Читаем без скачивания Замок Горменгаст - Мервин Пик

И справа, и слева от него темнота была густой как чернила. Флэй сидел в круге света, отбрасываемого пламенем свечи, его лицо, руки и лохмотья являли собой впечатляющую картину контрастов света и тени. На стене позади него тяжелым пятном громоздилась тень. Флэй вытянул ноги и собирался уже приступить к своей нехитрой трапезе, когда услышал взрыв смеха.

Если бы звуки этого смеха, приглушенные каменной преградой, не раздавались столь явственно позади него, где-то за стеной, к которой он прислонился спиной, ему бы пришлось признать, что этот смех безумия раздался у него в голове.

Однако Флэй был твердо уверен в том, что не сходит с ума, и в том, что смех этот не является порождением его мозга. Но в том, что в страшных звуках присутствовало безумие, он не сомневался. Этот дьявольский вой еще не затих, а Флэй уже вскочил на ноги, словно его вздернул кверху невидимый крюк, зацепленный за одежду. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Флэй одним прыжком перескочил к противоположной стене и, прижавшись к ней, словно загнанное в угол животное, вперил взгляд в холодные камни, о которые он только что опирался спиной, словно сама стена была заражена тем безумием, которое за ней пряталось, словно каждый камень был безумен и готов был выпрыгнуть из стены и наброситься на него.

Флэй слышал, как в тишине, показавшейся после безумного гогота еще более глубокой, с его лба на каменные плиты пола падают капли пота. Во рту у него так пересохло, что, казалось, язык и небо превратились в лоскуты сухой кожи. Сердце его грохотало как барабан. Но из темноты никто не появился. Свеча спокойным светом освещала пол и стену напротив него.

И тут страшный смех раздался снова. В этот раз Флэй различил в нем не один, а два голоса, словно горло существа, из которого он вырвался, было так устроено, что могло издавать такие страшные двойные звуки. Флэй был уверен и в том, что эта сдвоенность не была результатом эха, – звуки не накладывались друг на друга, а звучали одновременно, внушая еще больший ужас.

В этот раз пронзительный хохот не оборвался резко, как ранее, а стихал постепенно, превращаясь в тонкий скулеж Но даже в нем явственно слышалось два синхронных голоса; безумие словно двоилось, превращая оцепеневшего Флэя в камень.

После того как снова воцарилась тишина, Флэй еще некоторое время простоял без движения. Он был потрясен. Его одиночество было грубо нарушено. Его неспособность понять, кто мог глубокой ночью издавать такие звуки, была подобна оскорблению, брошенному его узкому, но гордому уму. А ужас, глубочайший ужас, порожденный криком существа, которого он не видел, но которое находилось где-то совсем близко, сковывал его члены и лишал способности двигаться.

Время шло, и ничто более не нарушало тишину, безумный смех не возобновлялся. Флэй поднял свечу, стоявшую на полу, и отправился, неоднократно оглядываясь, назад по тому же пути, который привел его к страшному месту. Флэй шел быстро, поглядывая на сделанные им ранее отметки мелом. Наконец он добрался до того места, с которого началось его так мрачно завершившееся путешествие. Там Флэй чувствовал себя уже почти дома и уверенным шагом направился по знакомым коридорам и залам к своей комнате.

Но успокоиться на этом Флэй, конечно, не мог. Тайна жуткого, безумного смеха притягивала его, он не переставал думать о ней, и на следующий день, вскоре после восхода солнца, о котором он узнавал благодаря свету, проникающему в вентиляционные трубы и дымоходы, он почувствовал, что то мрачное место влечет его к себе снова. И не потому, что ему хотелось еще раз испытать острые ощущения и снова услышать кошмарный смех, но потому, что он не мог позволить этой тайне остаться нераскрытой. Он просто должен был вывести ее на свет разума и выяснить, что же все-таки это было, и кто – человек или зверь – издавал такие звуки. Бывший первый слуга Горменгаста оставался полностью верным духу Замка, и ему было невыносимо думать, что в Замке присутствуют некие силы, которые противятся упорядоченной церемониальной жизни Замка и его обрядности, что тело Замка разъедает яд чего-то враждебного ему, скрытого и невыявленного. Флэй намеревался пройти дальше по тому коридору, в котором слышал страшный смех, в надежде, что ему удастся добраться до какого-нибудь поворота, а потом пойти назад по параллельному коридору и достичь того места но с другой стороны стены, где прозвучали безумные звуки.

Но этого ему не удалось сделать. День за днем ходил он по каменным коридорам, по десятку раз на день сбивался с пути, попадал в те места, где уже побывал, постоянно возвращался к исходной точке, но никак не мог уловить какую-либо системность, некий общий план в беспорядочном нагромождении архитектурных форм. Время от времени он возвращался к тому месту, где слышал дикий смех, останавливался, прислушивался, но за исключением своего дыхания и ударов собственного сердца, никаких иных звуков не слышал.

И тогда он решил прийти к страшному месту не в дневное время, а в тот же ночной час, когда его в первый раз напугал безумный хохот, в тот час, когда в сердце и членах остается меньше всего решимости и смелости. Если он снова услышит этот хохот и тот будет повторяться и не стихать некоторое время, он попробует добраться до источника и выяснить, кто же его издает, тем самым достигнув того, что ему не удавалось сделать днем.

И вот, преодолевая страх, глубокой ночью он отправился в путь по ледяным коридорам. Он уже без особого труда отыскал нужный коридор и, еще не достигнув рокового места, услыхал чьи-то крики и плач. Когда он подошел совсем близко, то явственно услышал, как кто-то нечленораздельно взывал к самому себе и так же нечленораздельно отвечал.

В голосе – или голосах – теперь слышался страх. Прислонив ухо к стене, он прислушивался. И ему показалось, что голоса звучали все слабее и слабее, словно кричавший – или кричавшие – теряли последние силы. Но до источника этих воплей ему так и не удалось добраться, и ночной поход завершился так же безрезультатно, как и дневные. Когда Флэй уже отправлялся в обратный путь, крики прекратились и тяжелым грузом опустилась тишина. И сколько бы Флэй не прислушивался, никаких звуков он больше не слышал.

Но и после этого Флэй не оставил своих попыток отыскать таинственное страдающее существо. Из тех звуков, которые ему удавалось услышать, он сделал вывод, что оно полностью теряет силы, и его ужас сменился слепой жалостью, которая влекла его к роковому месту в заброшенном коридоре снова и снова, словно нераскрытая трагедия тяжелым грузом ложилась на его совесть, словно его присутствие у стены и вслушивание в умирающие звуки могло чем-то помочь. Он прекрасно понимал, что это не так, но ничего не мог с собой поделать.