Читаем без скачивания Три года в Соединённых Штатах Америки - Александр Абердин

Мама достала из сумки уже написанное под мою диктовку заявление с объяснением причин и протянула его директору с такими словами, которые она произнесла печальным голосом:

– Пётр Семёнович, вы уж простите Борю?

– Простить? – Удивлённо спросил директор – За что это я должен прощать вашего парня? Будь он моим солдатом, я его к награде представил бы. – Быстро прочитав заявление, он улыбнулся и сказал – Блестяще, Людмила Николаевна. Особенно мне понравилось то, что вы написали про потрясение, которое Борис пережил чуть ли не в стенах нашей школы. В Гороно будут удовлетворены, как всё разрешилось, а теперь, если позволите, я хотел бы переговорить с вашим парнем с глазу на глаз. – Мама вышла и Пётр Семёнович тихо сказал – Борис, можешь не волноваться. Больше с Греческого посёлка к вам никто не приедет. В милиции правильно сделали, что выпустили Гурованова старшего и тот, похоже, наконец понял, что получил за дело. Я разговаривал с ним сегодня утром и прямо сказал ему, в лицо, если они не утихомирят своих деток сами, то найдутся люди, которые сделают это за них. Интернационализм интернационализмом, но надо же и меру знать, а то совсем обнаглели. Ну, всё, иди. Я встал, крепко пожал Петру Семёновичу руку и сказал:

– Спасибо, товарищ гвардии капитан. Я почёл бы за честь, служить под вашим командованием.

– Ну, иди, герой. – С улыбкой сказал директор школы.

После школы мы пошли с мамой в магазин ткани и я нашел там как раз то, что нужно – прочную, плотную и достаточно толстую ткань-плащёвку тёмно-синего, с сероватым оттенком, цвета. Мама, глядя на неё, удивлённо спросила меня:

– Боренька, но она же такая невзрачная. Улыбнувшись, я успокоил её:

– Не волнуйся, главное заключается не в этом, а в том, как всё подать, мамуля. Пошли в культтовары.

В культтоварах меня интересовали товары с советской символикой и они в этом магазине нашлись, причём неплохого качества, изготовленные методом шелкографии и очень нарядные. Там мы купили несколько маленьких флажков с гербом СССР, флажок побольше, тоже с гербом, а также несколько вымпелов и флажок ещё большего размера с серпом и молотом по центу, а также надписью СССР, причём всё уценённое. Ещё я купил три десятка самых дешевых, так же уценённых, плакатов и десяток листов зелёного картона для поделок. Когда мы вернулись домой, то сразу же приступил к изготовлению выкроек и лекал для своего молодёжного костюма с социалистической символикой. Даже по магазинной цене его себестоимость не превышала тридцати пяти рублей. Жаль только, что халнитены негде было купить. Ничего, закажем оснастку, эксцентриковый пресс и скоммуниздим на каком-нибудь заводе латуни.

Уже через час все выкройки моего размера были мною вычерчены и я наклеил их клейстером на картон и прогладил утюгом. Мама могла приступать к работе, ну, а я отправился с лопатой через плечо в огород, половина которого так и оставалась копана. Отец уже трудился там. На эту работу я накинулся с весёлым остервенением и вскапывал огород без перекуров и передышек. На полный штык, переворачивая комья и разбивая их лопатой. Земля у нас была хорошей, только не ленись, сажай хоть что-нибудь. До вечера мы вскопали всё и я принялся готовить валки под посадку помидоров. Отец, увидев это, воскликнул?

– Боря, ты что это делаешь?

– Новая, высокопродуктивная методика посадки помидоров, пап. – Ответил я – Изобретена Борисом Картузовым по заказу министерства сельскохозяйственного вредительства. Завтра вечером всё объясню и даже покажу, а сейчас в душ и спать.

На следующий дет я снова так и не проснулся в Москве две тысячи пятнадцатого года и мы с мамой, отец дежурил, пошли на рынок, выбирать рассаду. Нам и в этом повезло. У людей, выращивающих рассаду на продажу, уже имелась такая, которая на взгляд остальных покупателей, вымахала слишком длинной и по их словам обязательно завянет. Вот её то я купил целых сто двадцать штук. Причём по дешевке не смотря на то, что мама возражала и тем самым не удалось сбить цену ещё на треть. Лишь когда с двумя тяжелыми сумками мы пошли домой, я сказал:

– Мам, никогда не слушай дураков. Особенно тех, которые стучат себя пяткой в грудь. Слушай только меня и радио. Меня для пользы, а радио, когда концерты передают, для удовольствия. Рассаду я выбрал сорта «Волгоградец», это некрупный, но очень хороший помидор, мясистый и небольшой. Годится как на засолку, так их на всё остальное. Помидор, к твоему сведению, растение необычное и его корневую систему можно сделать в десять раз больше. Для этого нам нужно будет отщипнуть от него все лишние листья, оставить только семь веточек наверху и посадить так, чтобы весь стебель оказался под землёй, а потом полить. На следующей неделе будем сажать болгарский перец и баклажаны.

