Читаем без скачивания Изучающий мрак (Дарвей) - Майя Зинченко

  - Что это значит?! Как ты посмел явиться сюда?! - секретарь был готов задушить его голыми руками. - Это запрещено!

  - Да, я знаю об этом, - невозмутимо ответил монах и повернулся к остальным. - Вам должно быть хорошо известно, кто я... Если же нет, если вы пожелали забыть мое имя, - его голос стал громче, - то я его напомню. Я - Дарвей! Человек, который в течение двадцати лет послушно исполнял вашу волю. И поэтому я требую, что бы вы меня выслушали!

  - И что же тебе здесь надо? - ядовито спросил Корвак.

  - Вы не правы, если считаете, что Кармисс не оставил преемника.

   Взбудораженные Просвещенные подняли шум. Дарвей же спокойно ждал, когда они замолчат, с насмешкой наблюдая, как стремительно бледнеет Тайон.

  - Я все знаю... - прошептал монах, наклонившись к его уху. - Твоему слуге понравился мой стальной подарочек?

  - Смерть твоя будет очень долгой и мучительной, - одними губами еле слышно ответил магистр, натянуто улыбаясь. - Обещаю.

   Дарвей лишь хмыкнул в ответ. Секретарь, против своего обыкновения прикрикнул на советников, и вопросительно посмотрел на монаха:

  - На каком основании ты это заявляешь?

  - Во время нашей последней встречи с великим магистром, мир праху его, он сам назвал мне имя человека, которого станет его приемником.

  - Встречи? - насмешливо переспросил Тайон и покачал головой. - А свидетели есть?

  - Нет, мы были одни. Как вы понимаете, Кармисс не был склонен обсуждать наши совместные дела в присутствии посторонних.

  - Значит, никто не может подтвердить твои слова? - разочаровано спросил Корвак. - В таком случае, они ничего не стоят.

  - Неужели я похож на идиота, и сам этого не понимаю? Да, я сказал, что мы встречались и беседовали без свидетелей, но это не означает, что мои слова некому подтвердить. Их подтвердит сам Кармисс!

  - Но... Ты в своем уме?! Это невозможно!

   Вместо ответа Дарвей вынул дневник магистра и нарочито медленно положил его на стол, а сам стал сзади. При виде дневника Тайон заскрежетал зубами от ярости. Если бы он мог, то разорвал тетрадь на части.

  - Вам известно, что это такое?

  - Да, - ответил Марко. - Я не раз видел эту вещь. Это личный дневник Кармисса.

  - Так вот, если вы откроете его, то последняя запись вас, несомненно, обрадует. В ней великий магистр четко и ясно высказывается по поводу своего приемника и причинах, побудивших остановить свой выбор именно на нем. Можете проверять, сличать почерк - это не подделка.

  - Скажи, как его имя? - Просвещенные, видя, что дело принимает нешуточный оборот, вскочили со своих мест, и обступили Дарвея. - Кого назвал магистр? - их руки потянулись к дневнику, но монах забрал его обратно.

  - Я отдам его только преемнику.

  - Неслыханно! - закричал Тайон, у которого окончательно сдали нервы. Он понимал, что назначение неотвратимо ускользает из его рук. - Вас обманывает грязный убийца, этот выродок без роду и племени, недостойный дышать с нами одним воздухом, а вы его слушаете!

  - Кармисс был другого мнения на этот счет, - заметил Марко.

  - Да ваш Кармисс давно выжил из ума! Это случилось еще тридцать лет назад, но вы допускали этот идиотизм, который он называл "управлением", послушно кивали, уподобляясь стаду баранов!

  - Тайон успокойся. Мы не имеем права оставить его слова без внимания. И давай обойдемся без оскорблений. Если уж на то пошло, то ты тоже был одним из этих "баранов", - недовольно сказал один из Просвещенных.

  - Гаер, он ваш, - монах с легким поклоном вручил дневник.

  - Это я?! - воскликнул тот с недоверием.

  - Это Гаер?! - Просвещенные по новому посмотрели на своего собрата. Теперь в их взгляде читалось значительно больше уважения.

  - Ну, если это действительно так, то я не удивляюсь... - проворчал Корвак.

   Гаер быстро раскрыл дневник и отыскал нужную запись.

  - А своим приемником я назначу Гаера... - прочел он вслух и, подняв голову, пристально посмотрел на Дарвея. - Это правда. Это его почерк.

  - Я выполнил свой долг. - Монах пожал плечами и отступил назад. - Дальше разбирайтесь сами.

   Не проронив больше ни слова, он покинул зал, оставив Просвещенных присягать новому главе. В то, что на этот раз они им станет именно Гаер, он не сомневался.

   Дарвей снова вернулся в трактир. Он валился с ног от усталости и больше всего желал, чтобы его оставили в покое. Монах забаррикадировал дверь и, растянувшись во весь рост, уснул. Но отдохнуть, как следует, ему так и не удалось.

   И виной тому кошмары, завладевшие его рассудком. Они подкрались к нему, воспользовавшись его беззащитностью. В своих снах мы все беззащитны.

   В кошмарах были горящие, привязанные к столбам трупы и почему-то деревянные детские игрушки с человеческими глазами. Вблизи столбов прямо в воздухе парил запущенный, заросший вьюном колодец, из которого доносились крики и стоны людей. Языки синего пламени, поджигающие кровавые реки, взметались до самого неба. Сам он то скакал на лошади, то бежал, удирая от мрака, пожирающего землю за его спиной. Поле, по которому он бежал было покрыто высокой, доходившей до груди травой острой как бритва. Внезапно на его пути оказался Кармисс. Старик поднял копье и, хохоча, метнул его в монаха. Бросок оказался удачным, и копье пробило грудь.

   Дарвей с криком проснулся. В ушах звенело, а перед глазами стояло лицо магистра, искаженное злобой. Какое-то время он лежал на кровати, тяжело дыша, затем встал и принялся приводить себя в порядок. Смерть Кармисса повлияла на него больше, чем он полагал.

  - Нет, так никуда не годится... Надо взять себя в руки, - проворчал Дарвей.

   После некоторых раздумий он решил наведаться домой, чтобы забрать кое-какие вещи. К тому же, он полагал, что новоиспеченный великий магистр захочет с ним пообщаться, а держать связь можно было только через его жилище.

   Так и случилось. Когда он пришел к себе домой, на столе, придавленная камнем лежала записка следующего содержания: "В половине одиннадцатого. У безголовых. Г.".

   Монах усмехнулся: лаконично, ничего не скажешь.

   "Безголовыми" у служителей ордена называлась оригинальная скульптурная композиция на заднем дворе монастыря святого Торна. Оригинальной она была потому, что раньше изображала лошадь и всадника, но на беду кем-то был пущен слух, что в бронзовых статуях спрятано золото, похищенное год назад из городской казны.

   Поэтому неудивительно, что следующим утром шедшие на молитву монахи обнаружили, что и всадник и его скакун лишились своих голов, которых, кстати, так и не нашли. Сначала статую хотели восстановить в прежнем виде, даже стали собирать на это благородное дело пожертвования. Но деньги потом где-то потерялись, а вместе с ними и энтузиазм.