Читаем без скачивания Под властью Люцифера. Историко-биографический роман - Петр Котельников

С портретов на нас смотрел Великий Сталин. Лицо доброе. У уголков глаз сеть мелких морщин, на губах легкая улыбка. Рука на головке ребенка. И подпись: «Спасибо Великому Сталину за наше счастливое детство!»

Я тогда тоже считал, что такой благодарности вождь непременно заслуживает. А иначе и быть Гн могло. Мы жили в условиях разумной достаточности. Что еще надо?

Я еще не понимал, что можно одной рукой нежить ребенка, а другой утверждать жесточайший приговор. Трудно отождествлять приятного человека с чудовищем, загубившем множество людей, в том числе и тех, с которыми он пил и ел, которые составляли его ближайшее окружение. Мы многого еще осмыслить не могли. Мы привыкли к своей жизни, она как кожа защищала нас от всего иного, непривычного. То, что сейчас говорят о нас, живших в прошлом, до того засорено, что невольно возникают мысли: «Откуда это пришло? По чьему заказу все это шьется? Хоть и ловко все сшито и подобрано, но, если внимательно присмотреться, все же белые нитки видны!

Та жизнь, в которой мы живем, это жизнь для малого числа, а для большинства – мир бездумного выживания. Мы с такой жизнью прежде не знались.

Всякая другая жизнь стала бы нами называться неинтересной. Жизнь иная это, – считали мы, – своего рода сумасшествие.

Во всяком случае, я был вполне доволен жизнью! Жизнь без забот, с открытым будущим! Что еще надо?

Были, конечно, и неприятные моменты в моем счастливом детстве. Как без них обойтись?

Как сложно отправлять гигиенические потребности, если хочется ускользнуть от их исполнения. Я согласен с Марком Твеном, описывающим умывание Тома Сойера. У нас условия не были идентичными тем, что описывал американский писатель. Они были значительно хуже, поскольку жилая площадь у нас была слишком малой, чтобы там можно было поместить что-нибудь еще, кроме тел своих. Мы не знали о существовании ванны, пользуясь обычной лоханью, в которой стиралось белье. Верхом блаженства считалось посещение общественной бани, туда собирались, как на праздник. Приходилось долго высиживать в очереди, ожидая счастливого момента, когда тебя запустят в помещение, где воздух был насыщен влагой и специфическим запахом то ли тел, то ли белья. Теперь перед каждым остро возникал вопрос, где бы еще тазик для мытья разыскать, тогда и счастье будет полным. Каким расслабленным и одухотворенным человек выбирался из общего зала, где сквозь пар мелькали голые тела таких же, как и он, любителей бани!

Умывались дома из примитивного рукомойника. Примитивно, зато экономно! Во дворе стояла водоразборная колонка, и это уже прекрасно вообще! Не нужно ходить за водой за тридевять земель. В квартире ставить рукомойник было негде. Использовалась наружная стенка тамбура, самовольно пристроенного к входу в квартиру из ящиков, в которых когда-то находились крупные металлические детали машин, во всяком случае, об этом свидетельствовали надписи на досках, выведенные ядовитой черной краской, которая не подчинялась никаким побелкам известью. Вот к такой надписи и был прибит здоровенным гвоздем наш рукомойник. Под рукомойником стоял таз, вернее, то, что осталось от отслужившей верой и правдой большой эмалированной миски, к которой было приделано новое дно из оцинкованного железа. Не знаю, кто как, но я подолгу стоял всякий раз у тазика в раздумье: мыться или не мыться? Если существовала возможность ускользнуть от внимания матери, то делал несколько движений стержнем рукомойника. Издаваемый им звук свидетельствовал, что его используют. Потом вытирал сухое лицо полотенцем. Мокрые руки приходилось волей-неволей вытирать, как следует. Если ускользнуть не удавалось, приходилось с вздохом умываться. Правда, почему-то воды хватало только на нос и нижнюю часть лба. Подбородку и ушам воды не хватало. Они в любое время года выглядели слишком загоревшими. Правда, если этот загар подолгу тереть, то он сползал с кожи темными тонюсенькими червячками. Зимой ускользнуть от умывания не удавалось, так как мать поливала на руки воду из кружки и следила, все ли части лица вымываются. Вода была холоднющей, кружка звенела, отламывая льдинки от краев ведра. Чем взрослее становился я, тем охотнее выполнял эту процедуру, пофыркивая и разбрызгивая вокруг себя воду.

