Читаем без скачивания Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг - Роман Абинякин

С 21 июля началось формирование трехбатальонного полка на основе 1-го Ударного отряда, а 6 августа полк перешел на специально разработанный четырехбатальонный усиленный штат.[144] (См. приложение 2, таблица 2). Наряду с Корниловским формировался 1-й ударный Революционный полк из отдельных батальонов под командованием Генерального Штаба капитана В.К Манакина. Отчет о его смотре подтверждает серьезную подготовку личного состава: «Задачи выполнены образцово… Занятия проходят ежедневно по 8-10 часов»; отмечалась и универсальность выучки — на батальон приходилось по 80 сверхштатных пулеметчиков.[145] Значительное число пулеметов было не только техническим условием ударной силы, но и потенциальной возможностью второго, «внутреннего» применения добровольцев.

Высокая эффективность новых частей породила проект выделения из армии наиболее сильного элемента и развертывания на его базе полков, дивизий и корпусов — так называемой «Добровольческой Революционной Армии». Остальные части планировалось свести в рабочие роты с особо строгой дисциплиной, разбив тем самым на мелкие, подконтрольные подразделения. Одним из авторов проекта был генерал-майор П. Н. Врангель; в октябре тоже предлагал комиссар при Верховном Главнокомандующем Станкевич, приписывая почему-то идею исключительно себе.[146] Хотя предложенная мера количественно сокращала войска вдвое (а то и до 1520 корпусов, наполовину из офицеров), качественное превосходство не подвергалось сомнению. Военная Лига выступила 7 августа с предложением «приступить немедленно к формированию в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе добровольческих дивизий и корпусов»;[147] после провала корниловского выступления реализация замысла почти полностью замерла. Конечно, план не учитывал необходимость колоссальных сил для охраны нестроевых команд, но в случае удачи кардинального изменения принципа комплектования командование получало боеспособную и повинующуюся армию. Однако, утвержденная только 16 октября, новая система опоздала и ничего не смогла изменить.

Обшая панорама добровольческого движения такова. 12 июля было разрешено формирование ударных батальонов из фронтовых частей, как целых, так и разрозненных; 15 июля такое право получили казаки.[148] Именно тогда энтузиазм достиг пика. На 15 июля записались 3 корпуса, 3 дивизии, 2 бригады, 6 полков, 16 рот, 16 дивизионов, 6 батальонов, 22 батареи, 11 команд и канонерская лодка «Храбрый» (из них 3 корпуса, 3 дивизии, 4 полка и 4 дивизиона — на Юго-Западном фронте, о чем военному министру, явно демонстрируя силы, сообщал Корнилов).[149] Конечно, рост корниловской популярности начинал беспокоить правительство, но генерал, спасший и упорядочивший фронт, проявил себя решительным и полезным организатором, и поэтому после Брусилова был назначен Верховным Главнокомандующим с одновременным производством в генералы от инфантерии. Уже 17 июля перечень записавшихся включал 4 корпуса, 5 дивизий, 11 бригад, 21 полк, 25 дивизионов, 15 батальонов, 21 роту, 43 батареи, 4 отряда и 19 команд, причем в нем нет двойного счета.[150] (См. приложение 2, таблица 1). Ничтожное число кавалерийских «частей смерти» имело исключительно прозаическую причину — нехватку конского состава.[151]

Важно проследить механизм записи, без которого любые цифры будут малосостоятельны. Решение о переходе в разряд добровольческих принималось общим полковым (или иным соответствующим) собранием. Нарушений принципа добровольности не зафиксировано. Резолюция в агитационном порядке рассылалась в другие части дивизии, а то и в газеты.[152] Надо учитывать и не записавшихся, выразивших, тем не менее, «твердое желание идти в наступление». Отказ от официальной регистрации они объясняли отсутствием ее необходимости, так как «и без этого готовы умереть за Родину»; более вероятно, что причиной была тайная агитация пораженцев против «частей смерти» и запугивание желающих вступить в них.[153] Впрочем, и среди устремившихся в добровольческие части попадались откровенно пораженческие контингенты, подобные 8-му маршевому эскадрону 17-го драгунского Нижегородского полка, совершенно не понимавшие их назначения и увлеченные чем-то незначительным, вроде желания носить «красивый» черно-красный шеврон.[154] Как правило, они столь же легко и покидали ряды добровольцев.

Однако для массовых воодушевлений характерно как быстрое воспламенение, так и стремительное сгорание. Всего на фронты было отправлено 16 специально сформированных ударных батальонов, две роты и одна команда (помимо Корниловского и 1-го Революционного полков).[155] Приводившиеся Н. Л. Ивановым данные о 34 батальонах численностью около 80 тыс. человек расширяют картину, хотя и фиксируют их без дифференциации запасных и резервных от получивших подготовку и попавших на позиции. «Список революционных ударных батальонов» номинально содержит 40 наименований, но реально — 39, из коих три — типичные, чисто фронтовые «части смерти», а два включены в 1-й Революционный полк; согласно этому документу, 16 из них было отправлено на позиции и лишь 13 приняли участие в боях.[156] И если никто из военных не сомневался в пользе «частей смерти» из фронтовиков, то отношение к волонтерам тыла было прохладнее. В частности, Главный комитет Союза офицеров (о котором речь впереди) высказывал опасения, что они внесут в армию новый виток разложения из-за невозможности отфильтровать пораженческий элемент, каковой мог проникать в них намеренно, для дезорганизации добровольчества.[157] Однако дальнейшие события в целом опасения не подтвердили.

Нередко начатое формирование прекращалось в силу преимущественно хозяйственных затруднений и нестыковок. Неоднократные упоминания в отечественной литературе лучшего снабжения и обмундирования добровольцев опровергаются многочисленными архивными материалами, где отражена постоянная нехватка материального оснащения. Предлагалось даже снабжать их за счет разложившихся и небоеспособных подразделений, а то и за счет пожертвований.[158] Следует отметить единственное существенное отличие между «переименовавшимися» и вновь созданными частями. Если в первых могло присутствовать несогласное меньшинство, то сплоченность вторых, вобравших исключительно добровольцев, обеспечивалась почти идеально. «Новые» подразделения, нередко укомплектованные офицерами сверх штата,[159] все более и более походили на будущие офицерские части Добровольческой армии.

Многие командиры ударных батальонов оказались вскоре видными участниками Белого движения, прежде всего на Юге России. Назовем лишь некоторых из них. Упоминавшиеся Манакин (ряд командных и административных должностей) и Скоблин (бессменный предводитель корниловцев), с которым еще с лета 1917 г. был знаком командир батальона смерти 19-й пехотной дивизии штабс-капитан A. B. Туркул[160] (последовательно возглавлявший роту, батальон, полк и дивизию дроздовцев). Командир 2-го Оренбургского ударного батальона подполковник А. Н. Блейш,[161] в 1919 г. — командир 1-го Марковского полка и начдив Марковской. Из менее известных — командир 3-го женского батальона войсковой старшина A. T. Синчило, который в 1918 г. в чине полковника был комендантом Алексеевского полка.[162] Многие офицеры-ударники состояли в политических партиях, причем большая их часть приходилась на правых эсеров;[163] попадались также беспартийные монархисты (Манакин, Туркул) и даже сторонники анархизма (полковник А. И. Эрдман). Анализ персоналий выявленных командиров добровольческих частей показывает, что 50,0 % приходилось на кадровых офицеров, занявших активную позицию по «спасению» и реорганизации армии; в общей же массе офицеров-ударников кадровые составили 33,7 %. На фронтах Первой Мировой и Гражданской войн погибло 20,9 % офицеров добровольцев. (См. приложение 2, таблица 4).

Высокую активность при образовании ударных частей проявили юнкера. Возникало много самочинных юнкерских батальонов, но командование вначале ограничило их контингенты в 15 % от каждого училища, а затем запретило полностью. Дважды, 26 июля и 6 августа, издавались приказы о расформировании,[164] так как гибель юнкеров в перспективе угрожала сокращением офицерского корпуса. Несмотря на приказы, на позициях оказались 2 батальона[165], 4 роты и 1 команда из юнкеров.

Примером может служить 1-й Юнкерский ударный батальон, составленный из юнкеров Алексеевского, Казанского, Тифлисского военных училищ, 2-й Казанской, Владикавказской, Душетской и Тифлисской школ прапорщиков, — более тысячи штыков при 10 пулеметах. Во время смотра его командир капитан К. С. Попов не отдал честь Савинкову, а когда тот вспылил, дерзко сослался на отмену этого Приказом № 1. Комиссар сгоряча приказал арестовать офицера, но едва не был поднят юнкерами на штыки. Батальон отправили в резерв 23-го армейского корпуса, а через неделю расформировали «за контрреволюционность»,[166] почему он и не вошел в состав 1-го Революционного полка, как планировалось. Показательна защита командира от представителя власти, говорящая о несомненной приоритетности для ударников идеи военной диктатуры, а не демократического правительства.