Читаем без скачивания Батареи Магнусхольма - Дарья Плещеева

Лабрюйер, опомнившись, подошел к маленькой бойкой блондинке, лет тридцати пяти, если не сорока, которая распоряжались подругами.

— Сударыня, — сказал он.

— Вы господин Гроссмайстер? Я телефонировала вам и договорилась с дамой, которая у вас служит, — ответила блондинка. — Мы арендуем ателье с двух до четырех.

Лабрюйер подумал, что неплохо бы эту служащую даму удавить.

— Так что благоволите запереть дверь в салон и задернуть шторы. Я не хочу, чтобы вся Александровская улица любовалась, как мы переодеваемся, — продолжала блондинка.

— Как вам угодно, — и Лабрюйер, закрыв салон, взял с собой Яна и поспешил в лабораторию.

Каролина была там и готовилась к съемке.

— Могли бы и предупредить, что у нас сегодня ожидается сумасшедший дом, — сердито сказал Лабрюйер.

— Не сумасшедший дом, а живые картины, душка, — миролюбиво ответила Каролина. — Эти дамы хотят иметь свои фотографические карточки в театральных костюмах, портреты, красивые группы, не хуже, чем в синематографе или в балете. Я думала, они опоздают. Это хороший заказ, душка, дамы очень приличные.

— Актерки? — спросил Лабрюйер, вспомнив свои приключения в труппе Кокшарова.

— Нет, душка, все из хороших семей. Госпожа Морус, Надежда Ивановна, — жена профессора рижского политехникума… что вы так смотрите, душка?..

— Ничего, — буркнул Лабрюйер, — предупреждать надо… Если я не нужен, чтобы подавать веера и подвязки, то пойду прогуляюсь. Ровно на два часа.

Лабрюйер не был чересчур сентиментален, но вот образовался повод прогуляться по Эспланаде и над каналом — отчего бы нет? И съесть порцию сосисок-«винеров» в «Лавровом венке»…

— Александр Иванович, без вас не обойтись. Нужно выставить фоны и декорации, душка. Это не женское дело — таскать античные колонны. Ян один не справится. Посидите тут, я приду за вами!

Каролина выскочила, а Лабрюйер принялся вспоминать те случаи смертоубийства, когда мужчина, задушивший женщину, дешево отделался.

В предбаннике лаборатории на столе лежали газеты и книжки. Лабрюйер, уверенный, что в хозяйстве эмансипэ, которая притворяется служащей дамой, не должно быть ничего дамского, раскрыл книжку наугад. Это оказались стихи господина Бальмонта. Современных стихов Лабрюйер не любил, не понимал и понимать не желал — достаточно было того, что он учил наизусть слова песен и романсов, которые у кого угодно отбили бы охоту к изящной словесности.

В томике была красиво вырезанная бумажная закладка, и потому он распахнулся на довольно неожиданных строчках:

Она отдалась без упрека,Она целовала без слов…

— Ого, — сказал Лабрюйер. — Ну, поэты…

Начало было многообещающее, и он дочитал до конца:

Как темное море глубоко,Как дышат края облаков!

Она не твердила: «Не надо»,Обетов она не ждала.— Как сладостно дышит прохлада,Как тает вечерняя мгла!

Она не страшилась возмездья,Она не боялась утрат.— Как сказочно светят созвездья,Как звезды бессмертно горят!

Дочитав, Лабрюйер положил томик на место и задумался. Мысли текли двумя параллельными потоками, и получилось примерно так:

— Вот что, оказывается, на уме у моей эмансипэ — отдаться без слов… И придумают же поэты… Кто бы мог подумать — и ей охота порезвиться… Но таких женщин не бывает, чтобы без упрека… Эмансипэ, однако! Экое лихое эмансипэ!.. Не бывает женщин, чтобы прямо сказали — люблю, хочу, возьми меня…

Тут на пороге появилась Каролина.

— Идем таскать колонны, душка. Ян, идем! Дамы уже готовы.

— Так скоро?

— Они приехали костюмированные, в ротондах и накидках.

Лабрюйер вышел — и увидел группу настолько очаровательную, что остолбенел.

В середине салона стояла женщина, вокруг которой вились подруги, весело чирикая и поправляя ее великолепный маскарадный костюм. Она же молчала, словно входила в роль, и эта роль была хорошо знакома Лабрюйеру.

Он не читал трагедии Шиллера, других пьес о Столетней войне тоже не знал, но в стройной брюнетке сразу опознал Иоанну д’Арк.

На ней были сверкающие доспехи, госпожа Морус прилаживала красный плащ с королевскими французскими лилиями, другая дама держала наготове рыцарский шлем.

Но Лабрюйер перестал видеть и лилии, и огромный султан на шлеме, и хорошенькую девушку в греческом наряде, что привязывала жестяные поножи к ногам брюнетки.

Ее лицо…

Многие молодые дамы остригали длинные косы и завивали волосы, расчесав на пробор. Но у этой кудри были свои — без парикмахерской симметрии, крупные, не достигающие плеч. И лицо — лицо героини, которой только меча недостает, чтобы спасти Францию. Четкие черты, прямой нос, большие черные глаза — и если бы Лабрюйера попросили определить, к какой национальности принадлежит воительница, он бы не смог ответить. Хотя служба в полиции научила его различать цыганок, евреек, темноволосых немок, ливок с курляндского побережья, малороссиянок, даже итальянок, даже турчанок (было дело, выслеживали тайный бордель и во время внезапного налета вывели оттуда и негритянок, и мулаток, и одну индианку, которая потом, когда ее отмыли, оказалась фальшивой).

Но ничего мужланистого в воительнице не было — достаточно было видеть ее красивую удлиненную шею, истинно лебединую, с тем особым наклоном, который сразу рисует в воображении и обнаженные плечи, и ложбинку на спине, исчезающую в кружевах низко вырезанного бального наряда.

— Француженка, южанка? — сам себя спросил Лабрюйер. — Гречанка? Да нет же…

Его смущал рост — дама была чуть повыше его самого, он привык считать южанок не то чтобы низкорослыми, а обычного для женщин роста; высокой могла быть статная северянка…

— Ставим фон с рыцарским замком! — сказала Каролина. — Ян! Фон номер четвертый!

— Сейчас, фрейлен Каролина.

Все эти древнегреческие пейзажи, виды старых английских парков и швейцарских гор, замки и морские пучины стояли в углу длинными рулонами. Ян выволок нужный, спустил штангу, прицепил его и развернул.

Замок был размещен с краю фона, чтобы посередке стоял или сидел позирующий объект. Но просто так стоять было непринято — требовались обломок колонны, чтобы опереться, или жардиньерка, увитая шелковыми розами, или хоть арфа. Все это мало годилось для Иоанны д’Арк.

— Меч, меч, где меч? — загалдели дамы. — Коломбиночка, меч забыли!

— Да вот же он, под юбками Пьеретты! — отвечала Коломбина, от которой, пожалуй, шарахнулась бы ко всему привычная лошадь ормана, из таких ярких ромбов был сшит ее наряд.