Читаем без скачивания Фирма - Алексей Рыбин

– Рублей? – неосторожно спросил Митя.

– Нет, блядь, драхм!

Митя полез в карман, вытащил бумажник и достал из него две сотенные купюры.

– На. Отдай ты им, чтобы не висело. Хватит?

– Положи на стол. Мы им найдем применение, не волнуйся. А соседи подождут. Не столько ждали. Уже, кажется, списали все…

– Нет, нет, Оля, рассчитайся с ними. Нехорошо. У меня деньги есть. Если еще хочешь выпить – не проблема. И вообще…

– Что – вообще? Что – выпить? А жить на что? Выпить – хрен с ним, а жить? Что я завтра жрать буду? Он свалил, я же говорила, – ни копейки мне не оставил. Пять тонн баксов – только показал издали. Сволочь!

– Не надо его ругать, Оля. Такой у него страшный конец был.

– Вполне в его стиле. Я все время чего-то такого и ждала. Обычное для него дело. Сколько раз мы все тут на грани были! То он газ не выключит, отрубится, чайник на огне, вода выкипела, все в дыму… Однажды я совершенно случайно домой явилась, собиралась у Гальки, у подружки моей заночевать, но все же решила зайти, надо было что-то там взять… В квартире дымовая завеса – ни черта не видно. А этот гений храпит. Я все выключила, двери-окна настежь, его схватила, думала – задохнулся. А он…

– Что? – с интересом спросил Матвеев. – Выпьешь еще? Тут осталось.

– Да. Наливай. Так вот – он лежит, храпит. Я его разбудила, то есть не то чтобы разбудила, а с дивана подняла… Он не понимает ни хрена, мычит… Пошел, поблевал минут пятнадцать, очухался, вылезает, мокрый весь, красный, опухший, видел бы, картина маслом… "Выпить у нас есть?" – спрашивает. Вот так. Это еще семечки. Просто дым, и все. А бывало, что и пожар начинался…

– Выпьем, – сказал Матвеев. Он уже стал уставать от слишком красочных описаний лековских подвигов. Со слов Ольги получалось, что гениальный гитарист, автор нескольких, ставшими поистине народными песнями, хитов, был каким-то отвратительным монстром, по сравнению с которым рядовой бомж у помойного бака выглядит вполне приличным, работящим и сообразительным мужичком.

– Один раз, когда уже край был, когда не могу, чувствую – конец, еще день такой жизни, и я на "Пряжке" окажусь, – продолжала Ольга, – я ему говорю: "Ухожу от тебя. Все, гений, живи дальше как знаешь".

– И что?

– А он… Он взял, заперся в комнате, собрал ноты свои в кучу, документы, паспорт, свидетельство о рождении, военный билет, ну, все, что в ящике было, – в кучу сложил посреди комнаты и поджег. Я собираюсь – зима была, одеваюсь, значит. Слышу – что-то тихо в комнате. Решила посмотреть, не знаю, наитие какое-то, что ли? Подошла, дверь дернула – заперто. И дым. Ну, я в крик.

– Дверь ломала?

– Нет. Он открыл. Он же трус. Когда понял, что жареным пахнет, почти что в буквальном смысле, – Ольга хмыкнула, – тогда сам открыл. А на полу уже по полной схеме – пионерский костер. Паркет занялся, обои тлеют на стенах, потолок весь черный.

– Пожарных звали?

– Ну да! Какие там пожарные? Сама затушила. Он начал вопить, чтобы я не звонила, иначе его в дурку сдадут. А он не хочет, он, мол, там не выдержит. Вот такая у нас жизнь веселая была. Ну, я и осталась. Как-то само собой все вышло. Пока мыли-чистили, выпили еще… Я, понятное дело, в магазин сбегала. И осталась.

– Ладно, хватит о нем. Нет его уже. Все кончилось.

– Да.

Ольга посмотрела на очередную опустевшую бутылку.

– Мить!..

– Что?

– Может, останешься у меня сегодня, а? Мне что-то страшно одной.

– Хорошо. Останусь. Сейчас только в магазин сгоняю…

– Это дело. Давай только быстрее, а? Не могу я тут одна. Боюсь этой квартиры. Приходи быстрее.

"Вот и чудненько, что ты квартиры боишься, – думал Матвеев, сбегая по ступенькам парадной. – Вот и прекрасно, что боишься этой квартиры. Вот и славненько. Считай, половину работы я уже сегодня сделал. Хотя какую, к черту, половину. Это только начало. Самое главное впереди. Еще тело привезут – вот мороки-то, с ума сойдешь. Морги, кладбища… Тоска смертная. Ладно, управимся. Дня в три хорошо бы все дело закончить. Ненавижу возню с трупами".

Выбежав из парадного на улицу, Митя вытащил радиотелефон и набрал номер Гольцмана.

