Читаем без скачивания Дневник новой русской 2. Взрослые игры - Елена Колина

3. Мой хороший характер (доброта, умение прощать, нежелание самой нести огромный пакет с шубой).

А вот у Андрея нет доброты, умения прощать и нежелания нести огромный пакет с шубой. Зато у него есть разнузданная готовность вести себя именно так, как он в данный момент желает. И все мужчины такие — швыряются деньгами, уходят, скандалят на улицах европейских городов…

Мурка старалась загладить ссору, скакала между нами козленком, заглядывая в глаза, и даже проявляла неискренний интерес к первой встречной архитектуре.

Чем больше Мурка интересовалась архитектурой, тем больше я охлаждала свою месть. Только этого мне еще и не хватало — чтобы моя дочь скакала козленком на улицах Рима! Моя Мура — не дитя из неблагополучной семьи, которое только и делает, что мирит никудышных взрослых!

Потерплю до отъезда, а дома, прямо у подъезда, скажу, — спасибо, до свидания, или еще что-нибудь воспитательное устрою. Вот такой мой план. По-моему, неплохо.

Мы наконец-то сделали вид, что все в порядке, и поплелись в Замок святого Ангела. Из этого замка когда-то сбежал Бенвенуто Челлини.

Его посадили туда за хищение средств из казны, а он взял да и сбежал.

Андрей с Мурой скрылись за воротами замка около девяти, а я осталась ждать их на улице. Ровно в девять ворота замка закрылись для посетителей. А ведь нам завтра утром в аэропорт…

Мура с Андреем появились только около десяти в сопровождении служителя. Служитель был мрачен и словно чем-то недоволен. Мура с Андреем тоже были недовольны, что их нашли и выпроводили из замка, а они так хотели остаться подольше и проверить, смогли бы они убежать оттуда, как Бенвенуто Челлини.

Утром я была, согласно своему плану, спокойна и холодна, как свекольник. Сорвалась только раз — когда Андрей напомнил Муре, что ей пора во внутренний дворик с учебником физики. Сказала, что физика — не главный предмет.

Дети не догадываются, что у родителей есть сексуальная жизнь, и Мурка ничего не поняла и обрадовалась. А Андрей удивился и помрачнел. Ха!

Мы немного опоздали к назначенному времени отъезда, и вся группа уже сидела в холле на своих чемоданах. Зато наш спуск по лестнице отеля немного напоминал выход царей — как только мы появились на лестнице, все вскочили и начали приветственно махать руками и что-то выкрикивать.

Прощаясь в аэропорту, гид прошептала мне на ухо, что никогда еще не видела такого мужественного красавца, как Андрей, и надеется больше никогда его не увидеть. Считает, нам больше не стоит путешествовать с группой — мы повсюду отстаем, особенно надежно теряемся в местах большого скопления народа, и если бы она шаг за шагом не вела нас в таможне и в tax free, мы бы окончательно пропали за десять минут до отлета.

Вечером, во дворе, настал конец нашего романтического путешествия. Я отправила Мурку домой под предлогом физики, а сама собиралась исполнить свой долг преподавателя и учинить Воспитательную Сцену. Цель сцены была такая: показать Андрею, что я гордое ранимое существо. И со мной так нельзя.

Я ориентировалась на пример одного полководца, который был знаменит ужасными сценами. В непреодолимом гневе этот полководец топтал ногами свой головной убор. Но он откуда-то заранее знал, когда будет гневаться, и в эти дни с утра приказывал подать себе старый головной убор, который ему было не жалко топтать ногами.

Вот и я тоже — все спланировала заранее, как полководец.

— Посмотри на меня внимательно, — сказала я голосом трагической актрисы и вытерла сухие глаза. Сейчас он спросит: «Что с тобой, что с тобой, что с тобой?»

Андрей вытащил мою сумку из машины и удивленно уставился на меня. Это обычная, нормальная реакция. Мужчины женского типа реагируют на ссору эмоционально, иначе говоря, визжат еще громче, а Андрей относится к мужчинам мужского типа, которые совершенно безоружны в ссоре. Эти мужчины не плачут и не визжат. Эти мужчины молчат и боятся.

— Посмотри на меня внимательно.

— У тебя на щеке крем, — сказал Андрей.

— Это от пирожного, которое давали в самолете, — пояснила я. — Знаешь… я долго думала… после того, что произошло, нам больше нельзя быть вместе.

Сейчас он испугается и спросит, почему нам нельзя быть вместе.

А действительно, почему? Мне нужно было немного подпитать себя тягостными воспоминаниями, и я принялась перечислять все свои обиды. Сказала, что он пропадает и не звонит по нескольку дней, а в Риме вообще все было ужасно.

