Читаем без скачивания Что скрывает правда - Кара Хантер

Это опять случилось. Только что. Он был там. Я была наверху, и, когда выглянула в окно, он был там, на улице. Слишком далеко, чтобы можно было разглядеть лицо. Проклятье, он всегда прячет свое лицо… Просто сидел за рулем. Никто так не делает, во всяком случае никто нормальный. Я тут же пошла вниз, но, когда вышла из дома, он уже уехал.

Я сказала себе, что все это фантазии. Что у меня паранойя, что я реагирую слишком бурно. Что всему этому наверняка есть логическое объяснение – просто какой-то тип без всяких задних мыслей проверяет свой телефон или изучает карту. Но я знаю, что видела.

Господи, даже я понимаю, что все это безумие. Записывая все это, я только так могу не сойти с ума. Я даже не могу поговорить с А., не говоря уже о ком-то еще. Люди тут же станут сочувствовать мне и скажут, что после случившегося мое состояние объяснимо, но я-то вижу, что у них в глазах. И в следующую нашу встречу они опять будут смотреть на меня тем же взглядом…

* * *

Адам Фаули

7 июля 2018 года

16:35

По дороге на Сент-Люк-стрит я позвонил Энтони Асанти. Он меня опередил, хотя ехать туда всего минут десять. Его новая квартира в полумиле отсюда. Больше никто из команды не может позволить себе жить в этом районе, но я думаю, всего можно добиться, когда твоя мать благодаря своей работе появляется на обложке «Форбс».

Я паркуюсь. Асанти на другой стороне улицы, стоит, привалившись к стене, и роется в телефоне. Он выбрал такую позицию, чтобы его не было видно из дома, но, если его все же кто-то заметит, на него не обратят особого внимания. В белой футболке и «рэй-банах»[21] его можно принять за кого угодно – туриста, аспиранта, цэрэушника.

Он не настолько глубоко погружен в телефон, как хочет показать: подскакивает к моей машине до того, как я открываю дверцу.

– Добрый день, сэр.

Интересно, переоделся ли он перед выходом – на улице такая жара, что я обливаюсь потом, но Асанти выглядит так, будто только что вышел из прохладного душа. На футболке все еще остались складки после глажки.

Он жестом указывает в сторону дома:

– С тех пор как я приехал, туда никто не входил и оттуда никто не выходил, но окна открыты, так что, думаю, внутри кто-то есть.

– Ты уже в курсе?

– Эверетт переслала мне на почту ОПСД[22]. Только там мало деталей.

– Они с Куинном сейчас везут Моргана в ЦКПИ, так что скоро информации будет больше.

Асанти кивает:

– Ну что, пойдем?

Мы звоним и ждем, потом опять звоним, и дверь наконец открывается, но открывает ее маленький мальчик. Очевидно, сын Марины Фишер. Ему лет восемь-девять. Он невысок для своего возраста. На нем красные шорты и футболка с Винни Пухом, у него мягкие светлые волосы, которые, на мой личный взгляд, нуждаются в стрижке. Он смотрит на нас.

– Кто вы?

Теперь я вижу в глубине коридора женщину. Она стройна и довольно красива, однако держится робко, как будто чужая здесь. Делает шаг, и я замечаю, что у нее в одной руке тряпка для пыли.

Я улыбаюсь мальчику и показываю удостоверение.

– Мы из полиции. И хотели бы переговорить с твоей мамой.

Он мотает головой излишне энергично, как это делают все маленькие дети.

– Ее нет дома.

– Понятно. А ты знаешь, когда она придет?

Он поворачивается к женщине, которая что-то набирает на своем телефоне, а потом протягивает аппарат мне. Это страница «Гугл-переводчика». Faculdade – это, вероятно, «колледж» по-португальски.

Я растягиваю губы в самой что ни на есть обыденной улыбке:

– В таком случае, думаю, она скоро придет. Вы не против, если мы пройдем и подождем… вас не затруднит?

Женщина колеблется, потом кивает, и мы вслед за ней и за мальчиком поднимаемся на второй этаж. Стены увешаны черно-белыми фотографиями в рамках. Они очень похожи на документальные снимки на Даунинг-стрит, 10, с целой вереницей премьер-министров, поднимающихся по лестнице. Только на этих фото один и тот же человек. Марина Фишер кричит о себе на каждом углу, она кричит о себе на весь мир. На двух портретах она в докторских мантиях (я предполагаю, что одна из них почетная, хотя что я об этом знаю), один сделан на фоне заставки программы «Ньюснайт», еще на одном она, кажется, выступает в клубе «Тед-толк», еще на одном – на сцене с вице-канцлером и Терезой Мей. С каждой новой фотографией ставки повышаются. Причем не только для Марины.

Гостиная находится в самой глубине дома. Высокие окна обрамлены длинными муслиновыми шторами, которые мягко колышутся в раскаленном воздухе. Паркетные полы, бархатные диваны глубокого охряного цвета, на одной из стен огромная картина с кружащимися карпами кои. Изображение почти абстрактное: мерцающие голубой и оранжевый, клубящиеся желтые тона. Вода буквально бурлит. В задней части комнаты окна выходят на маленький, но безукоризненный садик с элегантно расставленными терракотовыми горшками, в которых цветут кусты. У мальчика наверняка есть игровая, потому что в гостиной нет ни одной игрушки и царит идеальный порядок. Дом, по сути, олицетворяет собой спокойствие, изящество и порядок. И кричит о деньгах. Очень больших деньгах.

Тем временем Асанти продолжает таращиться на картину.

– Ален Хайдз, – говорит он, указывая на подпись. – Я знаю его. Ну, не то чтобы знаю, просто он есть у моих родителей. Они познакомились с ним на Мальорке, у него там студия в той же деревне.

Неожиданно на его лице появляется озадаченное выражение, и он отворачивается, как будто ляпнул что-то лишнее – возможно, о «той же» деревне, что подразумевает наличие в ней дачи его родителей. Подходит к столу под окном и просматривает стопку журналов. Я их тоже заметил. Принимая во внимание обстановку, можно предположить, что это «Дом и сад» или «Красивый дом», но у всех журналов темно-синие обложки и взрослые названия: «Журнал по изучению ИИ» и «Нейронное трансферное обучение для обработки естественного языка».

– Захватывающая тема, вам не кажется? Очевидно, «Ай-би-эм» считает, что к две тысячи двадцать третьему году они смогут воспроизвести полностью функционирующий человеческий мозг.

– Поверь мне, есть вещи, которые машины никогда не смогут сделать.

Он поднимает голову:

– Это вы так говорите, а технологии развиваются столь быстро, что, по всей видимости, скоро восемьдесят процентов офисной работы будет автоматизировано. Восемьдесят процентов! Не надо будет платить целой армии сотрудников, работающих двадцать четыре на