– Борис Дмитриевич? Это я. Все нормально. Водку пьем. Дела? Я сегодня здесь ночую. Да нет, все хорошо, все… Ну нет, я еще впрямую не говорил, но, думаю, все будет нормально. Что? Не думать? Хорошо, Борис Дмитриевич, понял вас. Все сделаем чисто, как в аптеке. Как доктор прописал.

3

Шурику было пятьдесят лет, но выглядел он значительно моложе. И не оттого, что в его волосах не было седины – была, сколько угодно, и лицо в морщинах, хрипы в груди, валидол в нагрудном кармане, и одышка, и ногу, бывало, подволакивал Шурик при ходьбе, и осанка подкачала.

Однако все это становилось заметным, когда Шурик стоял или сидел. Только тогда внимательный или даже не очень заинтересованный наблюдатель мог сосредоточиться на этих отдельных фрагментах облика, из которых складывалась картина общей изношенности, предательски подсказывающая истинный возраст Александра Михайловича Рябого, первого заместителя Гольцмана и его главного специалиста по работе в Москве.

Однако очень немногие в Петербурге, а в Москве и подавно, знали, сколько лет Шурику. Он был настолько подвижен, настолько по-юношески неуклюж, мимика его была столь хаотична и порой гротескна, жесты столь порывисты и угловаты, что когда Шурика видели впервые, то на язык само собой напрашивалось определение "молодой человек". Правда, слегка потасканный, но ведь не где-нибудь работает – в шоу-бизнесе. Можно понять.

Именно так – "молодым человеком" – и называли Александра Михайловича продавщицы в магазинах.

Это не смущало Шурика. Он считал, что маскировка, обманчивая внешность, вид этакого простачка-шустрячка – все это идет на пользу в его работе. Гольцман на первых порах пытался внедрить в сознание Шурика мысль о том, что встречают-то по одежке, а "одежка" – не просто костюм, это и умение двигаться, умение правильно сидеть, красиво стоять, уверенно говорить, выглядеть естественным и быть обаятельным. Словом, "одежка" – это те необходимые элементы внешнего облика, которые располагают к сотрудничеству "серьезных партнеров".

Шурик не спорил с начальством, он продолжал бегать, словно мальчишка, и очень быстро доказал Гольцману собственную рентабельность. А когда генеральный увидел, какую прибыль приносит работа Шурика, то раз и навсегда оставил всякие нравоучения и больше не заикался об имидже, этикете и протоколе.

Единственным проколом, если уместно говорить об одной из самых дорогостоящих слабостей Шурика как о "проколе", была страсть к хорошим машинам.

В Петербурге, в теплом гараже неподалеку от дома, в котором проживало семейство Рябого – жена Танька с двумя сыновьями Венькой и Генкой, – стоял серый "БМВ", которым пользовалась большей частью супруга Шурика. В столице же у первого зама Гольцмана имелись мини-вэн "Крайслер" для "черной" работы – иной раз приходилось и по всяким пригородам мотаться, артистов подвозить, да с инструментами, да с девками, – и новехонький "Мерседес-350" ("скромненько, но со вкусом, чего глаза мозолить", – говорил Шурик об этой машине, предназначенной для его личных поездок по столице).

Весь облик Шурика настолько не соответствовал этим автомобилям, что как-то раз его чуть не арестовали. Ситуация вышла достаточно комичной.

Шурик провожал в Петербург группу "Муравьед". Гастроли были суматошными и нервными. Закончив возню с музыкантами, Шурик отвез их на Ленинградский вокзал, где и поставил свой вэн на стоянке. Ребята с администратором пошли в кассы выкупать забронированные билеты, а Шурик стоял рядом с открытой дверцей машины, покуривал "Кэмел" без фильтра, который внешне ничем не отличается от пролетарской "Примы", и поплевывал на асфальт.

Издалека, со стороны вокзала, к нему неторопливо, но очень целенаправленно двигался наряд милиции – два молодца в погонах, один держал на плече автомат, второй поигрывал дубинкой. Они с улыбочками подошли к Шурику, встали напротив и уставились на потертого мужичка с "Примой", как им показалось, во рту, который торчал рядом с шикарной иномаркой и вроде бы размышлял, чего же ему с ней делать.

Шурик молча взирал на милиционеров и продолжал спокойно курить, не отвечая на улыбочки.

– Документики предъявите, – преувеличенно вежливо обратился, наконец, к Шурику тот, что был повыше ростом.

– Пожалуйста.

Шурик протянул лейтенанту паспорт с питерской пропиской. Никаких регистраций в Москве Шурик никогда не проходил, считая это пустой тратой времени.

– Так-так-так…

Лейтенант полистал паспорт и протянул его своему напарнику.

Искоса посмотрев на трубку мобильника, торчавшую на поясе Шурика, он улыбнулся еще шире и выдал следующую просьбу:

– Документик на трубку.