Читаем без скачивания Гитлер: мировоззрение революционера - Райнер Цительманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фрицше справедливо указывает и на то, что я использую понятие модернизации не нормативно и не убежден в том, что современность и либерализм неразрывно связаны между собой. «Более того, их [Принца и Цительманна] модель модернизации исключает политические атрибуты — расширение участия свободомыслящих индивидов в общественной сфере, с которыми она всегда ассоциировалась. Действительно, Цительманн сознательно отделяет социально-экономический прогресс от политического либерализма. Отказываясь от нормативных подходов, он стремится к более „безоценочному“ обсуждению модернизации, которая, по его мнению, происходит как в тоталитарных, так и в либеральных режимах. Иными словами, ярлык „нелиберализм“ не должен дисквалифицировать кандидата на звание „модернизатора“»[131]. Это верно описывает мою позицию.
С другой стороны, Фрицше не обходится без критики как моей позиции, так и позиции Гёца Али. Он полагает, что мы путаем средства и цели, поскольку социальная политика была для Гитлера лишь средством для достижения расовых целей[132]. Тем не менее он признает, что я исследовал решающий аспект, на который исследователи до меня не обращали внимания. «Несмотря на это, Цительманн и Принц выявили важнейший аспект национал-социализма, который был упущен историографическим акцентом на нацистской пропаганде, нацистском терроре и нацистском геноциде: степень стремления нацистов к обновлению немецкого общества. Хотя гитлеровский режим не может быть адекватно описан как просто немецкая версия Англии Бевериджа или Америки Рузвельта, нацисты действовали в сослагательном наклонении, экспериментируя, перестраивая, реконструируя, и именно этот дух обновления квалифицирует национал-социализм как модерный»[133].
В 1996 г. Марк Роузман также рассматривал мои взгляды. Подобно многим другим авторам, он, с одной стороны, соглашается с моими эмпирическими выводами о мышлении Гитлера, когда пишет: «Цительманн, несомненно, удивил нас тем, насколько Гитлер был дитя современной эпохи…». И: «Подлинная суть спора и настоящая ценность его недавно опубликованной работы в том, что она бесповоротно показала, что нацисты субъективно и объективно действовали на территории индустриального общества. Аграрные мечты существовали лишь на периферии нацистской мысли. Социальная политика нацистов часто воплощала в себе инновационные ответы на проблемы индустриального общества, ответы, которые иногда шли параллельно, иногда предвосхищали аналогичные усилия в других развитых индустриальных странах и которые в любом случае часто оказывались совместимыми с нормальным функционированием этого общества. Нацистская политика не была дисфункциональной»[134].
С другой стороны, Роузман критикует мои взгляды, используя тот аргумент, что национал-социалистическая народная общность с ее расовым обоснованием означает разрыв с фундаментальными ценностями западных обществ, прежде всего в том, что касается отношений между индивидуумом и коллективом[135]. «Но столь же очевидно, что цели нацистов нельзя рассматривать как во многом аналогичные целям других западных государств»[136]. Этого я, однако, никогда не утверждал. Тут вновь обнаруживается, что в конце концов споры вызывают именно нормативные импликации понятия модернизации, использующего в качестве масштаба западное либеральное общество.
Клаус Хильдебранд, придерживающийся мнения, что цель Гитлера состояла в том, чтобы современными средствами проложить курс к досовременной либо антисовременной утопии[137], считает спор о современном характере национал-социализма результатом разного толкования понятия.
«То, что этот по-прежнему продолжающийся спор смог возникнуть и даже должен был возникнуть, — резюмировал он в 2009 г., — связан, как это часто случается в похожих спорных случаях в науке, с понятиями, используемыми для спорного предмета: одни, как например, Ганс Моммзен и Генрих Август Винклер, привязывают проект модернизма, процесс модернизации и констатацию черт современности в нормативном смысле к демократизации, эмансипации и гуманности; другие, например Райнер Цительманн и Михаэль Принц, разрывают эту коннотативную связь и признают даже за такой аморальной сущностью, как национал-социализм, модернистские намерения и модернизирующие эффекты…»[138]
Однако за этим спором скрывается, может быть, нечто большее, чем различное истолкование понятия. 30 лет назад, когда вышла моя книга, повсюду царил почти безграничный оптимизм по поводу прогресса, заразивший многих историков и политологов. Коммунистические системы рухнули, и американский политолог Френсис Фукуяма обосновывал в своей привлекшей тогда внимание книге даже «Конец истории»[139], который якобы пришел с окончательной, универсальной победой либеральной демократии.
Уже незадолго до переломных годов 1989-го и сл. политолог Мартин Криле привел в своей книге «Всемирная демократическая революция» (1987) аргумент о существовании закономерности, в соответствии с которой в конце концов демократия начнет свое всемирное победное шествие. При этом он ссылался на телеологическую философию истории Гегеля и Канта, для которых всемирная история была историей прогресса свободы и осознания свободы. А Иоахим Фест, автор важной биографии Гитлера, выпустил книжицу, где провозгласил «Конец утопической эпохи».
В 1991 г. я решительно выступил против этих тезисов[140]. В статье «О тоталитарной стороне модернизма» я предостерег — как мы спустя 26 лет знаем, к сожалению, справедливо: «Вне всякого сомнения, существует опасность, что мы окажемся под слишком большим впечатлением от завораживающей силы нынешнего развития. Стоит скептически отнестись к тому, что некоторые наблюдатели поспешно заявляют о конце истории, который настал с окончательной победой демократического порядка»[141].
Не только национал-социализм, но также и сталинизм в России показали в XX в., что модернизация и демократия могут идти рука об руку, но вовсе не обязаны. Сегодня пример Китая еще раз демонстрирует, что динамическая модернизация необязательно должна совпадать с демократизацией и открытым либеральным обществом.
Самое информативное резюме споров об «амбивалентности модернизма в национал-социализме» представил в 2003 г. Риккардо Бавай. Он подробно излагает тезисы, отстаиваемые Михаэлем Принцем и мной, а также критические положения таких историков, как Фрай, Байор или Моммзен[142]. К какому выводу пришел сам Бавай? С учетом принципиальной контингенции истории и под углом зрения неразрешимой амбивалентности модернизма можно «с полным основанием выдвигать аргументы в пользу критического, освобожденного от своих нормативных импликаций понятия модернизации, как и модернизма».
Модернизация и бесчеловечность вовсе не должны исключать друг друга, а бесчеловечная модернизация никоим образом не есть contradicto ш adjecto[143]. Третий рейх, делает вывод Бавай, не был отклонением от секулярного процесса развития и «по своей сути был устремлен вперед и в будущее». Не в последнюю очередь именно поэтому национал-социализм
