Читаем без скачивания Блог - Иван Охлобыстин

В конце смены я зевнул второй раз. Третьего не было, потому что я уснул по дороге домой, в машине. И пока ехал — выспался. Очнулся у своего подъезда бодрым весельчаком! Понял, что пилюль не миновать. Нашел в «Яндексе» фармакологию, подобрал препараты, заказал с курьером. Пока тот ехал, я молился, по доставке, принял тройную порцию мелатонина и уснул. А следующим днем Прощеное воскресенье было. Я у всех, кого поймал, прощения попросил. За что — не очень понятно. Чужого не брал, за глаза не обсуждал, разве мог раздражать самим фактом своего существования. Это — да. Мог. Так и прощения искренне просил.

И бессонница отступила. Но пришли сны. И какие! Но об этом позже.

Правильный ответ

Об этом мне первым по телефону сообщил добрый друг Владимир Легойда — председатель синодального, информационного отдела РПЦ МП, потом я съездил за самим письмом к заведующему канцелярией Московской Патриархии — протоиерею, отцу Владимиру Дивакову. Он выдал мне конверт с документом и пожелал терпения. Я, в свою очередь, извинился за то, что однажды имел бестактность в компании осудить его за темперамент. Добрый, на самом деле, измученный непосильной работой человек.

Резолюцию получил накануне дня почитаемой мною Блаженной Ксении Петербуржской. Промыслительно. Накануне рукоположения, десять лет назад, я ездил на поклонение Преподобной в Санкт-Петербург.

Резолюция Святейшего дословно звучала так:

Его Преподобию, священнику Иоанну Охлобыстину.

Канцелярия Московской патриархии, по благословению Его Святейшества Святейшего Патриарха Московского и всея Руси КИРИЛЛА, настоящим сообщает Вашему Преподобию резолюцию, положенную на Вашем обращении:

«15.01.2010 г. При всем уважении нашего общества, включая представителей Церкви, к тому вкладу, который вносят актеры в культурную жизнь народа, следует придерживаться церковных канонов, в соответствии с которыми священство и лицедейства несовместимы.

Положительно оцениваю факт Вашего письменного обращения, исполненного духовной озадаченностью. Однако до окончательного решения вопроса о том, чем Вы будете профессионально заниматься, Вы запрещаетесь в священнослужении. Вам не следует носить рясу и иерейский крест.

Это временное запрещение может быть снято, если Вы сделаете окончательный и однозначный выбор в пользу пастырского служения».

Архиепископ Истринский, первый викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Арсений.

Это правильно. Это своевременно. Это защитит авторитет Русской Православной Церкви от лишней критики в ее адрес, это поставит точку на так и неудавшемся эксперименте совмещения экрана и амвона, это успокоит смущающихся прихожан, это позволит «поднять детей на ноги».

Девять лет предстояния у Святого Престола — как светлый, детский сон, сквозь который меня протащил неумолимый житейский ураган. Вокруг завертелись шестеренки причинно-следственных связей, словно трясина увлекая меня на дно социальных обетов.

Обладая благодатью, переданной мне при рукоположении, я не имею права ею воспользоваться. Не имею права служить, венчать, крестить и исповедовать. Но я могу причащаться, могу исповедоваться, могу благословлять. И так — пока не закончатся договорные обязательства с киностудиями, пока не утихнет шумиха, пока меня не забудут. Или не устанут. Лично я от себя давно и смертельно устал.

Быстро ползут слухи.

Вот уже звонили из какой-то неизвестной, но очень «настоящей» христианской церкви. Стервятники хреновы. Объяснить не удалось, пришлось отключаться насильственно. Неймется им. Наивные люди, думают, что я им могу быть полезен. Я себе не могу, а им — извольте! И с какой стати!? Кто их уполномочивал? Есть Русская Православная Церковь! Больше ничего нет. Моя нынешняя ситуация это только подтверждает. Все несерьезно. От всего веет бутафорией и похмельным бредом.

Еще звонили из солидной политической ячейки. Чтобы не нагрубить, я сослался на желудочную инфекцию. Вот уж где люди далеки от всего земного! Только удалились они в другую сторону. Будет чем чертям заняться. Если черти не побрезгуют.

Патриоты в полночь телеграфировали, про заговор «наверху» намекали. Еле успокоил. «Нет, — говорю, — заговора. Шесть детей есть, 48 жилых метров есть, а заговора нет. Кыш, пернатые!»

Либералы отметились — акцию протеста предлагали организовать. «Помилуй, Бог! Какую акцию? — испугался я. — И так чудом от анафемы увернулся, храни Господи отца нашего милосердного — Святейшего Патриарха Кирилла!»

