Читаем без скачивания Какое надувательство! - Джонатан Коу

— У меня есть предложение.

Кеннет ответил:

— Вот как?

Ширли придвинулась к нему чуть ближе:

— Почему бы вам не остаться сегодня здесь? Меня что-то не прельщает проводить ночь в одиночестве, а так мы составим друг другу компанию.

Едва Ширли это произнесла, Кеннет повернулся и склонился к ней. Какой-то миг казалось, что они сейчас поцелуются.

Я внимательно смотрел.

Кеннет отвернулся:

— Да, это… довольно неплохой план, мисс, но… — Он встал и снова стал мерить шагами комнату. — Я… мы с вами еще не очень хорошо знакомы…

Он направился к двери. Ширли, казалось, что-то произнесла, но тихо и неразборчиво, после чего принялась отворачивать на постели простыни и взбивать подушки. Она снова отражалась, на сей раз — в большом зеркале напротив кровати. Она не заметила, как Кеннет дошел до двери. Он оглянулся, бросил на нее последний взгляд и тихонько выскользнул в коридор.

По-прежнему оправляя постель, Ширли произнесла:

— А я замечательно устроюсь… — Она обернулась и замолчала, увидев, что Кеннет уже ушел. — В кресле.

Я нажал кнопку обратной перемотки.

На какой-то миг Ширли замерла: рот ее был приоткрыт, все тело сотрясалось. Затем она повернулась, разгладила постель, Кеннет спиной вошел в комнату, Ширли, казалось, что-то произнесла, села на кровать, Кеннет, казалось, что-то произнес, присел к ней, они, судя по всему, поговорили, он встал и зашагал спиной, быстро отошел от нее, она встала, Кеннет шагал и разговаривал, она поправила волосы, он от нее отвернулся, она спряталась у него за головой, начала снимать ночную сорочку, лицо Кеннета то и дело кривилось, он дергал зеркало вверх и вниз, Ширли снова надела бюстгальтер, вынырнула из-за его головы, начала натягивать через голову комбинацию, что-то сказала, Кеннет торопливо поднял зеркало, что-то сказал, бросил в зеркало взгляд, и Ширли принялась снова протискиваться в комбинацию.

Я нажал на кнопку „пауза“.

В зеркале отражались лицо Кеннета и спина Ширли. Кеннет и Ширли вздрагивали. Я снова нажал на „паузу“. Они чуть сдвинулись. Я нажимал на кнопку снова и снова. Они дергано задвигались. Ширли шевельнула руками. Еще раз. И еще. Она извивалась. Она снимала комбинацию. Стягивала ее через голову. Кеннет смотрел на нее. Он знал, что подглядывать за нею нельзя. Комбинация почти сползла с головы. Руки Ширли были задраны над головой.

Моя рука, лежавшая между ног, дрогнула.

Кеннет что-то произнес — беззвучно и медленно. Два слова, но казалось, они длятся долго. Затем она продолжила стягивать комбинацию через голову. Вот закончила — в несколько дерганых приемов. Завела руки себе за спину. Пальцы нащупывали застежку бюстгальтера.

Рука моя задвигалась, лениво поглаживая грубую ткань джинсов.

Ширли обернулась. Начала делать шаг. Исчезла за головой Кеннета.

Кеннет начал что-то произносить.

В дверь постучали.

— Вот черт!

Я вскочил с кресла. Выключил видеомагнитофон. Экран из черно-белого сделался цветным, вернулся звук: мужской голос, очень низкий и громкий. На экране возник мужчина — он обнимал ребенка. Какая-то документалка. Я убавил в телевизоре звук и проверил, застегнуты ли у меня штаны. Оглядел всю квартиру. В ней было совсем не прибрано. Я решил, что с этим уже ничего не поделаешь, и пошел к двери. Кто там может быть — в четверть десятого вечера, в четверг?

Я приоткрыл дверь на несколько дюймов. Там стояла женщина.

У нее были проницательные и очень умные глаза, в которые я бы, конечно, смотрел не отрываясь, если б не прятал от нее взгляд намеренно, предпочитая рассматривать бледное лицо, слегка обсыпанное веснушками, и густые волосы с медным отливом. Она мне улыбнулась — но не заискивающе, а только чтобы сверкнуть отличными зубами и заставить меня улыбнуться в ответ, как бы трудно это ни было. Мне удалось воспроизвести нечто отдаленно напоминающее зловещую полуухмылку. Странно и захватывающе — обнаружить у себя на пороге незнакомку. Если б только это удовольствие не портилось неудачным моментом и меня настойчиво не грызло ощущение, что где то я уже видел эту женщину. Что мне полагается узнать ее и даже вспомнить имя. В левой руке она держала сложенный пополам лист бумаги, правой шарила по бедру, точно пыталась нащупать карман, куда этот листок спрятать.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Здравствуйте.

— Я вам не помешала, правда?

— Вовсе нет. Я просто смотрел телевизор.