Андрей молчал, и я неожиданно для себя заплакала по-настоящему, не вытирая слез и изредка поглядывая на него одним глазом.

Как настоящая большая актриса, я уже не вполне понимала, где мои истинные глубокие страдания, а где страдания по плану сцены.

Во мне как будто жили два человека: один страдал, а второй следил, хорошо ли я плачу. А третий человек (я ошиблась, всего было не два, а три человека) исподтишка наблюдал, как Андрей реагирует на мои слезы.

— Вот поэтому мы и не можем больше быть вместе, — всхлипывая, закончила я. В этом месте сцены я планировала вот что: сначала невероятную холодность, как будто я выкладываю из ледяных кубиков слово «вечность», затем тихую грусть, одну маленькую слезу и одну нежную беспомощную полуулыбку.

Андрей не произнес ни единого слова, сел в машину и печально уставился в пространство, в общем, вел себя так, как будто мы с ним все заранее отрепетировали.

Все шло по плану. Ведь правильная сцена как танец: сначала люди отбегают друг от друга как можно дальше, а потом издалека со всех сил бросаются друг другу в объятия. Я испытывала гордость за него и за себя, как дрессировщик при виде новенького медведя, который наконец научился управлять велосипедом.

Я собиралась кинуть ему пакет с шубой, отвернуться и сделать пару мелких печальных шагов к подъезду. Тогда он бросится ко мне из машины и страстно со мной помирится.

Я кинула Андрею пакет с шубой, отвернулась, сделала несколько мелких шагов к подъезду, предвкушая примирение, и вдруг пошатнулась от запущенной мне в спину шубы.

— Ой! Я… Ты… — вскрикнула я, метнувшись обратно к машине и прилипнув к окну. — Ты меня любишь?!.

Вместо ответа Андрей завел машину и включил радио.

— Если ты уедешь… только попробуй уехать… если ты сейчас уедешь, я с тобой расстанусь навсегда…

Несмотря на то что я ужасно испугалась, разум не покинул меня окончательно, и я подумала, что мое последнее предупреждение все-таки приведет его в чувство.

Взвизгнули тормоза, Андрей промчался мимо… Чуть меня не сбил.

…Андрей уехал, разные чужие люди, которые жили во мне, тоже удалились, и я осталась во дворе совершенно одна.

Поздно вечером раздался звонок в дверь. Я думала, это Андрей, и радостно бросилась открывать, а это оказалась Ирка-хомяк.

— Неужели ты так по мне соскучилась? — смутившись от радости, сказала она.

— Я…да.

— Я тоже тебя очень ждала. Много новостей. Мне необходимо подкорректировать галифе, — сказала Ирка, похлопав себя по бедрам. — Ну и остальное так, по мелочи. Нашла препарат, который разглаживает скорбную складку у губ и одновременно справляется с припухлостью нижнего века.

15 октября, четверг

— Погода плохая, — вяло протянула Ольга. — Судьба демократии тоже внушает мне опасение.

— А что такое с демократией? — забеспокоилась я. Я полностью дистанцировалась от политики после того, как президент сказал, что теперь он будет все за меня делать: сам выбирать губернаторов и сам строить вертикаль своей власти, а я могу не беспокоиться и заниматься чистой наукой. Поэтому я ответила подчеркнуто равнодушно:

— Гарант Конституции сам знает, что делает.

— Да вот, думаю, нет ли у нас случайно угрозы диктатуры? Ты только представь — Интернет отключат, телефоны начнут прослушивать, — пугала меня Ольга. — Ну как, боишься?

— Надо подумать…

Вообще-то я много чего боюсь… Особенно я боюсь мышей, летучих и пешеходных, а еще мне страшно проходить мимо Большого дома. Я боюсь чекистов в кино, таких, с пронизывающим взглядом… А вот диктатуры как раз не боюсь…

— Хочешь, я тебе анекдот про Путина расскажу? — гордо проговорила я и задумалась: а что, если телефоны уже прослушиваются? Не-ет, я не борец. У меня на руках Мура, Лев Евгеньич, Савва Игнатьич. — Знаешь, Ольга, лучше я тебе про Чапаева расскажу или про глисту и булочку. А про Путина я не знаю анекдотов. Ни од-но-го.

Ольга вздохнула.

— Я себя неважно чувствую… Думаю, у меня осенняя усталость… Ну а как было в Риме, надеюсь, ужасно?

Ольга нисколько не хочет, чтобы мне было ужасно, просто подчеркивает неуместность излишних восторгов, когда в стране такая плохая погода и угроза демократии.

Я печально сказала, что Рим просто создан для любви, архитектура античная и потрясающая, и привела примеры из путеводителя «Афиша» («маршруты номер один-три»).