Приходил гомункулус из рекламной компании, предлагал энергетический напиток рекламировать. Я его спрашиваю: «А чего не героин!?» Он отвечает: «Героин пока нельзя». Я ему: «Продолжайте работать в этом направлении. Чего мелочиться!?»

Собратья по служению руку пожали. Братья знают как это — под запретом. Некоторые тоже были. Советуют спиртное совсем из рациона исключить и минимизировать свободное время. Один батюшка из Сибири предложил у себя на зимовке пересидеть.

Друзья военные намекнули, что есть неплохие контракты на Кавказе. Потом вспомнили, что попам, даже «под запретом», нельзя, и подарили охотничий нож с выгравированной на клинке надписью «Не тот силен, кто никогда не плакал, а тот силен, кто падал и вставал». Все-таки военные умеют по существу выразиться.

Буду собирать силы во время падения — впереди съемки, заработки, известность и грустные глаза моей жены.

P.S. 2010 год. Россия. Москва. Я Иван Охлобыстин. Здравствуйте. Вернулся ненадолго. Все знаю, все уладим. Бюджет утвержден? Тогда начнем.

Быть с ней

— Ты задыхаешься, когда рассказываешь о своей жене, — язвительно укорил гусар своего друга и однополчанина.

— Я сейчас тебя вызову на дуэль и пристрелю, если тоже не начнешь, — хмуро предупредил тот.

— Чего не начну? — растерялся гусар.

— Задыхаться, дурак! — разрядил в него пистолет оскорбленный муж.

Мемуары полковника кавалерии С.П. Великолукского

Методички недобросовестно составлялись. Напутали с любовью где-то в самом начале, с половой жизнью ясность не внесли. Потому столько одиноких мужчин и женщин. Нелегко прожить  большую часть жизни в уверенности, что главное в любви — гигиена и профилактика нервных заболеваний, а потом сообразить, что без семьи нет общей картины. Не жизнь — шаблон для кредитного резюме. Хотя в быту, спора нет, удобнее.

А обосновать с точки зрения удобства семейную жизнь нельзя. Семья — это неудобно. Это череда  требований на пустом месте с подпиской о невыезде. Но альтернатива — только монастырь. Тоже люди живут. Не самые грешные. Мало того, к этому дар Божий имеющие — жить наедине с собой. Но кого Господь не сподобил, тому жениться. Искать созвучную душу, найти, срезонировать и жениться.

Лично моя партитура выглядела так: году этак в 1992-м вышел я на заре из модного ночного клуба в районе станции метро «Университет» и лицом к лицу столкнулся с семьей — молодой отец семейства, супруга и двое детей направлялись к лесу с лыжами наперевес. Отец на ходу говорил сонным домочадцам: три круга, к роднику и назад, иначе к «Утренней почте» не успеем.

— Милый, — возражала ему хорошенькая супруга, — мы в семь утра вышли. Сорок кругов до одиннадцати сделать успеем. Будильник нужно проверять до завтрака.

Долго я смотрел им вслед. Завидовал. Купила жизнь инфанта, на третьесортный сюжетец купила! Разумеется, тут же вспомнил я, как брел каждый день по три километра из школы через вспаханные, черные, засеянные кормовой свеклой поля. Смотрел на линии высоковольтных передач, величественно мерцающие серебром на фоне частых в тех краях грозовых массивов. Думал о главном. О любви думал. Потому что она, что ни говори, главная. И детский рассудок рисовал картины завоеваний великих империй для эффектного преподнесения их предмету своего чувственного вожделения.

Потом крылья памяти увлекли в осиянный светом полной луны скальный город под Херсонесом, где я тоже думал о любви. И сознание юноши шептало о срочной необходимости безнадежно заболеть кем-то маниакально  желанным и по возможности тебе симпатизирующим. Последнее было тогда статьей необязательной. Любовь, как и ее отсутствие, — огромный источник творческой энергии. Много ли надо честолюбивому юноше!?

Так было, воистину так.

А ныне горизонты моего рассудка взорвали зарницы воспоминаний о том мгновении, когда я доподлинно осознал, что искомый объект в границах досягаемости и контроля. Уровень моей убежденности на тот момент достиг таких вершин, что внешние обстоятельства не имели значения. Я взял объект за руку и повел за собой. Мне ничего еще не было известно о стратегии семейной жизни, но я трезво осознавал, что веду за собой все: непокоренные силы дикой природы, смертельные тайны океанических бездн, ошеломляющее безумие антиматерии, агонизирующие «сверхновые» за доли секунды до вспышки, мягкие сны обязательного для каждого смертного небытия.