— Дело в том, что… Э-э, я знаю, что мы с вами не очень хорошо знакомы, но подумала, что можно попросить вас об одной услуге. Если вы не возражаете.

— Да нет, нормально. Может быть, зайдете?

— Спасибо.

Пока она переступала порог моей квартиры, я пытался вспомнить, когда у меня вообще бывали гости. Наверное, после приезда мамы — никого: два, а то и три года. Тогда же я в последний раз вытирал пыль и включал пылесос. О чем это она вообще: „Мы с вами не очень хорошо знакомы“? Странная такая.

— Повесить ваше пальто? — спросил я.

Она вытаращилась на меня, и только тут я заметил, что на ней нет никакого пальто — только джинсы и хлопчатобумажная блузка. Это меня несколько сбило с толку, но неловкость удалось погасить нервным смешком. Хихикнули мы вместе. В конце концов, на улице стояла жара, да и пока не стемнело.

— Итак, — произнес я, когда мы сели, — чем могу служить?

— Дело вот в чем, — начала она.

Но стоило ей заговорить, как мое внимание привлекли пигментные пятна у нее на запястье, и я принялся гадать, сколько ей может быть лет: в ее лице и особенно в глазах светилось чуть ли не детское свежее любопытство, и лишь по одному этому признаку я бы решил, что ей максимум чуть за тридцать, однако что-то наводило на мысль, не ближе ли она к моему возрасту или даже старше, вероятно, уже за сорок или еще больше, и пока я пытался решить для себя этот вопрос, до меня вдруг дошло, что гостья умолкла и ждет какого-то ответа, а я не услышал ни единого слова.

Повисла долгая и мучительная пауза. Я встал, сунул руки в карманы и подошел к окну. Ничего не оставалось — только обернуться через несколько секунд и как можно вежливее попросить:

— Не могли бы вы повторить все это еще разок?

Она удивилась, но постаралась это скрыть.

— Конечно.

И начала объяснять все заново, только на этот раз стоя у окна. Я понял, что передо мной — телевизор и я не могу оторвать глаз от смуглого и темноволосого улыбчивого джентльмена на экране: он обнимал маленького мальчика и, судя по всему, изо всех сил старался ему понравиться, а мальчуган стоял по стойке „смирно“ и таращился в пространство, чуть ли не отталкивая этого добродушного черноусого дядьку, с лица которого не сползала улыбка. Что-то во всей этой напряженной и неестественной сцене настолько завораживало, что я совсем забыл: я должен слушать женщину — и опомнился, только когда она почти закончила. И только тут осознал, что я по-прежнему не имею ни малейшего понятия, о чем она говорила.

Повисла еще одна пауза — дольше и мучительнее первой. Свой следующий ход я сперва тщательно обдумал: глубокомысленная небрежная проходка в другой конец комнаты, где я столь же небрежно обопрусь ягодицами о край обеденного стола так, чтобы слегка отклониться назад, когда окажусь к гостье лицом. Вот тогда-то я и произнес:

— А вам не покажется затруднительным пройти все это снова по пунктам?

Несколько секунд она очень пристально меня разглядывала.

— Я надеюсь, что не обижу вас, Майкл, — сказала она, — если поинтересуюсь: с вами все в порядке?

Вопрос резонный по всем меркам, но на честный ответ мне не хватало мужества.

— Видите ли, дело в моей сосредоточенности, — сказал я. — Она уже не та, что раньше. Наверное, слишком много телевизор смотрю. Если бы вы могли… еще раз… Я вас внимательно слушаю. Честное слово.

Рискованный финт. Я бы нисколько не удивился, если б она после этого просто встала и вышла из комнаты. Она взглянула на листок бумаги в руке и, как мне показалось, задумалась, не бросить ли эту неблагодарную затею — заставить меня прислушаться к нескольким простым словам на внятном английском языке. Но все же, набрав в грудь побольше воздуху, заговорила снова — медленно, громко и размеренно. Ясно, что это мой последний шанс.

И тут я бы прислушался — вот честное слово, прислушался бы: любопытство мое возбудилось, не говоря обо всем остальном, но мозг отказывался тормозить, все чувства вертелись вихрем — она назвала меня по имени, она в самом деле назвала меня по имени — Майкл, она же точно сказала: „Я надеюсь, что не обижу вас, Майкл“, — а я даже припомнить не могу, когда кто-то называл меня по имени, должно быть, еще когда мама приезжала, два, а то и три года назад, а самое смешное в том, что если она знает, как меня зовут, то вполне вероятно, что и я знаю ее имя, или знал раньше, или должен знать, наверное, нас когда-то знакомили; и я так увлекся, подбирая имя к ее лицу, помещая ее лицо в контекст ситуации, что совершенно забыл прислушиваться к ее медленной, громкой, размеренной речи, поэтому, как только она закончила, тотчас понял, что нам предстоит: нам предстояло гораздо больше — нам предстояло что-то гораздо больше и гораздо, гораздо хуже, чем еще одна долгая и мучительная пауза.