обиды писал бывший капитан бейсбольной команды гротонских школьников Джеффри Поттер, являвшийся теперь республиканцем и дельцом Уолл-стрит, в 1933 году, вскоре после избрания его однокашника американским президентом. Рассказывая о своем единственном поединке с Рузвельтом на боксерском ринге, Поттер прибавлял: «Жаль, что я не стукнул его лишний раз». Свои суждения о юношеских годах Рузвельта Поттер завершал удивленным и раздраженным восклицанием: «Я не могу понять, как это произошло с Франком. Его никогда не считали чем-то значительным в школе!»{52}

По всей видимости, сам Франклин чувствовал себя виноватым в том, что ему не удалось сколько-нибудь близко сойтись ни с кем из соучеников по Гротону. Он убеждал себя, что не сможет добиться жизненного успеха, если рядом не будет людей, с которыми он мог бы быть откровенным почти до конца. Скорее всего дело было не столько в эгоистических соображениях, хотя и ими не следует пренебрегать, сколько в том, что одиночество его всё более тяготило.

Он стремился преодолеть одиночество, заставлял себя участвовать во всех общественных школьных делах, со временем стал играть в школьных спортивных командах, одно время даже был футбольным капитаном и не раз возвращался со спортивной площадки с синяками и царапинами, а однажды даже с вывихнутым пальцем руки. (Отметим попутно, что это была не та игра, к которой привыкли в Европе. Американский футбол — соревнование совершенно другое и значительно более жесткое, силовое, чем европейский, который в США называют соккером.) Но всё же полностью «своим» в Гротоне юноша так и не стал.

Это, однако, никак не отражалось на его успеваемости. Почти по всем предметам у Франка были высшие баллы, хотя иногда возникали конфликты с учителями. Независимого подростка почему-то невзлюбил преподаватель древнегреческого языка. В октябре 1897 года на экзамене по этому предмету чуть было не произошла осечка, которая могла привести к оставлению на второй год. Франк писал в Гайд-Парк с чувством неподдельного негодования, что это был «самый возмутительный экзамен по греческому, который когда-либо существовал в истории образования»: «Я получил почти 0,5 (то есть выполнил около половины заданий правильно. — Г. Ч.), но старый идиот Абботт отказался зачесть мне, хотя это обычное дело, когда почти достигаешь результата… Я собираюсь убить старого Абботта, если он не переведет меня, потому что я знаю всю книгу на память»{53}. Дело, однако, утряслось: учитель, помучив Франка, экзамен зачел, и убивать «старого Абботта» не пришлось…