Читаем без скачивания Проклят и прощен - Эльза Вернер

— Ты разберешь только самый маленький чемодан, — приказал он, — и вынешь только те вещи, которые тебе необходимы на неделю. Мы во всяком случае долго здесь не останемся.

— Что? — воскликнул Арнольд, прерывая свое занятие и с удивлением глядя на вошедшего. — Разве дядюшка согласился на это?

— Дядя? — сердито усмехнулся Пауль. — Он имеет премиленькое намерение оставить меня на всю зиму в Фельзенеке, чтобы я искупал здесь свои грехи и в то же время проходил курс человеконенавистничества. Но на подобное наказание я не согласен. Мы уедем на будущей же неделе.

— Нет, этого мы не сделаем, дорогой мой господин, — преспокойно заявил старик, продолжая разбирать вещи.

— А я тебе говорю, что уедем! Уж не прикажешь ли ты мне сделаться монахом в этой глуши? Неужели мне придется целыми днями охотиться за сернами или с отчаяния приняться за изучение ученых сочинений, хранящихся в библиотеке, великодушно предоставленной в мое распоряжение? Я не вынесу жизни в этом проклятом замке с его холодным и неприветливым великолепием. Мне кажется, что меня здесь околдовали, а дядя представляется мне волшебником, от которого ничто не скроется. Он, никогда не покидавший своего замка и не входящий в общение с людьми, знает решительно все, что касается моей жизни в Италии. Он знает обо всем и обо всех, даже о Бернардо!

— Даже и о синьоре Бернардо? — повторил Арнольд, как-то странно глядя в сторону. — Откуда же он мог осведомиться об этом?

— Почем я знаю? Может быть, ему об этом шепнула белая вершина Гейстершпица? Естественным путем он не мог бы узнать этого.

— Дядюшка очень были сердиты на нас за наши долги? — с видимым удовольствием спросил старый слуга.

— Нет, — серьезно ответил Пауль, — он был сама доброта, но я предпочел бы, чтобы он выбранил меня, предпочел бы самые горькие упреки тому ледяному равнодушию, с каким он все допускает и все прощает. У него нет ни искорки теплого чувства ни ко мне, ни к чему бы то ни было на свете. В нем словно умерли все человеческие чувства.

Арнольд имел обыкновение противоречить своему молодому господину, это было его принципом, но на сей раз они сошлись во мнениях. Старик уже успел порасспросить слуг и столько услышал от них о странностях барона, что и ему не особенно улыбалось пребывание в Фельзенеке, но он должен был считаться с обстоятельствами.

— На особенное веселье здесь рассчитывать нечего, — проговорил он. — Кажется, дядюшка, с позволения сказать, не совсем в своем уме.

— Вот именно! — от всей души согласился Пауль. — Разумный человек не может иметь подобных привычек.

— Но все же это не причина, чтобы отказывать ему в должном уважении, — с особенным ударением произнес Арнольд. — Он все-таки остается главой семьи, а кроме того — нашим опекуном.

— Я уже давно совершеннолетний, — вспылил Пауль, — уже целых три года!

— Да, но у нас нет денег, — настаивал Арнольд. — Дядюшка могут лишить нас наследства, и они непременно сделают это, если мы не будем слушаться их. Все эти поместья — не майорат, дорогой мой господин, вы это прекрасно знаете; значит, все дело в завещании.

— Мне все равно, я не из тех, что гоняются за наследством, — воскликнул молодой человек, принимаясь нетерпеливо шагать по комнате. — Одним словом, я не останусь в Фельзенеке, мне вреден здешний воздух. Через несколько дней я заболею, серьезно заболею. Дядя увидит, что перемена воздуха для меня необходима, и не поставит так легкомысленно мою жизнь на карту. Таким образом все образуется.

Старый слуга с огорчением покачал седой головой.

— Постыдились бы вы играть такую комедию! У вас такой цветущий вид, что просто грешно говорить о болезни.

— У меня сделается лихорадка, — объявил Пауль, — для этого не надо быть бледным. Я действительно заболею от досады и огорчения, если останусь здесь. При всех своих странностях дядя, кажется, еще ненавидит женщин. Вся прислуга в замке исключительно мужская. В этих стенах нет и признака женщин. Единственная представительница женского пола — жена лесничего, да и той, — со вздохом докончил Пауль, — за шестьдесят!

Между тем Арнольд, разобрав чемодан, быстро поднялся и с торжественным видом остановился перед своим господином.

— Об этом вы уже успели узнать? Опять вся беда в женщине! Неужели вы думаете, что я не понимаю, из-за чего вы так упорствуете? Всему виной знакомство во время путешествия из Венеции. Счастье еще, что им пришлось остаться в В., а мы должны были уехать. Потому-то вы были так сердиты всю дорогу, потому-то и теперь хотите отсюда уехать, сломя голову, рискуя навлечь гнев дяди, рискуя наследством и всей своей будущностью. О, я понимаю, в чем тут дело!

— Арнольд! Я запрещаю тебе подобные проповеди! — крикнул рассерженный Пауль. — Ты забываешь, что я уже не мальчик, которым ты мог помыкать. Мне двадцать четыре года, и я требую уважения и почтения, которые ты обязан оказывать мне, как своему господину.

— Прежде всего вам следует быть благоразумнее, дорогой мой господин, гораздо благоразумнее! — сухо ответил Арнольд. — До сих пор вы благоразумием не отличались, это мы видели в Италии, и вам нечего ломать голову над тем, откуда знает дядюшка о наших тамошних проделках: я сообщил ему всю правду.

— Ты? — От удивления и огорчения молодой человек буквально задохнулся. — Ты?

— Да, я написал барону. Я сделал это и почтительно сообщил ему, что мы близки к полнейшему разорению и что следует положить конец такой жизни. Это помогло, потому что через неделю пришло письмо, вызывающее вас сюда. До сих пор я молчал об этом — ведь иначе вы бы не приехали в Фельзенек. Да и дядюшка, как я вижу, тоже молчал. Он, может быть, думал, что мне могут быть от вас неприятности. Ведь он не знает, — и Арнольд с чувством собственного достоинства поднял голову, — в каких мы отношениях.

Столь прославляемым отношениям пришлось выдержать тяжелое испытание, так как Пауль при этом разоблачении совершенно вышел из себя. Он говорил о нежелательном вмешательстве в его дела, об интригах, о невыносимой опеке и обрушился на старого слугу со всей силой своего пылкого темперамента.

Тот выслушал все с невозмутимым спокойствием и произнес:

— Я исполнил свой долг и ничего более. Я обещал это еще покойной баронессе у ее смертного одра. Она нарочно позвала меня, чтобы сказать мне...

— Арнольд, перестань! Своими постоянными повторениями ты добьешься того, что я возненавижу память моей матери! — с чувством воскликнул Пауль, зная, что эта тема всегда была неисчерпаемой. Раз навсегда говорю тебе, что я не останусь в Фельзенеке, а если тебе придет в голову плести против меня новые интриги, то я уеду один и оставлю тебя здесь!