Читаем без скачивания Восхитительная - Шерри Томас

Стюарт Сомерсет».

Верити смотрела на него из темноты, куда свету было никак не добраться, из-за приоткрытой двери. Архангел спустился с небес, его нимб покривился, а крылья стали совсем не белоснежными.

С ножом в руке он нагнулся над буханкой хлеба. На разделочной доске лежали три, нет, четыре довольно аккуратных ломтя, ровно четверть дюйма в толщину каждый. Свистел закипающий чайник, пронзительно и громко в ночной тишине. Он обернул руку полотенцем и на миг пропал из поля зрения. Принес чайник и налил кипятку в заварочный чайничек, которого она также не могла видеть.

Джентльмены, принадлежащие к сливкам общества, отличались храбростью на полях сражений, снисходительностью к подчиненным и были довольно сносны в постели, но все они, за редким исключением, пасовали перед простейшей домашней работой – да еще и гордились этим, принимая как признак особой мужественности.

Но он-то был незаконнорожденным отпрыском бедной женщины. Ни ногой не ступал за пределы трущоб Ардвика, пока не попал в Фэрли-Парк. И еще не разучился обслуживать самого себя.

Верити пришла, стиснув зубы, чтобы заняться его сандвичем. Не нарушать же служебный долг столь грубым образом! В конце концов, он не обязан восторгаться ее блюдами, а вот она обязана его кормить. Почему она так разозлилась? Она уже и не помнила; ей только хотелось насмотреться на него вдоволь, увидеть тень впадинки на щеке, глубокий желобок, идущий от носа к губам, и сами эти губы, слегка раскрытые в минуту сосредоточенности.

«Мой, – выкрикнула какая-то ополоумевшая часть ее существа. – Мой. Мой. Мой».

Она вспомнила гладкость его твердой, как мрамор, спины. Завитки волос на затылке. Их удивительную мягкость в изгибе ее запястья. Ощущение его руки, такой восхитительно тяжелой, на ее теле во время сна – в кольце его рук ей было так уютно, так надежно.

Внезапно он поднял голову, глаза уставились на щель, через которую она за ним подсматривала.

– Кто там?

Ее охватила паника. Она была готова сорваться с места прочь, и в то же время ужасно хотелось выйти на свет. Она не сделала ни того ни другого. Он положил нож на ободок керамической масленки.

– Мадам Дюран, это вы?

«Это я. Я здесь. Вы все еще любите меня?» Она повернулась и пошла прочь.

* * *

Примерно в полночь Стюарт лишился рассудка.

Вскоре после несостоявшейся встречи с мадам Дюран он обнаружил в особом ящичке накрытое серебряной крышкой блюдо. Под крышкой находился порционный судок. Он тотчас же понял, что это. Десерт, который он не разрешил Прайору подавать, несмотря на – или вследствие – огорченные уговоры дворецкого, что Шоколадный крем неповторим, ни с чем не сравним и божественно вкусен.

Тогда у Стюарта еще хватило благоразумия, чтобы снова накрыть блюдо крышкой и захлопнуть дверку ящичка. Но теперь шоколадный крем оказался с ним один на один, в уединении хозяйских покоев.

Не нужно даже было искать предлог в голоде. Хлеб с маслом – здоровая и питательная еда. Но заварной крем не шел из головы: его темная глубина, пьянящий аромат – ужасно хотелось сунуть в него язык.

Шоколадные шарики стояли на столе, глянцевито поблескивающие, невозмутимые, совершенно равнодушные к его смехотворным терзаниям. Он ткнул один кончиком чайной ложечки, смял ровную блестящую поверхность и почувствовал волну густого, сумрачного аромата.

Шоколад. Он ни разу не пробовал шоколад до того, как попал в Фэрли-Парк. Однако когда Стюарту было семь, кто-то сунул ему клочок бумаги, бывшей когда-то оберткой иностранного шоколада. Он прижал клочок к носу и вдыхал его запах как можно глубже, насколько позволял объем легких, мечтая о целой горе шоколада, в которую он мог бы зарыться столовой.

Ее крем благоухал именно так. Чудесный запах, почти мистический, созданный пылким воображением и настоящим голодом. Вдруг Стюарт почувствовал, что снова голоден. Как волк, набросился он на содержимое судка и опустошил его в считанные секунды, едва осознавая вкус того, что ел.

И лишь когда он снова бросился в кресло, остаточный вкус вдруг напал на него, точно из засады. Он ощутил во рту восхитительное покалывание, через мгновение разразившееся взрывом блаженства. Но волшебное чувство быстро исчезло, оставив после себя упрямое, не поддающееся никакому объяснению страстное желание.

Страстное желание, но отнюдь не только к шоколадному крему. Мысленным взором он видел, как врывается к мадам Дюран на кухню, загоняет ее в самый темный угол ее суверенной территории. Представил ее беззвучное согласие, нетерпение, когда она грубо схватила бы его за рукав.

Она должна быть тонкой и хрупкой, наделенной, однако, поразительной физической выносливостью человека, привычного к тяжелому труду. Он обнял бы ладонями ее лицо и поцеловал бы ее. Почувствовал бы вкус только что выпитого виски, ее чистое и жаркое дыхание. А вокруг бы колыхалось облако запахов летнего дня, ягод земляники, созревших и соблазнительных, словно сочные красные губы...

Стюарт вскочил с кресла. Он снова думал о ней, а ведь твердо решил больше никогда о ней не вспоминать. Мужчина не может прокладывать курс своей жизни по солнечным затмениям.

По крайней мере это не для него. Он не сумел.

В спальне было темно и тихо. В камине ровно горел несильный огонь, бросая достаточно отсветов, чтобы он мог найти дорогу к окну. Стюарт раздвинул шторы. Небо сделалось почти черным. Среди громоздких облачных куч кое-где мерцали крошечные далекие звезды.

Что-то заставило его посмотреть вниз. На террасе сверкнул красноватый огонек. Задрожал, замер в неподвижности, медленно двинулся, снова застыл. Стюарт прищурился.

Из-за нагромождения облаков показалась восковая луна и озарила женщину в белом чепце. Стоя к нему спиной, завернувшись в толстую шаль, она курила сигарету, и ее черное платье сливалось с ночной теменью.

Мадам Дюран.

Луна исчезла. От женщины осталась точка огненного пепла. Потом и этот огонек погас. Когда луна выглянула снова, терраса уже опустела, лишь поблескивали серебром гранитные плиты, на которые ложилась узорная тень решетки.

Глава 5

Июль 1882 года

На громкий стук Верити никто не ответил. Не зашаркали подошвы по половицам, никто не посмотрел украдкой из-за занавески. В доме номер тридцать два по Кэмберилейн царили темнота и безмолвие, словно в усыпальнице:

Верити едва удержалась от желания пнуть дверь. Ну и денек, ничего не ладится.

Верити собиралась покинуть Фэрли-Парк рано утром. Но миссис Бойс слегла накануне вечером и попросила Верити проследить, как будут варить варенье – клубника достигла пика зрелости и тянуть до завтрашнего дня было уже нельзя. Она неохотно согласилась.