До войны одежда девочек, у которых на груди еще не появились пухлые шишечки, отличалась от мальчишечьей только цветом, характером материала, да изображением на ней рисунков разных: горошка, елочек, мячиков или еще каких-то простеньких изображений. В остальном она была такой же. Это были простого покроя трусики. Трикотаж до войны у нас был редкостью. У мальчишек на изготовление трусов шел только один материал – сатин. Был он двух цветов: черного и темно-синего. Правда, к концу лета цвета эти почти не отличались, выгорая до неузнаваемости. Как прекрасно чувствует себя кожа детская, ничем не прикрытая. Ветер ласково гуляет по ней, холодит. Солнышко греет, но ты находишься в постоянном движении и не чувствуешь того жара, которому подвержены тела лежащие. А дождик летний, струйками стекающий, когда ты носишься по лужам! Подошвы ног утолщены настолько, что не страшны им ни камни мелкие острые, ни жар нагретого солнцем асфальта. Ссадины и царапины не в счет, они заживают на ходу, без йода и бинтов. Благословенно время детское. Жаль только ту часть его, что немцы украли. После войны я уже не мог позволить себе бегать в трусиках по городу. И даже отправляясь за водой через два двора, когда приходилось переходить улицу, натягивал брюки, а если путь был еще более дальний, надевал еще и рубашку, заправляя ее в брюки.

Вторая неприятность, сопровождавшая мое детство, был ремень. Он более необходимого прикладывался к моему тощему заду. Беда моя заключалась в том, что я не издавал пронзительного визга и отчаянных криков покаяния, которые и должны были служить сигналом к финалу, поэтому доставалось мне более того, чем выпадало на долю моего младшего брата. Били меня и за дело, и без дела, так сказать, доставалось часто и по ошибке. Впрочем, трудно было провести грань между причинами наказаний! А я не имел привычки каяться…

Чем занимались отцы семейств, кормильцы, ведь 80% женщин нашего двора были домохозяйками, т.е. воспитывали детей и вели хозяйство?

Работали на различных производствах, часть свободного времени уделяя вопросам определения друзей и врагов наших. Официальные правительственные заявления по радио, фильмы, статьи в газетах говорили о постоянной готовности нашей встретить врага грудью. Меня часто посещала мысль, посещает она меня и сейчас: «Почему мы всегда врага должны встречать грудью?» Не мечом, не копьем, не штыком, наконец, а грудью? Что, у нас всегда с оружием дело плохо обстояло? В историю глубже заглянешь, и там грудь наша удалая под копье врага подставляется. Вспомните схватку Пересвета с Челубеем. Монгол в панцире, а наш инок с торсом, едва рубашкою прикрытым. И на картинах русских художников наш человек в рубашке, разорванной на груди, перед врагом предстает. Стреляйте, мол, в сердце мое, не промахнитесь только!..

Если завтра война

До войны нашим правительством был создан миф о непобедимости Красной Армии, во что мы тогда глубоко верили. Что мы знали тогда о войне? Было много живых участников гражданской войны, воевавших на той и на другой стороне. Мы, юные «наследники Великого Октября», практически ничего вообще о войнах не знали. Мы видели войну на экранах кинотеатров. Нам показывали фильмы, говорящие о далеком прошлом, в батальных сценах их победителями всегда становились русские. Мы упивались сознанием национальной гордости за своих предков. Мы своими предками считали, кстати, и представителей всех других народов, которые проживали на территории всей нашей огромной страны. Нам в голову не приходила мысль, почему Русь 150 лет находилась под монгольским игом, если так здорово сражались наши предки? Может, в ту пору перевелись былинные богатыри на Руси? А может, они еще не родились? Наши более поздние предки славно сражались с французами, а те не только до Москвы дошли, но и заняли нашу древнюю столицу. Может быть, наши предки их туда специально заманивали, чтобы потом, подпалив Москву, сжечь их всех в пламени огромного московского пожара? Никому из нас, учившихся в школе, не рассказывали о том, почему после победы на Куликовом поле, так легко Тохтамышу удалось взять Москву. Не говорили нам о нашей несобранности, о пристрастии к спиртному. Что русичи, «нажравшись» спиртного, открыли ворота перед монгольским ханом! Многого нам тогда не говорили. Может, не знали об этом, а может, такая установка была дана? Нам только говорили о победах, нам только демонстрировали кадры о победах. Нам никогда не говорили о цене, которой мы оплачивали эти победы! Ну, как ребенок мог понять такую несправедливость: более чем четырехсотлетнее терпение существования Крымского ханства, устраивающего почти ежегодно опустошительные набеги на русские земли… Горели избы, тянули на веревках связанных десятки тысяч пленников, ожидавших рабства. Если предки были храбрыми и сильными, как же могло быть такое? Мы, будучи детьми, узнали о гражданской войне в Испании, оттуда привозили испанских детей, их наше государство кормило, поило и воспитывало. Вся страна по-фамильно знала о героях летчиках, сражавшихся в небе Испании с фашистами. Валентина Серова, киноактриса, стала известна на всю страну. Полагаю, что известностью своей она была обязана мужу своему Герою Советского Союза Серову, прославившего нашу страну боевыми подвигами в Испании. Но почему мы оставили Испанию, почему победил генерал Франко, нам не говорили? Об этом в газетах тогда не писали.