Рассаду я высаживал почти до вечера, а потом, когда уже бегал с лейкой от крана до плантации и обратно, объяснил отцу, что я натворил и при нём посадил последний куст. Этим я снова заставил его удивиться. Вечером, за ужином, я сказал:

– Родители, займите сыну четвертак до первой получки. Ей Богу, с первой же пенсии верну. Я хочу пойти и завтра устроиться на какую-нибудь высокооплачиваемую работу, а для этого мне нужно преподнести подарок одной очень красивой девушке, инспектору детской комнаты милиции. Я же несовершеннолетний, особо опасный хулиган, так что она должна мне посочувствовать. Тяжелое детство, невыносимый труд в каменоломнях и так далее, это всё хорошо, но я хочу выглядеть в её глазах джентльменом.

От такого моего заявления мама хохотала минут десять, а отец ей вторил. Потом он достал две десятки и пятёрку из бумажника, протянул купюры мне и спросил насмешливо:

– А ты часом в неё не влюбился, Борька? Не моргнув глазом, я ответил:

– Разумеется влюбился и поэтому уже в этом году начну делать пристройку к дому. Пора расширяться, а то вдруг у нас в семье резко произойдёт увеличение численности народа?

К счастью мама и отец восприняли мои слова, как очередную шутку, хотя как раз я то вовсе не шутил. Приняв душ, я лёг спать и на следующий день, к своей полной радости проснулся юным и цветущим парнем, а не шестидесятилетним мужчиной и тут же помчался в ванную комнату. Хотя брить было почти нечего, мне следовало побриться, что я и сделал, после чего оделся, на этот раз выше пояса прилично, надев клетчатую рубашку с коротким рукавом, а к ней чёрные, просторные штаны и надраенные ещё с вечера вибрамы, ну, чем не «Гриндерсы»? Засунув в нагрудный карман двадцать пять рублей и свой единственный документ – свидетельство о рождении, трудовая книжка не в счёт, я пошел на рынок за цветами. Ещё вчера я приметил, что цветочники уже начали торговать тепличными гладиолусами. Купив семь штук самых роскошных, тёмно-бордовых с розовой каёмочкой, я отправился на трамвае в ресторан «Центральный». При нём имелась кулинария, а в ней торговали самыми лучшими тортами в городе, испечёнными в кухне ресторана.

Там мне тоже повезло. Ночью пекли торты и я купил свежайший торт «Прага», самый большой, двухкилограммовый, на котором, по моей просьбе, розовым кремом изобразили сердце, пронзённое стрелой, перед ним белые латинские буквы I и L, а за сердцем VE YOU. Думаю, что понять это Ирочке будет не так сложно. Глядя на мой рисунок, продавщица спросила:

– И что это означает, молодой человек? Улыбнувшись я ответил:

– Я люблю тебя. Это по-английски, а сердце просто заменяет в этом признании букву «О».

– Ой, я оставлю твой листок себе. – Сказала женщина – А то иногда просят написать что-нибудь для девушки и такую чушь городят, а это и красиво и не сразу понятно.

Около десяти утра я уже был возле детской комнаты милиции, в которую вошел гордой и независимой походкой. Как только я вошел в коридор, там же находился ещё и паспортный стол, на меня уставилось сразу несколько удивлённых граждан. Вроде бы не поликлиника, а я припёрся с тортом и цветами. Подойдя к двери, на которой висела табличка, я, наконец, прочёл фамилию предмета моего вожделения Николаева И. В. Постучав в дверь и услышав вежливое – «Войдите», я открыл дверь, просунул в кабинет голову и увидев, что в нём никого нет, вошел. Закрыв за собой дверь, я тут же бухнулся на колени и двинулся к столу, за которым сидела Ирочка, так мне было лучше видно её стройные ножки, жалостливым голосом вопя:

– Добрая тётенька инспектор Ирочка, споможите особо опасному и злобному фулюгану устроиться на работу. Честное октябрятское, я тут же стану ударником кому нести чего куда и героическим трудом на благо родимого кармана искуплю все свои преступления, супротив гуманизьмы совершенные.

Не дойдя до стола метров трёх, я застыл, протянув к ней руки. В одной я держал торт, а в другой огромный букет цветов чуть ли не полутораметровой длины, завернутый в целлофановое облако. Ирочка всплеснула руками, рассмеялась и сказала: