Читаем без скачивания ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

В Вашингтоне группа врачей собралась перед экраном телевизора, рассматривая присланную из Москвы видеозапись. Отбросив ряд предположений, врачи пришли к заключению, что о серьезном почечном заболевании говорить не приходится.

А в Москве уже вовсю рассказывали новейший анекдот: „Какая разница между Брежневым и Андроповым? Первый работал на батареях, а второго к сети подключать надо”.

В действительности Андропов работал на батареях тоже. При встрече с ним кто-то из иностранных гостей упомянул Миннеаполис.

— Я знаю о Миннеаполисе, — шутливо заметил генсек и указал себе на грудь, где работал стимулятор, произведенный в этом городе.

Стимулятор работал уже несколько лет. Теперь наступило обострение в почках.

Его палата становится кабинетом, который чаще других посещает

молодой ставропольский протеже. Уже тогда начинают поговаривать о М. Горбачеве как о втором генеральном секретаре.

На все вопросы о болезни Андропова следует ответ: „Ничего серьезного”. Черненко, для которого, казалось, все потеряно, начинает пробовать почву. „Старики”, не поддержавшие его в прошлый раз, пока своей позиции не меняют. „Молодым” он просто не нужен. Для них он символизирует возврат в „брежневское болото”. Еще при жизни Брежнева близкие к Горбачеву авторы Р. Алексеев и академик В. Можин выступают с критикой сельскохозяйственной политики. Их статьи публикуются и в 13 номере „Коммуниста” за 1981 г. и во 2 номере за 1982-й. Это редчайший случай проявления оппозиции официальному курсу партии. Теперь, когда с приходом Андропова у Горбачева появилась надежда создать себе необходимые условия для завоевания в будущем титула генсека, он совсем не склонен протягивать руку Черненко.

Но Кучер был человеком терпеливым. Терпение — главное качество бюрократа. „Железобетонным задом” прозвали столпа советской бюрократии Молотова, способного пересидеть кого угодно. Черненко ему мало уступал в этом. После 7 ноября он становится более уверенным. В его голосе, как прежде, появляются знакомые диктаторские нотки. Обрывая, он недослушивает, что ему говорят. Он еле сдерживает себя. Его нетерпение, нетерпение несостоявшегося диктатора, рвется наружу. Седьмое ноября проходит без Андропова. За всю советскую историю это первый случай, когда генсека в этот день не было на трибуне мавзолея. Даже напичканный лекарствами, дышащий на ладан Брежнев счел невозможным отсутствовать. И выстоял положенные часы за три дня до смерти.

В палате, где находится Андропов, ему стараются об этом не напо минать. Он стремится создать впечатление, что это не так уж и важно. Контроль еще в его руках. Со стороны кажется, что так оно и есть. На пленуме ЦК ему удается продвинуть своих сторонников. Проделав космический взлет, всего полгода пробыв в кандидатах, становится членом Политбюро В. Воротников. Наконец-то получает желанное место в Политбюро М. Соломенцев, которого Брежнев держал в кандидатах с 1971 г. Секретарем ЦК становится Е. Лигачев, а кандидатом в члены Политбюро — В. Чебриков. Появление вновь на политическом небосклоне председателя КГБ позволяет сделать определенные выводы о структуре власти советского режима. На исходе седьмого десятилетия своего существования он решает, что в правящем ареопаге должны быть обязательно представлены: армия, аппарат внешней политики и тайная полиция. Режим больше не скрывает, что без тайной полиции никакие важные решения приняты быть не могут. Пробыв столько лет шефом тайной полиции, Андропов считает, что стесняться нечего. Тут один из редких случаев, когда он отбрасывает лицемерие и обнажает сущность установленного им режима, который следует называть чекистским социализмом.

Суть его — в возрождении сталинских методов принуждения, используемых для сохранения существующей системы и для подстегивания экономики. Таким образом Андропов пытается найти резервы. Вот почему он так много говорит о совершенствовании. „Совершенствовать хозяйственное планирование”, „совершенствование хозяйственного механизма”. Он отказывается признать, что дело не в совершенствовании, а в том, как действует советский хозяйственный организм. Ему кажется, что если он расставит всюду своих людей, он сумеет добиться невозможного и заставит одряхлевшую государственную машину работать.

Он знает, что без партийного аппарата, проникающего во все поры советского государства, управлять он не сможет. Но старым партаппаратчикам он не верит. Единственно кому он доверяет, — это тем, кто служит в его бывшем ведомстве. По его указанию снимается более двадцати процентов всех партийных секретарей. На их место приходят новые люди, среди которых немало бывших кагебистов. Андропов не скрывает, что намерен управлять страной, опираясь на тайную полицию и используя ее методы.

Год его власти был на исходе. В страну опять пришла голодная зима, опять стояли часами в очередях, пытаясь раздобыть что-нибудь к Новому году, и рассказывали анекдот о летящей куда-то важной птице — Андропове, которую встречает воробей.

— Куда летишь? — спрашивает воробей.

— А черт его знает!

Его политика вела в никуда. Это было топтанием на месте. В жизнь людей она не внесла никаких облегчений.

Те, кто мог, как всегда, прибегали к испытанному средству — взятке.

И в том, к чему, казалось, Андропова подготовил его полицейский опыт, борьбе с коррупцией, он потерпел поражение. О том, во что это вылилось, свидетельствовало письмо из Союза — „укрепления дисциплины вначале боялись, но потом увидели, что все это лажа. У нас на заводе получился даже обратный эффект: укрепилась круговая порука. Ее клеймят, а поделать ничего не могут. По указанию самой администрации прогулы скрываются., и прогульщикам начисляется зарплата, иначе рабочие будут переходить на другие предприятия. Чтобы не потерять премию коллективу, начальство идет на фальсификацию документов — бухгалтерия это знает, от нее и многие рабочие знают и поддерживают начальство”.

Да иная судьба постигнуть андроповскую кампанию по борьбе с коррупцией и не могла. Ведь ею пронизан весь режим на всех уровнях. Борьба с ней — это борьба с режимом, С коррупцией Андропов боролся постольку, поскольку ему это было необходимо для того, чтобы избавиться от неугодных, от тех, кто мешал укреплению его власти. Эта борьба могла быть успешной до определенного предела — пока бюрократия видела в нем сильного руководителя. Исчезнувший из виду генсек впечатление сильного руководителя не производил, и бюрократия всколыхнулась. В ее волнах утонула андроповская кампания, и партократия вернулась (на первых порах) к привычному состоянию выжидания. А, выждав немного и убедившись, что вождь не состоялся, — она переходит в наступление.

Вдруг доктор философии Черненко почувствовала, что сотрудники института Марксизма-ленинизма, где она работала, стали особенно предупредительны. А затем позвонили также из „Правды” и заказали ей статью.

Ирина Андропова, пожалуй, ни в чем не могла бы упрекнуть своих сослуживцев по редакции. Подчиненные по-прежнему заискивали. Вот разве что начальство стало как-то меньше советоваться. Но это мало кому заметно. Внешне пока все без изменений.

Стремясь убедить всех, что так оно и есть, „Правда” публикует ответы отсутствующего генсека на вопросы газеты. Конечно, он и не думает уведомлять граждан о том, что с ним происходит. Он не ставит их в известность о том, что установленные Советским Союзом дополнительные ракеты, нацеленные на европейские города, привели к появлению на континенте новейших американских ракет. Он обвиняет во всем США, „которые, — заявляет он, — вынудили нас принять ответные меры”.

Это заявление появилось в газете 25 января, а спустя три дня публикуется сообщение о заседании Политбюро, в котором подчеркивается уже имя Черненко. Начинают читателей приучать к тому, что именно на это имя им теперь следует обращать внимание.

Теперь понятнее становится, почему в течение семи месяцев пустовало кресло председателя Президиума Верховного Совета СССР. По всей вероятности, Андропов пытался вытеснить туда своего соперника, который при этом должен был бы расстаться с местом в секретариате. Это сделало бы Черненко совершенно безопасным. Это не удалось. Черненко не только сохранил свое место, но и сохранил свои кадры партаппаратчиков. Опираясь на них, он начинает маневрировать.

В это время на Западе много пишут об увеличении влияния военных. Указывают на то, что на Политбюро председательствовал маршал Устинов, забывая, что „рыжий”, как называл Устинова Сталин, никакой не военный, а все тот же партаппаратчик в военном мундире.

Вскоре события покажут, что советологи заблуждались в этом, также как и тогда, когда объявляли Андропова ,,скрытым либералом” и предсказывали, что его правление будет, как писал английский журнал „Экономист”, „просвещенным консерватизмом”.