Читаем без скачивания Мурена - Валентина Гоби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она покупает билет до города V. Ближайший поезд отправится через час, если погода не переменится. Ма ходит по зданию вокзала из угла в угол, в ее ушах стучат слова «больница» и «в тяжелом состоянии», и от них она чувствует, как деревенеют ее мышцы — иначе просто не выдержало бы сердце. Она наблюдает за людьми, это помогает ей отвлечься от скорбных мыслей: вот на чемодан кто-то накинул белую муфту, у продавца газет один глаз перевязан, словно у пирата, на перрон вошел мужчина в черном пальто; вот женщина в легком платье подбирает бычки, которые еще можно курить, сует один себе в рот и скрывается в зале неверной походкой, скособочившись на правую сторону и подметая подолом пыль, и Ма видит местами порванную полу ее платья и засохшую грязь, которая залепила вытканные на нем цветы. Женщина совсем себя не контролирует и отводит глаза от зевак. Между рельсами крыса, рядом стоит железнодорожный рабочий. За оградой вокзала топчутся двое голубей, и какой-то старик кидает им зерна. Юноша на костылях с перевязанным лицом… но у нее тоже есть юноша, сын, в тяжелом состоянии в больнице города V. в Арденнах, и она изо всех сил стремится увидеть его. Она едва сдерживается, шагая в толпе пассажиров по направлению к поезду, на часах двенадцать сорок восемь: «Тшш, сердце!», «Keep quiet»[4], она сдерживается, чтобы не обогнать каждого, кто идет перед ней, — мужчину с немецкой овчаркой на поводке, следующего перед ним типа с зажатой под мышкой буханкой хлеба, тетку с детской коляской, которая орет: «Жан-Пьер, подожди!» И ту, другую, что еле плетется, и тех, кто жмется к ограждению, и сосущего леденец на палочке ребенка, и ту, что пихается локтями, и того, кто поддерживает под локоток тучную даму: «Идем же, Аделаида, мы почти уже дошли!»; и железнодорожник, что стоит на подножке вагона, тоже ее раздражает; наконец она заходит в вагон, садится на свое место, переплетает замерзшие пальцы, прикрывает глаза, чтобы не смотреть на сцепленные пальцы; их фаланги совсем побелели, но вот поезд наконец трогается. Напротив нее мужчина распаковывает солдатский паек, мешает его содержимое ложкой и тщательно пережевывает каждый кусочек. Маленькая девочка читает книжку, попутно ковыряя в носу. Крыши, деревья, поля, холмы сливаются в одно белое пятно, секундная стрелка на ее часах тикает от деления до деления, и вот уже час тридцать две минуты, вот тридцать три, тридцать четыре; километр за километром, тело сгибается, спина слабеет, от монотонного пейзажа за окном ее неумолимо клонит в сон, поезд трясет, неподвижность пассажиров, сопение спящих, ощущение теплоты. Наконец поезд прибывает на нужную станцию, и она чувствует, что буквально разваливается на части.
На перроне ее ждет Жорж, троюродный брат Робера, которого она не видела уже много лет; она едва узнаёт его, что неудивительно, так она пытается унять биение сердца.
— Робер сообщил мне по телефону, — говорит Жорж. — Давай отвезу тебя в больницу.
И на этот раз ничто не может унять боль, которую она чувствует при этом слове.
Жорж — ровесник ее сына. Всю дорогу до больницы она украдкой разглядывает его лицо.
— Сегодня утром ко мне пришел мой друг Антуан, который и должен был привезти Франсуа. Я ждал их допоздна, потом подумал, что они, наверное, замерзли и остановились где-нибудь переночевать, и поэтому не особо беспокоился.
Жорж пересказывает ей целиком историю, что поведал ему Тото, Джейн его слушает.
— Это все, что тебе известно? — с трудом выдавливает она. — Ты точно от меня ничего не скрываешь?
— Точно, Джейн, клянусь, ничего.
В больнице их просят подождать, пока освободится хирург. В углу приемной кадка с каким-то желтеющим растением. Рядом сидит мужчина, он спит, уткнув подбородок в грудь. Белые и зеленые плитки кажутся движущимися из-за оптического эффекта. Сквозь дверной проем провозят кресло на колесах. Появляется медсестра. Ма останавливает ее:
— Мадемуазель Фай?
— Нет, ее смена уже закончилась.
Ма садится обратно. В коридоре прохладно. Она рассматривает бело-зеленый узор плитки, ей кажется, что она различает образы Франсуа и Жоржа в ветвях ели — это в Савойе, куда они ездили к сестре Робера. На мальчишках разодранные бермуды, руки все в ссадинах, словно на картинах о войне; они сидят над краем помоста, солнечные лучи бьют прямо в их физиономии, и ребята лихо болтают ногами над самой бездной.
— Он жив.
Нет, этого недостаточно. Женщина молча стоит у приемного покоя, буквально поедая огромными глазами хирурга. Он говорит очень мягко, он хочет успокоить женщину:
— На самом деле это чудо.
Он не преувеличивает, хотя подобные выражения могут породить самые необоснованные надежды.
— У него глубокие ожоги, но лицо почти не пострадало. Увы, нужно еще дней десять, чтобы узнать больше.
Доктор снова говорит об удаче, чуде, потому что следующее, что он поведает этой женщине, окунет ее в бездну боли и страданий; нужно зажечь в ней огонек надежды, который ознаменует светлый день после кромешного мрака ночи. Он говорит, что Франсуа спас снег — определенно это так, он был весь мокрый, когда его сюда доставили.
— Так что же произошло?
Доктор говорит, что пока точно неизвестно, вероятно, ожог электричеством, дело в том, что Франсуа нашли лежащим у железнодорожных путей прямо под линией электропередачи… Возможно, перед тем, как его ударило током, он долго шел по снегу, а вода хороший проводник. Однако снег и помог — погасил огонь, охладил ожоги и смягчил падение. И, быть может, благодаря этому он не травмировал голову — там, у леса, намело добрый метр. Только лишь сломано левое запястье. Доктору неловко продолжать историю в счастливом ключе. Самое страшное приходится скрывать, вернее, разбивать на мелкие части — так легче и ему, и ей. Доктор ежится от неловкости, а она всем своим существом жаждет слышать правду, ее зрачки огромны, как блюдца, губы с трудом произносят вопросы, которые слишком тяжело сформулировать, но нет, она не удовлетворится мелкими подробностями. Доктор едва выдерживает этот взгляд.
— Его нашли раньше, чем он замерз. Холод, видите ли, при долгом воздействии обжигает не хуже огня. Все произошло в Пти Ваш, знаете, где это?
Ма вздергивает брови.
— Нет, конечно, простите меня… Там лесной массив прямо на открытой местности, народу при таких морозах почти нет, вокруг пустынно… Там играла маленькая девочка, вот она и увидела вашего сына, позвала отца, а тот уже привез его сюда.
Женщина не шелохнется, сидит, сложив руки на
